Бойцы анархии - [2]

А коротышка наслаждался жизнью. Он не скучал по утраченной цивилизации. Именно здесь, на краю Каратая, в первозданной глуши, он чувствовал себя счастливым человеком. С ним считались деревенские. Я лично видел, чем закончилась на посиделках «конфликтная ситуация» между коротышкой и местными здоровяками Варлампием и Харитоном. Они решили поиздеваться над карликом. Это была не драка, а «Полет валькирий» Вагнера. Коротышка катался по земле, взлетал, награждая обидчиков тумаками, просачивался у них между пальцами и в самый интересный момент всегда оказывался сзади. Он двигался стремительно и непредсказуемо. Он изводил своих соперников минут десять, пока те не выдохлись. А финал поединка был просто симфонией. Подпрыгнув на левой ноге, он одновременно пнул правой в бок Харитона, отбив ему почки, а Варлампию сломал два пальца на ноге и чуть не оторвал то место, которым тот сделал своей жене двух прыщавых сынишек. Деревня потешалась, словно цирк приехал.

Степана уважали. На охоте он размозжил гигантскому вепрю хребет топориком. Он болтался по окрестным лесам, ничего не боясь, влипал в истории, но всегда возвращался живым. Он стал специалистом по метанию холодного оружия. Он знал Васятинские болота как свои пять пальцев. Наблюдать за похождениями коротышки было сущим наслаждением. Однажды на рыбалке он плыл по Курычу за сбежавшей сетью, и водяной анчутка схватил его за ногу. Вменяемый человек сослался бы на судорогу, но коротышка настаивал, что это был именно бесенок. Он дрался с ним на отмели, вышвырнул на берег, терзал на берегу и не успокоился, пока не открутил тому голову. Все это походило на пляски сумасшедшего. «Ты видел же, видел, Михаил Андреевич? – приставал он ко мне. – Присосался, как пиявка! Страшный, зеленый… Что я ему сделал? Ты же видел, да?» Лично я мог поклясться, что коротышка дрался сам с собой, но высмеивать его не стал. Нечисти в наших краях хоть отбавляй. Каждый видит ее по-своему. Возможно, этот мелкий водяной за что-то невзлюбил моего приятеля и явился в виде проказливого чертенка. На то и дух, чтобы самому решать – быть или казаться…

В следующий раз коротышка заявился слегка испуганный и молвил с порога, что его хотела соблазнить пожилая, неряшливая русалка, но он отклонил непристойное предложение. Творческое начало у человечка отсутствовало – наврать с три короба он не мог. Значит, что-то было. По его словам, этой «диве» давно пора на пенсию – сидела такая на окатыше, драная, «тусклявая», морщинистая, с седой паклей до пояса, высасывала кишки из ряпушки. Узрела коротышку – и давай его охмурять, чары свои химичить. Степан пустился наутек, и правильно сделал – бывали случаи, что эти твари утаскивали людей на дно. Мы вернулись потом на берег – с вилами и лопатой, но «чаровницы» уже и след простыл.

Разум коротышки этот случай не охладил. Он продолжал выискивать неприятности. Пиком его «карьеры» стала прогулка в Кудряши – деревушку в трех верстах от Опричинки. Вернулся через день – довольный, сладко облизывающийся, словно кот, добравшийся до запасов сметаны. Заявил глубокомысленно: «Дают – бери, пришел муж – беги». На мои резонно вытекающие вопросы, сказал, что ничего особенного – пустяк, он парень хоть куда и пользуется у женщин повышенным спросом. Кого он нашел в Кудряшах, осталось загадкой, но особой привередливостью Степан никогда не отличался.

Последний же его выкрутас меня немного покоробил. Он пришел под утро и влюбленный. Таким коротышку я еще не видел. Он стирался, мылся, драил сапоги, заявил, что вечером у него свидание. Вытягивать информацию пришлось клещами. Я так и знал, что рано или поздно он одержит победу над здравым смыслом. По версии Степана, занесла его нелегкая на живописное озеро в трех верстах от «базы», где он повстречался с очаровательной берегиней. Умница, скромница, красавица. Берегини – это хранительницы водоемов; добрые духи, короче. Неизвестно, как они общались, но коротышка таял от обуявшего его чувства. Признался по секрету, что влюбился впервые в жизни. Такая фемина… И ладно, что дух. Неприятно, конечно, что постоянно куда-то пропадает, но в те минуты, когда находится рядом и ведет с ним беседы, она такая душка… А еще Степан по секрету признался, что берегиня – вылитая покойная Арлине, хотя сама она такого имени не знает и считает себя кем-то другим. Эта новость меня и напрягла. В берегинь, по преданию, превращались невесты, умершие до свадьбы. Была ли Арлине невестой, мы не знали, – ничего такого она не рассказывала. Я хотел подглядеть за их встречей, но Степан возмутился – только через труп. Мол, испортишь всю песню. А красться за ним втихую – занятие глупое: поймет – и жердиной отходит. В тот вечер он опять убежал на свидание. Вернулся весь такой помолодевший, томный, просветленный. Сказал, что послезавтра опять пойдет. А послезавтра – это, кажется, сегодня…

Возможно, Степан был прав. Не хватало мне общения с женщинами. Но после того, как Анюта растворилась в параллельном пространстве, я и думать не мог о других. Да и не было «других» в нашем ареале. «Контингент» в Опричинке и Кудряшах отличался специфичностью – либо толстые матроны, либо старые девы в образе селедок. Приличных девушек не водилось, а пара-другая, на которых можно было смотреть без отвращения, находилась под охраной мужей, старших братьев и непререкаемых мамаш. Не вникал я в смысл претензий коротышки. Если не перед кем красоваться, почему я должен держать себя в форме, быть чистым, выбритым, ухоженным и далее по списку (список внушительный)?