Брачные узы - [19]

Все эти дни Гордвайль ходил как лунатик. Все происходящее вокруг воспринималось им словно сквозь туманную дымку. По правде говоря, он вовсе не был так весел и радостен, как можно было бы предположить. Больше он походил на человека, озабоченного крайне важным делом, требующим сосредоточения всех душевных сил. К тому же ему и вправду нужно было позаботиться о некоторых мелочах, приобретших особую важность в связи с грядущими переменами в его жизни. А получить любой ценой хоть какую-нибудь должность стало насущной необходимостью.

За эти дни он неоднократно посещал будущего тестя. Несмотря на свои шестьдесят лет, барон был еще крепок, с прямой осанкой, седина почти не коснулась его головы, посеребрив лишь виски, что придавало ему весьма благородный вид. Кроме Теи у него было двое сыновей — Польди и Фреди, вторая жена, а также толстая и ленивая кошка в бело-серую полоску, которой он посвящал большую часть своего времени. Барон жил очень скромно на доходы от какого-то фонда, почти совсем обесценившегося после падения австрийской валюты в десятки тысяч раз, и на жалованье служившего в банке Польди. Гордвайль понравился ему сразу, и он несколько раз приглашал его на черный кофе и партию в шахматы, что, по словам Теи, было признаком особого расположения с его стороны.

С Теей Гордвайль встречался каждый вечер, большей частью в кафе. Как-то раз он ждал ее у дома на Йоханнесгассе, где она служила, однако это ей не понравилась. После скучной работы, сказала она, ей необходимо прийти в себя, и нет ничего лучше для этого, как прогуляться в одиночестве среди уличного гама… Хотя такое заявление показалось Гордвайлю странным, он подчинился ее воле и больше не приходил. Несколько раз они даже встречались в «Херренхофе», постоянном кафе Гордвайля и его приятелей. Там у них было назначено свидание и на этот вечер, но до него оставалось еще много времени, более четырех часов. Сначала Гордвайль попытался немного поработать, но, написав несколько строк, убедился, что сегодня он не в том настроении, и решил немного пройтись.

Город был залит весенним солнцем, деревья в городских садах и на улицах оделись пышным цветом. Гордвайль брел в свое удовольствие по улицам с непокрытой головой, трость в руке, та самая трость с серебряным набалдашником, которую как-то подарил ему доктор Астель и которая всю зиму дремала позади платяного шкафа и оживала только с пробуждением весны, чтобы до осени сопровождать Гордвайля в пути, словно замена шляпе, летом всегда остававшейся дома.

Оказавшись на Шоттенринге, Гордвайль вдруг решил зайти к жившему неподалеку сапожнику Врубичеку, у которого он не был уже несколько недель. Странная дружба связывала двух этих людей, которые, казалось, разнились всем, и возрастом, и образованием, и родом занятий. Года два назад Гордвайль жил в этом квартале и как-то раз, принеся Врубичеку ботинки на починку, походя завел с ним разговор. С тех пор он часто навещал сапожника, даже после того, как переехал оттуда.

Когда он вошел, Врубичек радостно вскочил ему навстречу:

— Наконец-то вы появились, господин Гордвайль! Я уж думал сообщить властям о вашем исчезновении! Где вы пропадали так долго?!

Гордвайль присел на квадратную табуретку с вдавленным лоснящимся сиденьем, обитым черной кожей, с которого сапожник смахнул, освобождая место, поношенные и покрытые засохшей грязью башмаки и грязные колодки с дырками для клиньев. А Врубичек снова взял на колени ботинок и продолжил прибивать каблук.

— Не раз собирался зайти к вам, да все не выдавалось времени, — сказал Гордвайль. — Как ваше здоровье? И здоровье вашей «старухи»?

— Отлично, отлично! — ответил тот радостно. — Все идет хорошо! По поговорке: «Коли сапоги впору, так и голова не болит». Иоганн мой женился в прошлое воскресенье, чего же больше, господин Гордвайль? Старикам в могилу, молодым к алтарю — так уж устроен мир. Старуха моя уже много раз спрашивала: где господин Гордвайль, что-то его совсем не видно? А я ей говорю: коли не приходит, верно, есть на то причина. Может, женился, пока суд да дело, и жена задерживает, может, делами занялся, как водится в этом мире.

— Делами как раз не занялся, — ответил Гордвайль с легкой улыбкой, — а вот жениться действительно собираюсь в ближайшее время. Пришла пора.

— Да неужто? Коли так, я желаю вам удачи и счастья! — сунул ему Врубичек заскорузлую руку. — Потому что вы ведь мне точно сын, господин Гордвайль. Как собственный сын! Это я и старухе своей недавно говорил. Очень я за вас рад! Холостяк, он ведь как непарный ботинок, я всегда говорю, какой бы дорогой ни был, ни к чему его не приспособишь… А вы, вам ведь скоро тридцать будет.

И, помолчав минуту:

— Вы вот в умные книги заглядывали, господин Гордвайль, и что? Может, нашли другое средство, чтобы мир стоял?! Постичь все чудесное — это еще ни к чему не ведет. Я вот сорок лет сижу на треноге и размышляю. И к чему пришел? Жениться нужно, детей родить и радоваться всему, что дано человеку для радости.

Гордвайль кивнул головой, соглашаясь. Он знал Врубичека и ясный его ум, полный здравых мыслей обо всех явлениях жизни, мыслей, словно приходивших к нему из недр матери-земли и, как сама земля, неколебимых и вечных. Под его кровом Гордвайль всегда чувствовал себя более защищенным и неразрывными узами связанным с землей под ногами: похожее чувство возникало у него, когда он оказывался на природе, вдали от огромного города и его суетных забот. Тогда покой нисходил на него; вещи, начертанные четкими линиями, виделись ясными и простыми.