Божественная комедия - [7]

Мадам Катрин приняла гипотезу барона за милую непристойность.

Она отдыхала после мытарств и легкомысленных парижских романов. Заброшенный в джунглях мраморный дворец не утомлял. Мускулистой тенью следовал за мадам Катрин папа Софоклес – личный телохранитель, улыбчивый дельта-псих. Наслушавшись вечерних бесед у камина, сам пускался в рассуждения. Например, о Большом взрыве. «Как это так? Бум-бум! – и из ничего сразу возникает все?» Папе Софоклесу привычнее было думать, что после хорошего бум-бум все наоборот сразу исчезает. Но хозяйку папа Софоклес боготворил. Каждое утро он встречал ее полюбившимся набором русских слов: «Segodnia dash mne?»

Мадам Катрин смеялась.

Забывалось детство на берегу грязного озерца.

Забывалась создательница маленького мышиного концлагеря.

Давно ушли в прошлое русский физик Расти (Ростислав) Маленков, французский поэт-авангардист Жан Севье, итальянский профессор Адриано. Рассеялась, как дым, гнусная необходимость ежедневно, ежечасно пробиваться сквозь вату ненужных, глухих, запутанных отношений. Каждую минуту бесконечные плоскости мира обрастают новыми и новыми побегами. Не успел схватить, утекло из рук. Мадам Катрин любила смотреть на свои красивые руки. Душевные движения господина фон Баума трогали ее всего лишь как данность, все же при любом удобном поводе она старалась подталкивать мужа к идее внедрения в жизнь новых технологий.

«Тот русский физик…»

«Да, я помню, дорогая, конечно».

«Я вспоминаю о нем не просто так. Он говорил о ключах».

«Наверное, имел в виду какие-то новые галлюциногены?»

«Не думаю, Карл. Он устремлен в будущее, а наркотики – это прошлое. С тех пор, как я узнала о твоем ремесле, меня томят ужасные предчувствия. Нельзя бесконечно раскачивать человеческую психику».

Господин фон Баум смотрел на жену с обожанием.

Взгляд его становился синим и мечтательным, как дымка над морем.

Так он смотрел только на «Стог» Клода Моне. Некрасивое лицо разглаживалось.

Он добр, но я его ненавижу, сердце мадам Катрин сжималось. Он дал мне все, что я хотела, и даже сверх этого, но я его ненавижу. Когда он кончал в нее, она чувствовала тошноту и бежала в ванную. Ее бесила нежность господина фон Баума. Он напоминал ей один эпизод из ее прошлой жизни. Однажды она совершила развлекательное путешествие по Индии. «Камасутру изучают в действии». В Бенаресе она посетила храм Обезьян. Впереди шла милая парочка. Панк в цветастой рубашке, стильная женщина на каблуках. Они целовались, они ссорились. Наверное, они ценили каждый цент, потому что, вытащив, наконец, сотню баксов из кармана, панк бережно протянул купюру своей подруге. На каменной стене орали и галдели бесчисленные обезьяны. Они были нехороши, их возбуждало присутствие людей. А главный самец, рыжий, с отставленными острыми ушами, как у Снукера, еще тупо работал правой рукой – с привычным наслаждением, с привычной скукой.

«К расоту порождают сумерки сознания».

Мадам Катрин решила сделать забавный кадр.

Когда фотоаппарат щелкнул, польщенный самец неторопливо вырвал купюру.

Женщина вскрикнула, панк отшатнулся. Не прекращая своего непристойного занятия, самец обнюхал зеленого американского президента, потом посмотрел купюру на свет. Парочка замерла в отчаянии. Похоже, они считали сотню слишком большой платой за такой нелепый спектакль. Но самцу было все равно. Он порвал купюру и пустил ее клочки по ветру.

«Сумерки сознания».

Мадам Катрин плакала по ночам.

Она ненавидела слово никогда. То, чего ей хотелось больше всего, отчего бесстыдно и горячо тяжелел низ живота и чудесные мурашки бежали по обнаженной спине, почему-то было недостижимо. Огромные пространства отделяли ее от физика Расти Маленкова, стеклянная стена времени отгораживала от Снукера, даже от мертвого к тому времени поэта-авангардиста. Она точно чувствовала себя в тюрьме. Она чувствовала себя приговоренной к пожизненному сроку. У нее не было выбора. Она могла впускать, но потом все опять уходили. Один Расти Маленков намекал, что ключи, возможно, имеются. Один он говорил что-то про м ентальную матрицу. Само слово матрица, говорил он, обычно ассоциируется у преобладающего числа людей с чем-то неизменным. Как, скажем, символ данности. Но у него все было не так. У физика Маленкова матрица оказывалась сущностно изменчивой. Конечно, такая всегда опасна для системной устойчивости социума, зато необходима для его развития.

О, Господи, плакала по ночам мадам Катрин. Если бы я даже упросила Карла, если бы даже с помощью своих миллиардов он выкрал Маленкова из России, а потом вместе они извлекли бы из небытия Родецкого, что с того? У Снукера пропитые глаза. У него зловонное дыхание. Она вела узкой нежной ладошкой по горячему бедру. Снукер – развалина. Пленный дух. Пальчик нежно ходил по кругу, заставляя тело дрожать, ощутительно искривляя пространство-время. Еще Расти говорил о каком-то рае. Работа окупилась бы чрезвычайно быстро».

ФАЙЛ ОБОРВАН

«…камин.

Мощные кондиционеры.

Неслышная тень папы Софоклеса.

«Угроза катастрофы возникает, когда сознание социума становится неадекватным окружающему миру. Замордованный социум не размышляет. Спрашивается, зачем останавливать наступление психотропных веществ? – господин фон Баум неторопливо раскуривал сигару. – Что-то должно играть роль стабилизатора. – Белая юбка в круизном стиле, черная маечка на тонких бретелях, господин фон Баум смотрел на жену с обожанием. – Эволюция завела человечество в тупик. Высокие технологии довершают поражение. Только я помогаю людям расслабиться. Все равно все умрут. Но, благодаря мне, некоторые умрут счастливыми. – Он чувствовал внимание мадам Катрин, это его волновало. – Конечно, можно загнать половину человечества в лечебницы, а другую половину запугать до смерти, но подрастут новые поколения, а у них возникнут свои новые проблемы, и они тоже захотят расслабиться. Где выход? Оставить мир во власти страдания? Мой друг Пабло Эскобар однажды заколебался. Он добровольно отдал себя в руки правительства. Ни с того, ни с сего он вдруг поверил в то, что кому-то действительно хочется остановить наступление психотропных веществ. А что из этого вышло? Ты помнишь, дорогая? Представители правительства говорили с Пабло только о наркоте. Они хотели получить его бизнес».