Божественные тайны сестричек Я-Я - [126]

— Я хочу кое-что подарить тебе, — прошептала Виви, сунув руку в карман брюк.

Сидда вопросительно посмотрела на мать. Та молча вложила что-то в ладонь дочери. Разжав пальцы, Сидда увидела маленькую бархатную коробочку. Внутри оказалось кольцо с бриллиантами, подаренное Виви отцом на шестнадцатилетие.

— Отец дал мне его в ночь моего шестнадцатого дня рождения, — просто объяснила Виви. — Однажды я чуть не потеряла его, но сумела вернуть.

И величественно, как жрица, вынула кольцо и дрожащими, мягкими, покрытыми желтыми старческими пятнами руками надела на палец дочери и поцеловала ее ладонь. Не так, как целуют руки любовника, а как целуют пальчики ребенка, розовые, пухлые и такие хрупкие, что сжимается сердце.

Ощутив влагу материнских слез, Сидда, в свою очередь, поднесла к губам ее руку и прижала к щеке. И обе дружно заплакали. Ни рыданий. Ни всхлипов, только молчаливо текущие по щекам слезы.

— Спасибо, мама, — выдохнула Сидда. — За все божественные секреты, которые ты хранила.

— Секреты? — шмыгнула носом Виви. — О, мивочка! Если ты об альбоме, так это чепуха! Половину всей этой чепухи я уже и не помню! Видела бы те документы, что я тебе не послала! Вот где настоящие секреты!

«Это и есть моя мать. Настоящая мать», — думала Сидда.

— Говорю тебе, — сквозь слезы сказала Виви, — стыд и позор, что «Ванда бьюти» больше не выпускают!

— Да, пригодилось бы таким грешницам, как мы, — согласилась Сидда, — то и дело нарушающим Пятую Заповедь Красоты и Привлекательности.

— «Мои любовные лучи постепенно меркнут. И скоро погаснут совсем».

— «Погаснут в окружении морщин и мешков под глазами, — подхватила Сидда. — Любой девушке встречается немало препятствий в войне за любовь».

— Чертовски верно, — согласилась Виви.

— О’кей. Сейчас моя очередь, — объявила Сидда, доставая из кармана сверток, который поцеловала, прежде чем вручить матери.

Виви сорвала розовую обертку и осторожно вынула крохотный стеклянный пузырек — размером с цветок наперстянки. Сосуд был очень старым, и поверх стекла вилась серебряная сеточка. В центре маленькой завинчивающейся крышки зеленела нефритовая горошинка. Виви нерешительно сняла крышку и поднесла пузырек к носу.

— Это не для духов. Для чего-то другого, верно?

— Верно, мама. Для чего-то другого.

Вив задумчиво склонила голову набок.

— Скажи.

— Это называется слезница. Крохотный кувшинчик для слез. В прежнее время это был один из самых драгоценных подарков, который только мог преподнести один человек другому. Это означало, что он разделяет с другом скорбь, которая свела их вместе.

— О, Сидда! — ахнула Виви. — О, дружище!

— Этот, по-моему, относится к викторианской эпохе. Я нашла его в Лондоне несколько лет назад, обшаривая антикварные магазинчики в поисках реквизита.

— И там твои слезы? — спросила Виви, поднимая пузырек.

— Да, но еще осталось много места.

Виви посмотрела на дочь и подмигнула. По крайней мере той так показалось. А может, смаргивала слезу. Потому что в следующую секунду поднесла слезницу к правому глазу и энергично закивала головой, пытаясь стряхнуть слезы в отверстие.

Сидда принялась хохотать. Виви улыбнулась.

— Над чем это ты смеешься, сумасшедшая дурочка? Я ждала такого подарка всю свою жизнь.

— Знаю, — кивнула Сидда, смеясь и плача одновременно. — Знаю.

Но тут Виви встала с качелей и, по-прежнему держа сосуд под глазом, принялась скакать. Сначала на одной ноге. Потом на другой.

Сообразив, что задумала мать, Сидда тоже поднялась и последовала ее примеру, подпрыгивая и наклоняя голову к сосуду, чтобы уронить туда и свои слезы. Виви, со слезницей в руках, и Сидда, с когда-то заложенным, но возвращенным кольцом на пальце, прыгали и плакали. Прыгали, плакали, смеялись и громко, торжествующе, несвязно вопили. Постороннему наблюдателю показалось бы, что эти женщины исполняют странный ритуальный племенной танец. Ритуальный Танец Матери-Дочери Из Едва Не Погибшего, Но Все Еще Могущественного Племени Божественных я-я. Древний обычай передачи слез и бриллиантов. Бриллиантов и слез.

32

Только в начале второго ночи Сидда и Коннор устроились в гостинице «Дом тетушки Мари» на Кейн-Ривер.

— Прямо как в кино, — прошептал Коннор, когда они приближались к дому в стиле креольско-греческого Ренессанса. По обе стороны широкого крыльца шли колонны, а воздух был напоен густыми сладкими ароматами. Мерцание газовых фонарей порождало тени, пляшущие на ставнях и кирпичных стенах, Сидда и Коннор, словно перенесшись назад во времени, очутились в другом веке.

Владелец представился как Томас Лекомт. Проведя Сидду и Коннора через сад к галерее, в номера, устроенные в старых невольничьих бараках позади главного дома, он решил, что эти двое, вполне возможно, родственники, тем более что семья Сидды была ему хорошо знакома.

— Собственно говоря, — начал он, входя в стеклянные двери, ведущие на галерею, — вон тот куст камелии сорта «Румянец леди Хьюм» вырос из черенка, который ваша бабушка по матери дала моему отцу. По-моему, ее звали Мэри Кэтрин Боумен Эббот, верно? Просто гений цветоводства. Чего у нее только не росло! Мой отец тоже был неплох. Помешан на камелиях. Стоило сорвать цветок, и он кричал, что куст обезглавили. Убил бы меня, если бы увидел, как мой садовник обрезал драгоценность вашей бабушки.