Бойня - [62]

Прежде всего, его друг не тот человек. Никто не становится Сталиным только потому, что страдает манией величия. Да, трудно отрицать, за эти годы он стал намного капризнее и подозрительнее, но в душе-то он тот же славный парень. С собаками получается хорошо, с людьми – хуже.

Еще раз посмотрел на снимок Глории Эстер, поджал губы и покачал головой. Даже его более чем умеренное пивное брюшко вызывает косые взгляды, так что говорить про такую матрону?

Еще раз проглядел почту, взял мобильник и набрал номер тетки Никласа.

Биби ответила после первого гудка.

Через несколько часов Ханс Кристиан сидел в прокуренной квартире Лены Мюррхаге на Дроттнинггатан в Упсале. Очень пожилая хозяйка принесла кофейник, две чашки и поставила на стол блюдо с пшеничными лепешками, знававшими лучшие времена.

– Не возражаете? Я запишу наш разговор. – Он по-прежнему пользовался старинным диктофоном.

Лена скептически глянула на черную коробочку и пожала плечами:

– Записывайте.

Ханс Кристиан положил диктофон на стол. Ему было не по себе. Собеседница оказалась намного старше, чем он предполагал. Густые седые волосы забраны в сетку, на запястье тонкий прозрачный шланг с миниатюрным краником. Почему-то в ночном халате, хотя уже далеко за полдень. Два часа дня, если быть точным.

Фру Мюррхаге, с трудом подняв руку, придвинула к нему кофейник.

– Я бы вам сама налила, но бывают дни, когда мне и переодеться-то трудно.

Он невольно посмотрел на ее отечные руки. Пальцы казались сросшимися, а правая рука скорее напоминала птичью лапу.

– Ну что вы, – ему стало неудобно, – позвольте мне…

Она склонила голову набок, тоже как-то по-птичьи.

– Вы ведь из “Упсальской Новой”?

– Нет-нет. Независимый журналист.

– Ну-ну… “УНГ” совсем выцвела, никуда не годится. Одна вода. Я и тем сказала, которые до вас приходили. Больше не подпишусь.

Ханс Кристиан вежливо улыбнулся и украдкой заглянул в блокнот. Удастся ли что-то вытянуть из старой леди или она так и будет продолжать светский разговор за чашкой кофе с прошлогодними булками?

– Булки… – Она точно угадала его мысли. – Уж больно быстро вы явились. Только позвонили – и через час тут как тут. Больше ничего дома нет.

– Превосходные булки, возраст им к лицу, – неуклюже пошутил Ханс Кристиан.

Она даже не улыбнулась, и ему стало неловко: сообразил, что в ее присутствии любые шутки про возраст неуместны.

– Ну хорошо… значит, это было на Вознесение? У Кафедрала?

– Ну да. Я в окно видела. Как низкое давление – не сплю. Все тело протестует. Если помните, утром гроза была такая, что… Но еще до грозы… – По лицу пробежала тень. – А встала-то я воды налить.

– В какое время?

– Три часа тридцать девять минут, – сообщила Лена Мюррхаге с неожиданной точностью. – Час волка, как говорят.

Глаза старческие, но совершенно честные. И что? Мало ли что могут вообразить старики? Особенно в четыре утра.

– Это было у длинной стороны собора, – продолжила Лена. – На Епископской. Там, где лестницы.

Ханс Кристиан встал и подошел к кухонному окну.

– Вот отсюда вы их и видели?

Старуха молча кивнула.

Он присмотрелся. Из окна виден сад, очевидно, последний в городе, и часть площади. Не такая большая, но достаточно, чтобы заметить грузовик. К тому же ночи сейчас короткие, в четыре утра уже почти светло. Но детали, разумеется, вряд ли ей удалось различить.

– В таких грузовиках скотину возят. Здоровенные.

Лена добрела до стола и села. Именно так она сказала и Никласу: скотину возят.

– Не слишком-то приятно… вонь в этих грузовиках жуткая.

– И они грузили туда людей? Я правильно понял?

– Сотнями. А может, тысяча или больше.

Ханс Кристиан вздрогнул.

– Тысяча?

Лена Мюррхаге задумалась и сама себе покивала.

– Я не поняла, что происходит, – надо же, столько людей посреди ночи… И в полицию звонить бессмысленно – они были там, полицейские.

– А дальше? Что вы еще видели?

– Настоящие слоны. Эти люди, я имею в виду. Таких по ТВ показывают.

– Те, кто выходил из собора?

– Господи помилуй, ну да… – Она кокетливо наморщила нос, что выглядело довольно странно на ее изможденном, безжизненном лице. – И как им не стыдно так себя запускать? Просто безобразие!

Старуха тяжело, натужно закашлялась, со стонами хватая воздух в секундных перерывах между приступами.

Ханс Кристиан протянул ей салфетку.

Что на это сказать? Ясно одно: она позвонила в газету вовсе не из сочувствия.

– Спрашивайте, – чуть ли не приказала Лена, отдышавшись.

– А вы уверены, что там была полиция?

Она вытерла салфеткой набежавшие слезы и посмотрела на него с удивлением:

– А кто же еще?

– Значит, скотовозы… – пробормотал Ханс Кристиан и сделал пометку в блокноте.

Неужели правда?

– Свиней в таких перевозят. А может, и коров, не знаю. Но в газетах-то нет ничего, а этот журналист из “Новой”… Наверняка решил – из ума выжила старая ведьма.

Ханс Кристиан улыбнулся.

– Не думаю. – Огляделся и спросил: – А у вас бинокль есть?

Она внезапно смутилась.

– Какой бинокль?

– Я имею в виду, в ту ночь… у вас был бинокль?

– Я… – неуверенно произнесла Лена. – В ту ночь… ну да, был у меня бинокль. Вон он лежит, на книгах. – Она кивнула на старинный, неумело, от руки раскрашенный розово-голубым орнаментом кухонный шкаф.