Божественная комедия. Ад - [8]

139. Так дух один сказал, меж тем так грустно

Рыдал другой, что в скорби наконец

Я обомлел от повести изустной

142. И пал без чувств, как падает мертвец.

Песнь VI

Содержание. Данте в третьем кругу ада. Здесь под градом, снегом и ливнем мутной воды казнятся обжоры, увязшие в грязной тине Треглавое чудовище Цербер, страж этого круга, хватает грешников, четверит их, сдирает с них кожу. С яростью бросается он на поэтов; но горсть земли, брошенная Виргилием в тройную пасть чудовищу, укрощает его. Поэты идут далее, попирая грешников, смешанных в одну отвратительную кучу с грязью. Один из них, флорентинец Чиаако, приподнимается и, на вопрос Данта, предсказывает ему будущие судьбы Флоренции и его собственное изгнание. Данте спрашивает его об участи некоторых флорентинцев и узнает, что они в более глубоких кругах ада. Попросив живого странника напомнить о себе своим соотчичам, Чиакко упадает лицом в грязь и навсегда замолкает. В беседе о будущей неземной жизни, Виргилий и Данте приходят в границе третьего круга и, спустившись в четвертый круг, встречают демона богатства, великого врага человечества, Плутуса.

1. С возвратом чувств, к которым вход закрылся[134]

При виде мук двух родственных теней,

Когда печалью весь я возмутился,[135] —

4. Иных скорбящих, ряд иных скорбей

Я зрел везде, куда ни обращался,

Куда ни шел, ни устремлял очей.

7. Я был в кругу, где ливень проливался[136]

Проклятый, хладный, вечный: никогда

Ни в мере он ни в свойствах не менялся.

10. Град крупный, снег и мутная вода

Во мраке там шумят однообразно;

Земля, приняв их, там смердит всегда.

13. Там Цербер, зверь свирепый, безобразный,[137]

По-песьи лает пастью тройной

На грешный род, увязший в тине грязной.

16. Он, с толстым чревом, с сальной бородой,

С когтьми на лапах, с красными глазами,

Хватает злых, рвет кожу с них долой.

19. Как псы там воют души в грязной яме:

Спасая бок один другим, не раз

Перевернутся с горькими слезами.

22. Червь исполинский, лишь завидел нас,

Клыкастые три пасти вдруг разинул;

От бешенства все члены он потряс.

25. Тогда мой вождь персты свои раздвинул,

Схватил земли и смрадной грязи ком

В зев ненасытный полной горстью кинул.[138]

28. Как пес голодный воет и потом

Стихает, стиснув кость зубами злыми,

И давится и борется с врагом:

31. Так, сжав добычу челюстьми тройными,

Сей Цербер-бес стол яростно взревел,

Что грешники желали б быть глухими.

34. Чрез сонм теней, над коим дождь шумел,

Мы шли и, молча, ноги поставляли

На призрак их, имевший образ тел.[139]

37. Простертые, все на земле лежали;

Один лишь дух привстал и сел, сквозь сон

Узрев, что мимо путь свой мы держали.

40. «О ты, ведомый в бездну,» молвил он,

«Узнай меня, коль не забыл в разлуке:

Ты создан прежде, чем я погублен.»

43. И я: «Твой лик так исказили муки,

Что ты исчез из памяти моей

И слов твоих мне незнакомы звуки.

46. Скажи ж, кто ты, гнетомый мукой сей,

Хоть, может быть, не самою ужасной,

Но чья же казнь презренное твоей?» —

49. И он: «Твой град, полн зависти опасной,[140] —

Сосуд, готовый литься чрез край —,

Меня в себе лелеял в жизни ясной.

52. У вас, граждан, Чиакком прозван я:[141]

За гнусный грех обжорства, в низкой доле,

Ты видишь, ливень здесь крушит меня.

55. И, злая тень, я не одна в сем поле;

Но та же казнь здесь скопищу всему

За грех подобный!» – И ни слова боле.

58. «До слез, Чиакко,» я сказал ему,

«Растроган я твоим страданьем в аде;

Но, если знаешь, возвести: к чему

61. Дойдут граждане в раздробленном граде?

Кто прав из них? скажи причину нам,

Как партии досель в таком разладе?[142]»

64. A он в ответ: «По долгим распрям там[143]

Дойдут до крови: партия лесная,[144]

Изгнав другую, навлечет ей срам.

67. Но чрез три солнца победит другая,[145]

Изгнав лесных при помощи того,

Что лавирует, берег обгибая.[146]

70. Чело подняв до неба самого,

Они врагу тяжелый гнет предпишут,

Хоть негодуй, хоть плачь он оттого.

73. Два правых там, но слова их не слышат:[147]

Гордыня, зависть, скупость – это три

Те искры, ими же сердца там пышат.»

76. Он смолк, терзаем горестью внутри,

И я: «Еще спрошу я у собрата,

Два слова лишь еще мне подари:

79. Друзья добра, Теггьяио, Фарината

И Рустикуччи, Моска и Арриг

И прочие гонители разврата[148] —

82. Ах, где они? поведай мне об них!

Узнать об них горю от нетерпенья —

В аду ль скорбят, иль рай лелеет их?» —

85. И он: «В числе чернейших! преступленья

Различные их повлекли ко дну:

Нисшед туда, увидишь их мученья.

88. А как придешь в ту сладкую страну,

Молю: пусть вспомнят обо мне живые.

Довольно! дождь меня гнетет ко сну.» —

91. Тут, искосив глаза свои прямые,

Он на меня взглянул, главу склонил

И пал лицом как прочие слепые.[149]

94. И вождь сказал: «Надолго он почил:

Звук ангельской трубы его разбудит,

Когда придет Владыка грозных сил.

97. На гроб печальный всех тот звук осудит,

Все восприимут плоть и образ свой,

Услышат то, что в век греметь им будет.»

100. Мы тихо шли под бурей дождевой,

Топча в грязи теней густые кучи

И говоря о жизни неземной.

103. И я: «Учитель, меры злополучий[150]

Умножатся ль в день страшного суда,

Умалются, иль будут столько ж жгучи?[151]» —

106. А он: «К науке обратись, туда,[152]

Где сказано, что чем кто совершенней,