Бойня - [99]

Ландон сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

– Я понимаю, что это звучит безумно…

– Это вообще не звучит, молодой человек. Это немыслимо.

Последняя надежда улетучивалась на глазах, как дымок от давно погасшего костра.

– Послушайте, после того как Партия Здоровья пришла к власти, моя девушка доголодалась до смерти. Они кормили ее своими средствами для похудения, хотя она весила сорок килограммов. Теперь Хелена. Вы можете повторять сколько угодно ваше “немыслимо”, но я сам видел эти грузовики. Я был на бойне. Они стараются убрать последних перед выборами, чтобы на весь мир заявить о победе над эпидемией ожирения. Стокгольм, свободный от жира. Страна, свободная от жира.

Стальберг молчал.

– Я спас одного человека. Одного-единственного. Из многих, из тысяч. Но дальше я ничего не могу сделать… – Он лихорадочно подыскивал убедительные слова, не нашел и сдался. – Наверное, на вашем месте я бы тоже не поверил. В это трудно поверить. Если вообще возможно.

Отвел глаза от физиономии Стальберга и посмотрел на звездно-полосатый флажок в углу. Сколько же сейчас времени в Нью-Йорке? Шесть часов разницы… о черт, там семь утра…

– Прошу прощения за столь ранний звонок, – вяло пробормотал он. – Совсем не подумал о разнице во времени.

Секундное молчание, и Ландон вздрогнул так, что чуть не свалился со стула. Стальберг захохотал во весь голос.

– Вы звоните… – начал было он и опять разразился хохотом. – Вы звоните и рассказываете, что шведские власти устроили в своей стране геноцид, и при этом извиняетесь за ранний звонок?

Смех постепенно угас. Стальберг шумно вздохнул.

– О боже… если все, что вы сказали, содержит хоть зерно…

– Не зерно. Всю правду. Нет, боюсь, даже не всю.

– И как долго это происходит?

– Скотовозы? Хелена получила вызов в мае.

– А что люди говорят? Никто даже не поинтересуется, что происходит в стране?

– Конечно, кто-то, может, и интересуется. Но кампания продолжается четыре года. Вы же наверняка слышали…

– Само собой! Юхан Сверд – уважаемый глава государства.

– А толстяки… простите, тучные люди не протестуют. Они сломлены. У них уже давно нет голоса в общественном пространстве – почти все на стороне партии и ее лидера. Даже операции на детях вполне добровольны. Родители отправляют детей под нож, хотя риски известны всем. Считают, что такой риск, если и есть, все же меньше, чем опасность детского ожирения. Люди словно околдованы…

– Околдованы? Думаю, просто боятся не вписаться в тренд.

– Вы наверняка правы. Мы мало что знаем про массовое сознание. Что касается меня – я и не хотел бы знать больше.

– Чего они боятся? Что с ними что-то может случиться?

– Наверное. А возможно, друг друга. Боятся заразиться.

– Невероятно, – повторил Стальберг. Почему-то шепотом.

Молчание, нарушаемое лишь тихим, почти незаметным жужжанием компьютерного вентилятора. Головная боль не прошла, но в кои-то веки остановилась на приемлемом уровне.

– Где мы можем встретиться?

– Что?!

– Я прилечу во вторник, самое позднее – в среду утром. Какой рейс подвернется. Где мы встретимся?

– Я могу приехать за вами в Арланду, но…

– Вот и отлично.

Из Ландона точно выпустили воздух.

– Спасибо, – пролепетал он, – огромное вам спасибо.

Он сидел перед компьютером довольно долго, ни о чем не думая. Разговор высосал из него все силы, как последний километр в марафонском забеге.

В это трудно поверить. Гэри Стальберг приезжает в Стокгольм. Что будет дальше, с какого конца взяться за дело, Ландон представлял смутно. Устроить экскурсию в Фалунду? Вряд ли это возможно. С таким же успехом можно явиться в канцелярию правительства в Русенбаде и потребовать, чтобы Юхан Сверд немедленно покинул свой пост. Но это как раз то, чего они должны добиться. Если Гэри Стальберг напишет об этом статью так, как он умеет, то Сверду не устоять. Хотя… они и тут могут занять круговую оборону. У Сверда полно подельников, включая полицию и службу безопасности. А возможно, и армия на его стороне, хотя Ландон почему-то сомневался.

Он нашел номер Никласа и набрал его – тоже в скайпе. До приезда Стальберга они должны собрать всю возможную информацию. В том числе и ту, что удалось получить Хансу Кристиану. В худшем случае придется съездить в его квартиру в Накке. Опасно, но выхода нет.

Не высовывайтесь, посоветовал Стальберг. Будьте крайне осторожны.

Ландон посмотрел на задернутые окна. Жалюзи так и закрыты, как и в тот день, когда он забрал Молли. А сейчас… кто-нибудь сообразил, что он дома? Может, разговоры слышны соседям?

Ландон торопливо сдвинул движок регулировки громкости налево, почти до минимума.

Восторженные крики до сих пор стоят в ушах.

Дорогие друзья, дорогие сограждане! Мы почти достигли цели! У нас не было времени на раскачку, и мы с вами совершили настоящий прорыв!

Фотографы умоляют чуть повернуть голову, им важно поймать выгодный угол. Народ на заборах и даже на столбах уличных фонарей.

Наступает самое прекрасное время года, и мы как никогда близки к цели.

А как они скандировали, когда он сошел с трибуны! Ю-ХАН, Ю-ХАН! Микрофоны роились у подиума, как огромные мохнатые пчелы.

Такие моменты он репетировал перед зеркалом, когда ему было семнадцать и он мечтал стать рок-звездой. Вот это и есть награда за многие годы усилий, и, что там говорить, не только усилий, но и лишений. Однако сегодняшнее торжество почему-то далось ему нелегко. Он так старался все время изображать свою легендарную улыбку, что верхняя челюсть совершенно онемела. Голова вспотела, как после переперченного чили кон карне.