Божественная комедия. Чистилище - [11]

49. И, от Мадонны взор мой оторвавши,

За Ней узрел я в той же стороне.

Где был и вождь, меня к себе позвавший,

52. Другую быль на каменной стене.

И, обойдя поэта, к той картине

Я подошел, чтоб рассмотреть вполне.

55. На колеснице там влекла в долине

Чета волов божественный кивот,[360]

На ужас всем, не призванным к святыне.[361]

58. Пред ним, в семь ликов разделен, народ,[362]

Казалось, пел, и слух о гласе пенья

Твердил мне: – Нет! a взор мой: – Да, поет!

61. Так точно и о дыме всесожженья,

Там восходившем, ноздри и мой глаз

Меж да и нет вели друг с другом пренья.[363]

64. Царь-псалмопевец, сердцем веселясь,

Скакал там пред кивотом, кроткий видом,[364]

Быв и царем и не-царем за раз.[365]

67. В окне дворца являлась, пред Давидом,[366]

Жена его Мелхола, вниз глядя,

Как женщина, что не простит обидам.

70. И, от Мелхолы дальше отойдя,

Осматривать я стал другие лики,

Белевшие мне в очи близ вождя.

73. Увековечен подвиг там владыки,

Чьи доблести среди его римлян[367]

Григория подвигли в бой великий:[368]

76. То римский император был Траян,

И пред его конем, в слезах, вдовица

Рыдала в скорби от душевных ран.

79. Вкруг цезаря толпа, и ратных лица.

И всадники, и золотых орлов

Над ним по ветру веяла станица.[369]

82. Злосчастная, казалось, средь полков

– О, государь! – молила, – мщенье! мщенье!

Мой сын убит; казни его врагов!

85. И, мнилось, он в ответ: – Имей терпенье,

Пока вернусь! И та: – О цезарь мой! —

(Как человек, в ком скорбь в живом волненье) —

88. Вернешься ль ты? – A он: – Преемник мой

Исполнит долг! – Но та: – К чему указан

Другому долг, когда забыл ты свой!

91. И он на то: – Утешься; я обязан

Свой долг исполнить, прежде чем пойти:

Суд ждет меня, и жалостью я связан,[370]

94. Так Тот, Кому нет нового в пути,

Соделал зримыми все те вещанья,[371]

И чуда нам такого не найти.

97. Пока мне взор пленяли изваянья

Тех образцов смирения живых,[372]

Неоцененные Творца созданья,

100. – Смотри! Оттоль – но шаг их слишком тих![373]

Шепнул мне вождь, – толпы теней явились;

Где путь наверх, узнаем мы от них.

103. Глаза мои, хоть все еще стремились

Обозревать диковин целый полк,

Не медля тут к поэту обратились.

106. Смотри, читатель, чтоб в тебе не смолк

Глас доброго намеренья при мысли,[374]

Как тяжко здесь выплачивают долг!

109. Забудь жестокость казней, и размысли,

Что в судный день все ж кончатся они;

Зато тех мук последствия исчисли![375]

112. – Поэт, – сказал я, – то, что в вышине[376]

Там движется: мне кажутся – не тени,

Что ж именно – непостижимо мне.

115. И он на то: – Тяжелый образ пени,[377]

Сужденный им, к земле их так гнетет,

Что был и я смущен сперва не мене.

118. Вглядись же в них, и взор твой разберет,

Что там за люд под грудой камней в свалке:

Смотри, как в грудь себя там каждый бьет![378]

121. О, христиан род гордый, бедный, жалкий!

Вы, y кого так слаб духовный зрак,[379]

Что пятитесь назад стезею валкой![380]

124. Поймете ль вы, что человек – червяк,

Родившийся стать бабочкой небесной,

Когда на суд он прилетит сквозь мрак?[381]

127. Чем разум ваш кичится в жизни тесной?

Чем лучше вы неразвитых червей.

Не получивших полный вид телесный?

130. Как для подпоры крыш и галерей,

С сведенными коленами у груди,

Кронштейном служат образы людей,

133. На что глядя, в скорбь истинную люди

От мнимой той приходят: так убит[382]

Был сонм духов, мной узнанных в той груде.

136. Кто больше был, кто меньше камнем скрыт,

Смотря, какой взвален им груз на спину;

Но самый терпеливейший на вид

139. Твердил, казалось: большего не сдвину![383]