Божественные тайны сестричек Я-Я - [3]

— А папа? — спросила Сидда. — Почему он не позвонил?

— Смеешься? — удивился Бейлор. — Мамочка держит его под каблучком. Я набрался храбрости спросить, почему он по крайней мере не оставил тебе сообщение на автоответчике. И знаешь, что он ответил? «Забыл, что именно мне приходится жить с Виви Уокер?»

Поговорив с братом, Сидда долго не вешала трубку. Ей так хотелось, чтобы кто-то встряхнул ее, избавив от чувства одиночества. Поэтому она не выдержала и написала матери:

«18 апреля 1993 г.

Дорогая мама!

Пожалуйста, прости меня. Я не хотела причинить тебе боль. Но это моя жизнь, мама. И я хочу свободно о ней говорить.

Я скучаю по тебе. По твоему голосу, безумному чувству юмора. Мне недостает твоей любви. Мое сердце разрывается при мысли о том, что ты со мной развелась. Пожалуйста, попытайся понять: я не отвечаю за то, что пишут посторонние люди. Пожалуйста, знай, что я тебя люблю. Я не прошу тебя не сердиться. Прошу только не выбрасывать меня из своего сердца.

Сидда».

После скандального интервью цифры билетных продаж взлетели вверх. «Женщины в лунном сиянии» стали настоящим хитом. В журнале «Тайм», в разделе «Женщина и театр», появилась статья о Сидде. «Американ плейхаус» пригласил ее для постановки телевизионного варианта, а Си-би-эс вела переговоры с ее агентом о работе над сериалом. Театры по всей стране, годами не желавшие ничего знать о Сиддали Уокер, теперь буквально дрались за честь получить модного режиссера.

И посреди всей этой суматохи Мэй ухитрилась приобрести права на постановку «Женщин» Клер Бут Люс, которые переделывала в мюзикл. Сиэтлский репертуарный получил весомый грант, чтобы пригласить Мэй, Сидду, Коннора и Уэйда для постановки силами местной актерской мастерской.

По мере того как приближался день их временного переезда в Сиэтл, Сидда все отчетливее ощущала нервное напряжение. Шея была постоянно сведена болезненным спазмом, и неизвестно, что терзало ее больше: этот самый спазм или тоска, высвобождавшаяся, когда Коннор ее массировал. Странно: все мечты Сидды сбылись — слава, известность, помолвка с человеком, которого она обожала. Но ей хотелось одного: лежать в постели, жевать макароны с сыром фирмы «Крафт» и прятаться от аллигаторов.

Как раз перед отъездом в Сиэтл она попробовала другой подход к Виви, написав очередное письмо:

«30 июня 1993 г.

Дорогая мама!

Знаю, ты все еще в бешенстве. Но мне необходима твоя помощь. Я ставлю в Сиэтле музыкальную версию «Женщин» Клер Бут Люс и не имею ни малейшего представления, откуда начать. Ты знаешь все о женской дружбе — недаром больше пятидесяти лет была задушевной подругой Каро, Ниси и Тинси. Ты настоящий эксперт в таких вопросах. И твое внутреннее ощущение драмы совершенно безошибочно. Для меня были бы неоценимым подспорьем твои идеи, воспоминания, короче, все о твоей жизни с я-я. Если не хочешь сделать это для меня, постарайся для американского театра. Пожалуйста.

С любовью,

Сидда».

Сидда и Коннор уехали в Сиэтл в середине июля. Поднимаясь в самолет, Сидда твердила себе: «У меня потрясающая жизнь. И восемнадцатого декабря я выйду за человека, которого люблю. Моя карьера на взлете. Я многого добилась. Друзья радуются моим успехам. Все прекрасно, в самом деле прекрасно».

В ночь на восьмое августа девяносто третьего года, когда луна за окном ярко освещала стеклянную поверхность озера Вашингтон, Сиддали Уокер проснулась с криком и в холодном поту. Мокрые глаза, пересохший, как пустынный песок, рот, зудящая кожа… она точно знала… знала наверняка, что Коннор, ее любимый, умер во сне и сейчас рядом с ней, в постели, лежит его остывающее тело.

«Я знала, — подумала она. — Он покинул меня. Ушел. Навсегда».

Каждая частичка напряженного тела Сидды стремилась уловить дыхание Коннора. Горячие безмолвные слезы лились ручьем, а неистовый стук сердца заглушал все остальные звуки.

Наконец она прижалась лицом к лицу возлюбленного, и когда соленые капли упали на подбородок Коннора, тот наконец проснулся и первым делом поцеловал ее.

— Люблю тебя, Сиддо, — пробормотал он в полусне. — Люблю тебя, Душистый Горошек.

Такие неожиданные признаки жизни испугали ее, и Сидда подскочила.

— Сиддо, — прошептал Коннор, садясь и притягивая ее к себе, — что случилось?

Сидда молчала.

— Все хорошо, Сиддо. Все хорошо.

Она позволила ему держать себя, но не поверила, что все хорошо. Немного погодя она вытянулась рядом с ним и притворилась спящей. И пролежала так три часа, мысленно вознося молитвы.

«Пресвятая Мария, — подумала она. — Утешительница скорбящих сердец, молись за меня. Помоги мне».

Когда над Каскадными горами поднялось солнце и рассерженные вороны принялись шумно драться в елях Дугласа, Сидда, взяв Хьюэлин, вышла на плоскую крышу. Наступило очередное холодное серое августовское утро в Сиэтле.

Спустившись вниз, Сидда встала на колени и почесала живот кокера. Может, она из тех женщин, кому в жизни предназначено любить только собак.

Она вошла в спальню и поцеловала Коннора в лоб. Он улыбнулся и открыл глаза. Она смотрела в их синеву и думала, что по утрам они всегда темнее, чем днем.

— Придется отложить свадьбу, Коннор. Только послушай меня, пожалуйста, — торопливо попросила она, ужаснувшись выражению его лица. — Не думаю, что смогу вынести это.