Божий дом - [33]

Что-то угрожающее было в этом «ладно-ладно» и после этого Чак начал играть всерьез. Он бросал трешки, и делал Эрни силовыми проходами, не обращая внимания на фолы, или, сымитировав дальний бросок, проскальзывал мимо него или, имитируя проход, бросал средний, набирая очко за очком, делая Эрни все злее и злее, заставляя его фолить чаще и чаще, но эти фолы производили эффект комара на скаковую лошадь. Это был балет красоты, силы и техники.

Игра фактически пошла один на один, в злой напряженной тишине. Чак выставлял Эрни кретином, пока, наконец, кто-то не сказал, что уже слишком темно и не видно кольца. Чак попросил Эрни отдать нам мяч, но Эрни зашвырнул его в какие-то кусты. Наступила тишина. Я хотел двинуть Эрни в глаз, но Чак сказал: «Что ж, Рой, я пожалуй пойду забрать мяч, теперь, после того, как мы выиграли». Обнявшись, потные, гордые победой мы ушли.

Позже, выпивая, я сказал:

— Черт, ты не хило играешь. Ты выступал за колледж?

— Угу, маленький американский колледж, на последнем курсе. Основной состав.

— Все, я тебя раскусил, твое спокойствие — лишь актерство. Ты серьезно относишься ко всему, что делаешь.

— Конечно, старик, ты прав.

— Так зачем ты делаешь вид, что тебе плевать?

— Это единственный способ существования на улице. Если ты покажешь, кто ты есть и что у тебя есть, и как тебя могут использовать, ты попал и тобой воспользуются. Как Потс с Джо. Мне может быть больно, старик, но я этого никогда не покажу. Спокойствие — единственный способ выжить.

— Потрясающе, там откуда я родом, все ровно наоборот. Ты хнычешь и говоришь о том, как тебе больно, чтобы от тебя отвалили. Что скажешь?

— Я скажу, что все путем, старик, все путем.

Иногда Потс соглашался играть, но это было ужасно. Он был неуклюжим и застенчивым, боялся сделать кому-нибудь больно и постоять за себе. Получив возможность бросить, он пасовал. При спорах, другие всегда были правы. Он никогда не кричал.

Кленовые листья начали краснеть, на коричневеющих полях набирал обороты контактный футбол, утром уже было холодно, а Потсу становилось все хуже. Оставленный за бортом мной и Чаком, не видящий неделями жену, волнующийся о своем несчастном тоскующем ретривере, с проклятием Желтого Человека и семидесятого года, Потс начал бояться рисковать. А между тем, рисковать в те моменты, когда ты оставался один на один с пациентом, было единственным способом стать врачом. Пристыженный и испуганный, Потс покинул отделение, отправившись на следующую ротацию в своем расписании.

На смену ему пришел Рант. В день его появления мы с Чаком сидели на посту медсестер, ноги на столе, потягивая имбирное пиво из больших стаканов со льдом.[81] Зная, как сильно он будет нервничать, мы наполнили шприц валиумом и прикололи к доске с подписью «Вколоть в правую ягодицу по прибытии в отделение». Эта доска была основным способом общения Частников с Домработниками. Под моим именем кто-то написал:

*СЛИ*

Эта зашифрованная подпись под моим именем начала появляться по всему Дому. Одинаково написанная, всегда под моим именем и никто не знал, кто это пишет. Недавно мне сказали, что это означает Самый Лучший Интерн. По слухам, Рыба и Легго проводили соревнование на это звание. Так как аббревиатуру писали, в основном, под моим именем, ко мне начали обращаться СЛИ и часто, при моем появлении, говорили «вот идет СЛИ».[82] Я спросил Рыбу, действительно ли я лидер на позицию лучшего интерна, и он ответил, что не знал о такой номинации. Тогда я сказал, что Легго назвал это «Старой традицией Дома».

Когда я спросил у Легго про СЛИ, он ответил, что не слышал об этом, и я сказал, что Рыба назвал это «Великой традицией Дома». Я заявил Рыбе, что мне совсем не нравится СЛИ, подписанное под моим именем, и он пообещал отправить по следу службу госпитальной безопасности, и следующие несколько дней я лицезрел громилу, одетого в фальшивую форму Вест Пойнта, выглядывающего из-за угла в надежде поймать того, кто писал СЛИ под моим именем.[83]

Но больше всего эта надпись бесила Частников, а из всех Частников наиболее озлобленным был Малыш Отто Крейнберг, на чье имя все еще плевали в Стокгольме. Так как Отто не разговаривал с интернами и доска была единственным доступным для него способом распоряжаться, а места на доске из-за надписи СЛИ не оставалось, Малыш Отто рвал и метал. Мы с Чаком смотрели, как Отто прошел к доске, выругался, стер СЛИ, написал распоряжение для меня и отчалил. Почти в ту же минуту, как он ушел, а охранник отвернулся, под моим именем на доске появилось СЛИ.

Так как надписи продолжали появляться во все возрастающем количестве, Отто и другие Частники все чаще и чаще вынуждены были брать в руки губку. Но, когда исчезли губки, Отто стал невменяем. В то время, как Отто бесился все больше, я тоже был все больше недоволен Легго и Рыбой, которые не могли остановить издевательство над моим именем. Из-за моих протестов им пришлось нанять еще нескольких охранников и расставить их во всех отделениях, а так как все больше шума возникало вокруг награды, другие терны начали допекать Легго и Рыбу, объясняя, что Баш, который в основном сидит, закинув ноги в кроссовках на стол и попивая имбирное пиво, не может быть лидером в гонке за СЛИ, наградой, которой могло и не существовать нигде, кроме доски в отделении.