Бояре висячие - [32]

«Царь намерен отправить кого-нибудь в Англию, — писал в 1706 году в одной из секретных депеш английский посланник в России. — Он очень затруднялся выбором лица для такого поручения; наконец остановился на одном немце, Гюйзене. Он прежде состоял учителем голландского языка при молодом царевиче Алексее Петровиче, в марте же 1705 года отправлен был в Берлин, оттуда в Вену… Официального звания он носить не будет, как не носил его при дворах, при которых состоял прежде».

Среди многочисленных секретных дипломатических поручений Петра, в которых и состояла его действительная служба, Ф. Гюйзен должен был собирать материалы для составления российской Табели о рангах и геральдики. В общей системе законодательных действий, направленных на укрепление положения дворянства и утверждение его привилегий, геральдика становилась неотъемлемым и необходимым признаком сословной принадлежности. Усердие Ф. Гюйзена увенчалось успехом. Титул барона, постоянные и немалые денежные поощрения отметили его удачи на дипломатическом поприще, а вместе с тем и составленные им проекты Герольдии, порядка награждения титулами, возведения в дворянское достоинство и форм соответствующих грамот и дипломов. На основе предложений Ф. Гюйзена в Сенате в 1722 году учреждается должность герольдмейстера, в круг обязанностей которого входило и составление гербов, предполагавшее самое деятельное участие художников.

Сочинение и рисование гербов — искусство, по существу, почти незнакомое в России, казалось, должно было стать прерогативой иностранных мастеров. Оно действительно поручается сначала пьемонтскому графу Ф. Санти, обладавшему известными навыками рисовальщика. Но подобный опыт оказывается единственным в своем роде и очень недолговечным. Последовавшая в 1727 году ссылка Ф. Санти в Сибирь полностью передала «геральмейстерское художество» в руки русских мастеров, и в результате оно становится своеобразным зеркалом особенностей развития национальной культуры и искусства.

После обучения, пройденного в Москве, И. В. Чернавский там же выдерживает впервые введенные испытания при Изуграфской конторе и остается помощником ее руководителя Ивана Зарудного, известного архитектора и скульптора, пытавшегося при деятельной поддержке самого Петра найти новые формы установления уровня профессионального мастерства. Вместе с И. Зарудным Чернавский участвует в «построении» резных иконостасов Петропавловского собора в Петербурге, соборов в Кронштадте и Ревеле. И. Зарудный рекомендует его и для «геральмейстерское художества». В помощь Чернавскому выделяется несколько московских мастеров, ранее связанных с Оружейной палатой, в том числе П. И. Гусятников, сын штатного живописца палаты, и ставший художником Шпалерной мануфактуры Д. Н. Соловьев. Выучеников и сотрудников Оружейной палаты вообще отличало хорошее знание рисунка, умение писать с натуры и, что считалось особенно ценным, они были «искусны в писании фигур», то есть в изображении человека.

Характерно и то, что, несмотря на переезд многих художников в новую столицу, Москва всю первую треть XVIII века продолжает оставаться источником пополнения художественных кадров Петербурга. Однако, несмотря на неоднократные переводы мастеровых людей из Москвы в Петербург, новая столица в 1724 году во вновь созданных ремесленных цехах насчитывает в четыре раза меньше ремесленников: Москва имеет в двадцати шести цехах 6885 человек, Петербург в двадцати четырех — 1566 мастеровых, к числу которых относились и художники. Даже в 1743 году для очередного строительства из старой столицы в новую посылается 130 живописцев, резчиков, скульпторов и золотарей.

В дальнейшем Чернавский как руководитель художественной части Герольдмейстерской конторы не удовлетворяется ни художниками «из оружейных», ни вольными мастерами. Предпочтение отдается выученикам учебных заведений, и это обусловлено новым взглядом на рисунок, который утверждается в России в петровские годы. Рисунок начинает рассматриваться не только как основа нового, условно говоря, светского искусства — живописи, скульптуры или художественных ремесел, — но и как вид знания, определенным образом способствующий приобретению достоверных сведений об окружающем мире. Именно познавательные возможности изобразительного искусства, в том числе и особо ценимое его свойство развивать пространственное мышление, делали рисунок и живопись в представлении современников практически необходимыми для самых разнообразных профессий — от естествоиспытателей до навигаторов и инженеров — и заставили включить их в число обязательных общеобразовательных дисциплин.

Особенностью петровских учебных заведений, вне зависимости от того, носили они специальный или общеобразовательный характер, была многопредметность. Однако существовавший порядок обучения давал возможность ученику выбирать специальность согласно своим природным склонностям. Каждому учащемуся предоставлялось право заниматься преимущественно или даже исключительно интересовавшими его предметами и таким путем приобретать соответствующую профессию. Поэтому во всех училищах, где преподавались рисунок и живопись (Морская академия, Хирургическая школа при С.-Петербургском военном госпитале, организованная Феофаном Прокоповичем Карповская школа с чисто гуманитарным уклоном, гимназия при Академии наук и др.), среди выпускников находились профессиональные художники. Насколько высок был приобретаемый ими уровень профессиональных навыков, можно судить по одному тому, что многие воспитанники, получившие даже далекие от изобразительного искусства специальности, вроде хирургов Мартына Шеина, Трофима Ульянова или поэта и переводчика Григория Теплова, постоянно вызывались Канцелярией от строений для участия в срочных живописных работах.