Бойцы тихого фронта - [106]

Примерно через два года после создания Народного фронта, по прошествии одного месяца со дня «Рейнского переворота» Гитлера, не на шутку испуганное правительство Франции передало управление страной в руки демократов. Во время состоявшихся в апреле — мае 1936 года выборов Народный фронт одержал повсеместную победу, благодаря огромной работе, проделанной Коммунистической партией. Правительство было образовано из социалистов и радикалов: Коммунистическая партия не вошла в кабинет, но выступила в его поддержку на основе принятой в 1934 году программы Народного фронта.

Реформы, осуществленные правительством Народного фронта, являлись несомненным успехом прогрессивных сил Франции и в своей перспективе могли принести реальное улучшение жизни широких трудящихся масс. Но сумеет ли выдержать кабинет Блюма бешеный натиск объединенных внутренних сил реакций? Не поддадутся ли социалисты и радикалы в силу характерной для них раздвоенности колебаниям, когда потребуется перейти от слов к решительным действиям?

Не «нажмет ли на кнопку» финансово-промышленная олигархия, в руках которой находятся основные экономические рычаги страны, чтобы свергнуть правительство, ликвидировать одним махом завоевания трудящихся, не допустить проектируемых экономических реформ?

Все эти вопросы стояли не только перед Коммунистической партией, которая прилагала огромные усилия к укреплению и стабилизации морально-политических позиций Народного фронта. Монополистический капитал страны, крупные концерны и банки с их ненасытными империалистическими аппетитами навязали кабинету Блюма такую позицию по отношению к событиям в Испании, которая на практике означала помощь фашистским мятежникам и итало-немецко-португальским интервентам. «Комитет невмешательства» по-пилатовски умывал руки, полагая, что пожар на сеновале соседа не перекинется на его дом, что фашизм, в конце концов, не так страшен.

Заняв позицию невмешательства, французское правительство отказалось разрешить поставку давно заказанного и оплаченного вооружения для республиканской армии. Оно запретило провозить иностранное оружие в Испанию через французскую территорию. Закрыло свои южные границы, не давая возможности проходить военным частям, подкреплениям, добровольцам, которые уже прибывали на помощь республике. Проведение в жизнь этих мер было поручено французской тайной и явной полиции, которая старательно приступила к их выполнению…

Такая позиция кабинета Блюма пробила первую большую брешь в Народном фронте. Французская коммунистическая партия открыто высказала свою поддержку республиканским силам Испании, заклеймила фашистский мятеж и обвинила три фашистских государства в явной агрессии. Одновременно Французская компартия отвергла позорную и жалкую позицию невмешательства, занятую Леоном Блюмом.

8. РАДИОСИГНАЛЫ В ЭФИРЕ. ПЕРЕПИСКА С МУССОЛИНИ

В Париже шел сильный осенний дождь, когда мы вдвоем с Ибришимовым направились в часть города, расположенную к востоку от Булонского леса. Сначала мы взяли такси, но через некоторое время Ибришимов предложил выйти из машины, и мы пошли пешком.

— Доктор вне всяких подозрений… Зачем наводить на него полицию!

Я не возражал. Ибришимов, бывалый конспиратор, сам понимал возможный риск предстоящей встречи.

С ним меня познакомил Методий Шаторов, занимавшийся в Париже переброской через границу болгарских добровольцев, едущих в Испанию в интернациональные бригады. «Из ветеранов, — представил мне его Шаторов. — Друг Паницы и Чернопеева, работал с Поптомовым в Вене. Не раз ему грозила смерть… Верный человек».

«Раз Шаторов дает ему такую оценку, раз он сражался с Тодором Паницей, а позднее работал с Владимиром Поптомовым — значит, в самом деле надежный человек», — думал я, пока мы шли с ним, незаметно рассматривая его при свете сверкающих витрин. Это был один из тех ветеранов революции, которых ничто не может сломить. Ему было уже под шестьдесят. На его осунувшемся худом лице выделялись живые, умные глаза, лучившиеся энергией. Он был удивительно подвижный. Очевидно, он находился в трудном материальном положении — одет был чрезвычайно скромно. Большинству болгарских эмигрантов, живших в те годы в изгнании в Европе, приходилось туго. Несмотря на постоянное недоедание, придирки полиции, заботу о крыше над головой и документах, несмотря на грозившую опасность вызвать недовольство властей и быть высланным за границу, Ибришимов не покидал своего поста.

Он был близко знаком с врачом, к которому мы направлялись, знал, где он живет, и как только Шаторов его попросил, сразу согласился проводить меня туда. Мы шли под дождем, Ибришимов жаловался на «обстоятельства»:

— Понимаешь, Методий не хочет меня отправить. Как я его ни просил — мы знакомы с ним столько лет… «Стар ты уже, — твердит одно и то же. — Испания не приют для престарелых…» — Ибришимов внезапно остановился и повернулся ко мне. Его лицо, мокрое от дождя, было взволнованно, глаза горели. — Слушай, будь братом, — произнес он, сжав мое плечо. — Вижу, вы друзья с Методием. Попроси его и ты, замолви словечко. Иначе мне каюк, понимаешь?..