Бойня - [59]

Как только показались бараки на опушке, Ландон снизил скорость. Солнце било в глаза, пришлось опустить солнцезащитный козырек. Удивительно – он свернул на Эстхаммар и после этого не встретил ни единой машины. Вообще-то ничего удивительного, бараки выглядят необитаемыми. Заколоченные двери, пыльные стекла. А может, он ошибается? Все его логические построения, которые накануне вечером представлялись ясными и убедительными, сегодня кажутся попросту смехотворными.

На уже начавшей зарастать травой грунтовой дороге никаких следов.

Он въехал на площадку для разворота и опустил боковое стекло. Низкое темное строение выглядит как давно заброшенная фабричка или мастерская. Ржавая проволочная ограда, на воротах висячий замок. Желтая пластиковая лента с грозной красной надписью “ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН” оторвалась и бессильно свисает с забора. Даже из машины выходить не надо – военный лагерь давно заброшен.

Ландон развернулся и поехал назад. На перекрестке остановился и задумался. На его карте три красных кружка, три адреса. Не исключено, что он найдет то, что ищет. Не исключено… хотя сейчас ему казалось, что весь его проект состоит из собранных в стройную цепочку бредовых идей. Вся многочасовая поездка закончится удручающим разочарованием. И ради этого он оставил восьмилетнюю девчушку в полном одиночестве?

Начал – надо продолжать. По крайней мере, проверить отмеченные на карте точки.

Следующий военный лагерь в десяти километрах на восток, почти на взморье.

Выехал на трассу и включил радио. Врач из Гётеборга рассказывал о новом методе внутриутробного контроля плода у склонных к ожирению беременных.

– С этической точки зрения это может вызвать вопросы. На эти вопросы предстоит ответить, но мы уверены, что направление выбрано правильно. Надо начинать на самой ранней стадии. Возможно, тогда мы сможем избавиться от самой больной проблемы нашего общества.

“Избавиться”? Ландон вздрогнул – ну и словцо. Избавиться от проблемы – а проблема в ком? В нерожденных детях? Или Сверд собирается избавиться от их матерей?

Он рефлекторно свернул к обочине, когда, истерически сигналя, на большой скорости его обогнал грузовик. Через пару секунд высоченный прицеп с зарешеченным маленьким окошком исчез за поворотом. Что это? Перевозка животных? Коров? В этом районе множество небольших частных боен. Бойни разрешено строить только в подобных безлюдных местах. Не стоит напоминать людям, каким образом на их столы попадает говядина и свинина. Рита постоянно повторяла выражение кого-то из борцов за права животных: если бы на бойнях были стеклянные стены, все бы давно стали вегетарианцами.

Перед ним до самого горизонта расстилались поля. Если где-то и не чувствовалось присутствие Партии Здоровья, то именно здесь. Ни толстых, ни худых, вообще никого – ровная засеянная земля до самого горизонта. И на Каварё то же самое. В этой стране только природу оставили в покое. Кто знает – может быть, временно. К примеру, запретят удобрения. Люди станут стройнее, а потом и вообще вымрут – от голода.

Грузовик, который Молли несколько дней назад видела на Каварё, стоял позади хутора Улы Шёгрена в Фалунде, чуть севернее Эстхаммара. Приказ Макса Росси всем сотрудникам: с 9 до 23 часов машинам нигде не показываться. Никаких исключений.

Днем на хуторе оставались всего двое, не считая хозяина. Сидели на раскладных стульчиках у ворот и слушали радио. Это называлось у них “зафиксировать проход”. Ула недоумевал: уже несколько недель он не видел поблизости ни одной машины, за исключением его собственного серебристого BMW.

Этот автомобиль на хуторе был единственным новичком, все остальное имело самое малое двадцать лет за плечами. Неоново-желтая жестяная вывеска на фасаде выцвела и пошла пятнами. “СВИНИНА ИЗ ФАЛУНДЫ. Лучшая свинина в королевстве”, – хвастливо сообщала она в середине восьмидесятых. И еще два рекламных щита. Если и новее, то ненамного. “Чем веселее хрюшка, тем лучше бекон” – с портретом этой самой улыбающейся хрюшки с телесно-розовым пятачком. И второй, без рисунка, но с надписью большими буквами на фоне шведского флага: “Нам вы можете доверять”.

Семейное предприятие пришлось закрыть – заказчиков переманили более крупные поставщики. Несколько лет семья проживала накопленные сбережения, потом Ула заказал новую вывеску, зеленую, с упором на экологию, но и этот проект сел на мель: инспекторы усомнились, можно ли свинину, даже выращенную в домашних условиях, считать экологически чистым продуктом.

Два взрослых сына переехали в Стокгольм, а вскоре обнародовали постановление правящей Партии Здоровья о резком сокращении производства свинины. Фру Шёгрен покинула семейный корабль, уехала, а Ула кое-как продал за полцены оставшихся вроде бы экологических, но, как оказалось, недостаточно экологических поросят и запил. Иногда даже не хватало сил добраться до кровати, засыпал прямо во дворе.

Когда пару недель назад Макс Росси в первый раз появился на полузаброшенном хуторе, у Улы упало сердце – решил, что прибыл судебный исполнитель по иску налогового управления. Другой вариант – адвокат жены по делу о разводе, хотя Ула сильно сомневался, что она может позволить себе нанять адвоката в таком дорогущем костюме и с такими барскими ухватками. Вряд ли. При условии, конечно, что она живет в Стокгольме одна и горько раскаивается. О другой возможности Ула даже думать не хотел.