Брачные узы - [124]

Вернувшись к ящику, он обнаружил рядом с ним сестру из больницы. Но теперь она уже была не грузная, а наоборот, высокая и стройная, похожая на Тею, но вместе с тем Гордвайль знал, что это не Tea, а сестра. Он подумал, что во сне люди часто превращаются друг в друга, так сказать, прельщение взора, и это открытие наполнило его радостью, потому как он знал, что по какой-то причине теперь особенно важно для него, чтобы чувства были ясны как никогда и способны воспринимать все. Тем временем наступила ночь. Ящик и сестра подле него освещались светом ближайшего фонаря. Сестра протянула ему вдруг узел, который он сначала не приметил у нее в руках. Маленький узел в желтом одеяльце (в котором он сразу признал одеяльце Мартина). Сестра казалась очень рассерженной и торопилась куда-то. Секунду он колебался, брать ли ему протянутый узел или нет. Но сестра стала выговаривать ему, теперь уже вправду превратившись в Тею: «Бери, глупец, и положи в ящик! Ты что, не видишь, что это Мартин?!» Но Гордвайль не мог ничего разглядеть, потому что ребенок был полностью завернут в одеяло, так что ничего не было видно. «Это хорошо, что он так укутан, — подумал он, — потому что сейчас холодно и он может простудиться». Он взял узел и сказал: «Почему в ящик? Если это Мартин, то ведь у него есть хорошая коляска! А в ящике уже лежат». «Нет больше коляски, — хихикая, сказала Tea. — Я ее продала вчера доктору Оствальду для будущего ребенка… Отныне у него каждый месяц будет рождаться по ребенку, и ему потребуется много колясок». Она не переставала разнузданно смеяться. Гордвайль наполнился ужасной яростью, ему показалось, что сейчас его хватит удар. «Как ты могла это сделать?! Как ты могла продать ее?! Ты что, не знаешь, что у ребенка только одна коляска и она нужна ему самому!» — «Теперь она ему больше не понадобится, — ядовито смеялась Tea. — Не видишь, что он мертв? А мертвый ребенок спит не в коляске, а в ящике! Я тебе денно и нощно говорила, что мне не нужен ребенок. Мне уже давно хотелось убить его… Вот я и дала его Фреди. Он действительно мастер своего дела!.. Одним пальцем, только засунув его ему в рот, положил конец… Ну, быстро клади его в ящик! Времени нет!..» Гордвайль все еще надеялся, что Tea, как обычно, только издевается, и раскрыл узел. Мартин был мертв. Хотя глаза его были открыты и он смеялся как все дети, держа кулачок возле рта, — и тем не менее был мертв. Сейчас Гордвайль видел это с абсолютной ясностью. Им овладело безграничное отчаяние и великий гнев на Тею, виноватую во всем, такой гнев, какой наяву человек не чувствует даже в самом большом горе. Он отбросил ребенка и кинулся на Тею, тыкая кулаками куда попало, в лицо, грудь, живот… Но очень быстро ему стало ясно, что кулаки его не встречают ничего, как если бы он бил воздух, и это вызвало в нем смертельный страх. Он остановился. Tea по-прежнему стояла перед ним и смеялась. Потом вдруг сняла шляпку, говоря: «Ах вот как, малыш ты мой! Значит, ты хочешь побить меня!» И она обхватила его шею обеими руками и начала его душить, душить. Гордвайль стал кричать изо всех сил (вокруг уже стояли люди), но голос его не был слышен. Ни единого звука не исходило из его уст. «Вот и конец пришел, и нет избавления!» — он почувствовал, как чудесно сдавило сердце, и все это было немного приятно. Дыхание его прервалось…

Была все еще ночь, когда он открыл глаза, весь покрытый потом, с сильно бьющимся сердцем и тяжелым, прерывистым дыханием. В первый миг он не знал, явь ли это или он действительно уже умер, ибо призрачна и тонка была преграда, отделявшая сон от яви. Кроме того, он не помнил, когда успел сесть, а сейчас оказался сидящим на диване. Провел рукой по груди и пришел к выводу, что он жив и бодрствует. Для пущей убедительности он попытался рассмотреть что-нибудь во мраке комнаты и после некоторых усилий различил очертания кровати и два четырехугольника окон напротив. Теперь уже не оставалось ни тени сомнения в том, что это был лишь кошмарный сон. Но и сейчас он видел все подробности этого сна перед собой, и сердце его тревожно забилось из-за пробуждения. Возможно же, что человек умирает во сне… Но он-то проснулся и не умер — это ясно. А где же Мартин? Ведь только минуту назад он держал его на руках? Он вскочил с постели и подбежал к коляске. Та была по-прежнему на своем месте, и белое одеяльце натянуто над ней. «Значит, Tea все же не продала коляску доктору Оствальду…» — пронзила его счастливая мысль. И тем не менее гнев его на Тею еще не утих, как будто все, что она говорила перед этим во сне, было полной правдой. Он провел рукой по одеяльцу и обнаружил, к своему ужасу, что под ним ничего нет. Но тут же вспомнил, что ребенок лежит в больнице, и, немного успокоившись, вернулся на диван и лег.

И в мгновение ока заснул тяжелым, лишенным сновидений сном.

29

Наутро Гордвайль оказался у входа в больницу уже в половине десятого утра. Был хороший и ясный осенний день. Светило солнце, и трамваи весело сновали туда-сюда. Гордвайль ходил перед воротами больничного сада и курил. Он не чувствовал усталости, притаившейся во всех его членах после беспокойного и болезненного сна прошедшей ночи. В нем даже билась легкая надежда на то, что все обернется к лучшему, но ожидание было тягостным. Каким медленным, словно застывшим может быть течение времени! А ведь бывает, что время мчится стрелой, нельзя угнаться за ним. Когда же ты всматриваешься в него, вслушиваешься в его поступь, оно упрямится и останавливается: полчаса могут растянуться так, что кажутся целой вечностью. Гордвайль вернулся к прежней мысли: приготовление к чему-либо по большей части занимает больше времени, чем само действие… Вся жизнь состоит из подобных приготовлений, главное же длится лишь краткий миг…