Брачные узы - [47]

Раскинувшись в кресле с роскошной обивкой, за большим письменным столом посреди конторы сидел доктор Крейндел. Он курил толстую шоколадного цвета сигару, с которой так и не снял красно-золотое бумажное кольцо посредине. За другим письменным столом около стены сидел Рудольф Гордвайль, его секретарь и «правая рука», и тоже курил, но, однако, не сигару, а тощую сигарету не самого лучшего качества — и в этом, на первый взгляд, выражалось все различие в положении двух этих лиц. Однако доктор Крейндел мог позволить себе и другие излишества, как, например, дать свободный выход своему настроению, дурному, во-первых, по случаю ненастного осеннего дня, а во-вторых, из-за потери суммы в две тысячи шиллингов, которую он вынужден был выдать этим утром жене на покупку нового мехового воротника — последний писк моды, хотя у нее и без того были вполне приличные меха, вставшие ему два года тому назад в десять тысяч шиллингов.

Доктор Крейндел вынул сигару изо рта и с минуту всматривался в вертикальную струю дыма, словно привязанную к концу сигары. Затем он перевернул сигару и поднес ее к острому кончику носа, с наслаждением нюхая теплый ароматный пепел. И при этом подумал, уже успокаиваясь: «Транжирки они, все как одна, неисправимые транжирки… Нет ни одной приличной… Всегда только одно на уме — наряды да тряпки, вот и все их мысли!» Словно приняв внезапное решение, он одним щелчком пальца стряхнул пепел с сигары в большую морскую раковину, снова зажал сигару во рту и испытующе посмотрел на скособочившегося за столом и что-то писавшего Гордвайля.

— Вы уже написали в издательство «Робольт», господин Гордвайн? — пребывая в дурном расположении духа, он обычно искажал немного фамилию Гордвайля, заменяя в ней хотя бы одну букву. Со временем Гордвайль привык к этому и уже не поправлял его. — Нужно отправить письмо еще до полудня, без всяких проволочек!

— Уже сделано, — ответил тот, не поднимая головы.

— Отлично!

И после краткой паузы:

— Как, кстати, поживает ваша супруга? Я недавно встретил ее на улице, недели две назад. Она очень недурно выглядела, хи-хи, а лицо так прямо источало довольство…

Видя, что Гордвайль не отвечает, доктор Крейндел продолжил:

— Да-да, мой дорогой, если этот мир и создан для кого-то, то только для них, для женщин… Вот кому воистину хорошо в этом мире!.. Как говорит Гейне, «высшее существо, которое Господь вознес над всеми созданиями и одарил его…» и т. д. Разве они мучаются в духовных исканиях, подобно нам?! Какими заботами заполнены их помыслы, кроме поиска удовольствий? В то время как мы истощаем свой мозг, ища ответы на философские вопросы и тому подобное, они преследуют лишь плотские наслаждения…

— Кто это истощает свой мозг философскими вопросами? — повернул к нему голову Гордвайль. — Никто и не думает этим заниматься…

— Полноте, любезный, не скромничайте! — улыбнулся доктор Крейндел своей сигаре, довольный, что сумел вызвать Гордвайля на разговор. — Я полностью понимаю вашу скромность!.. Никто, кроме меня, не в состоянии ее оценить!.. Мы ведь оба сделаны из одного материала. Не возражайте, не поможет! Потому как это так! Видите ли, это качество, я имею в виду скромность, известно мне во всех своих проявлениях, можно сказать, что я изучил его вдоль и поперек. Об этом уже сказал Лихтенберг: «Гений склонен к сокрытию своей гениальности, полет его мысли…» и т. д. Отлично сказано, а?! Итак, возвращаясь к вышесказанному, любезный господин Гордвайль, женщины, во всяком случае, не склонны к философским размышлениям, гм, тут я вынужден полностью с вами согласиться… Я, конечно, не знаю вашу супругу. Может быть, так, а может, и иначе, тут я вам ничего не смогу сказать… Вы, безусловно, знаете ее лучше… Но все остальные, не исключая и моей половины, заняты совершенно другим… мозгом и костями, по китайской пословице, душой и телом…

— Сколько цитат вы, однако, помните, господин доктор! — ухмыльнулся Гордвайль с издевкой. — У вас потрясающая память!..

— Память, вы говорите, хи-хи. Памятью я славился еще в младших классах… Образцовая память!.. Это было известно!.. Так что вы не открыли Америку! Я могу, к примеру, прочитать вам по памяти, гм, ну хотя бы ваш последний рассказ, недавно опубликованный… Слово в слово, хи-хи…

При этих словах в Гордвайле внезапно поднялось чувство ужасного, до тошноты, отвращения, как будто у него по коже проползло какое-то омерзительное насекомое. Чтобы избавиться от этого чувства, он быстро зажег окурок, торчавший все это время у него в уголке рта. Но, как ни крутись, был все же вынужден слушать дальше.

Доктор Крейндел же продолжал с превеликим удовольствием:

— Рассказ, кстати, вовсе не дурен… Добротно написан, ничего не скажешь! Во-первых, стиль!.. Стиль высокий, благородный… Можно сказать, стиль урожденного аристократа! Просто Гете, хи-хи, «когда возлюбила душа моя…» Знаете, напиши я сам этот рассказ, я выбрал бы только этот стиль и никакого другого… Выверенный, точный язык, не слова — жемчуга! Я всегда знал, что в этом отношении на вас можно положиться, дорогой мой господин Гордвайль! Как сказал Мерике, «возлюбив человека, уже любимого…» ну и т. д. Конец речения вам, безусловно, известен!..