Босой - [193]

Решил переночевать в предместье и войти в Бухарест вместе с победным сияньем восходящего солнца. Сказано – сделано. Постучался в первый попавшийся дом и попросился на ночлег.

– Откуда идешь?

– Из Джурджу.

Старик, вышедший к воротам, окинул меня подозрительным взглядом – не бродяга, не злоумышленник ли перед ним. Помедлив, впустил.

– Входи.

– Спасибо.

– Издалека будешь?

– С верховьев Дуная.

– Устал небось?

– Немножко.

– Ладно, старуха приготовит тебе постель во дворе.

– Я могу вам заплатить за ночлег.

– Денег, милок, не берем, у нас не постоялый двор. А коли при себе деньги есть, попридержи. Завтра пригодятся.

Кусок хлеба, который старик мне предложил – черного и твердого как камень, с отрубями и соломой пополам, – показался мне слаще меда.

– Такой вот хлеб и едим, милок, да и его не всегда достанешь. Что делать – война…

– А что, хороший хлеб.

– Хороший! Врагу бы им подавиться! Сильно же ты, однако, проголодался, ежели такой хлеб хвалишь.

– Это верно. Аж живот подвело…

– Бери еще ломоть. Мы его, прежде чем глотать, долго жуем, чтоб всю сладость и горечь почувствовать. Военного времени хлеб, ничего не скажешь…

По шоссе двигались пепельно-серые тени.

– Немецкий патруль.

– И часто они ходят?

– День и ночь ходят, милок. Народ тут смирный. Притаился народ. А они все равно боятся. Правда, в центре время от времени случаются стычки, порой мятежи. А в предместье все тихо. Ничего не скажешь. Но немцы боятся. Все равно им придется уйти.

– Когда же?

– Когда войну проиграют. Не могут они не проиграть. Несправедливо было бы.

– Войну выигрывает кто сильнее.

– Сначала была у немцев сила. А теперь нет. Гибнут на фронтах. Вон у них сколько фронтов… Гибнут, милок, и слабнут…

В свое время, задолго до того, как наняться работником к помещику Аризану, барину со стеклянным глазом, я прочел несколько книг про Бухарест, где рассказывалось, какую жизнь ведут люди в этом городе. Если бы я поверил всему, что там говорилось, мне давно уже надо было бы бросить свою затею. Потому что во всех этих книгах твердили одно и то же: большой город быстро убивает всякого, кто приходит из деревни в надежде найти здесь прибежище. Большой город, как гигантский дракон, разрывает в клочья несчастного, попавшего ему в пасть… Коли уж ты родился в деревне, там и живи до конца дней: город для горожан, таким и должен остаться. А ты, деревенщина, если захочешь попытать удачи в городе, сгниешь, не сумев приспособиться, а в лучшем случае – пополнишь ряды неудачников, устроишься кое-как и будешь до конца дней влачить жалкое существование.

А потом – неужели ты бросишь зеленые травы полей? Забудешь про шелест рощ? Чтоб запереть себя среди кирпичных или каменных стен и никогда уже не ощутить на лице ласкового дуновения ветерка?

В городе дождь похож на плач, а в деревне, когда струйки дождя распущенной косой оглаживают нивы или пашни, они поют страстную песнь жизни.

Неужели ты оставишь деревню, чтобы никогда не любоваться ни с чем не сравнимой красотой белой метели, проносящейся по полям и бескрайним снежным просторам? Как можно уйти оттуда, где так много солнца, воды и воздуха, чтобы похоронить себя среди мрачных стен? Да можно ли отринуть все это?

Ох, литература… литература…

– Бывают книги, говорящие правду, и книги, которые ее скрывают. Помни об этом, Дарие…

– Помню… Я ведь и сам изведал красоту полей и лесов. Великолепие голубых озер и небес. Знаю, как поет дождь и свищет белая вьюга, знакома мне и бескрайность степи, скрытой серебристым одеялом снегов…

Если бы я был жеребцом или теленком, козленком или воробышком, тогда, наверное, мне больше нечего было бы и желать.

Но я человек.

А в человеке возгорается искра.

Кто ее зажигает?

Зачем?

Скажи, ты можешь довольствоваться травой?

Можно бегать по ней босыми ногами.

И ноги становятся мокрыми от росы.

Пока ты ребенок, тебя радует это.

Но разве можно питаться только травой?

Ведь даже трава не принадлежит тебе.

А какое чудо – лес! Кому это знать лучше меня? Мне знакомы там и деревья, и птицы.

Ты думаешь, деревья похожи одно на другое?

И ветви?

И все листья одинаковы?

Ошибаешься.

Даже люди между собой сходны больше, чем деревья, ветви и листья.

Ты небось думаешь, что все птицы или букашки в лесу одинаковы?

Сходи и посмотри…

Очарование леса не сравнимо ни с чем.

Я знал все его тропки и чащи.

Знал, любил и понимал все его голоса.

Голоса птиц и деревьев.

Голоса трав и полян, писки его зверюшек.

Послушайте сказку, которая и не сказка вовсе.

– Сбегай, Дарие, в лес, набери в шапку грибов, нечего в котел бросить.

– Бегу, мама.

– И хворосту охапку прихвати.

– Ладно, мама.

Я подымаюсь на холм, пересекаю поле, добираюсь до леса и вхожу под его сырую прохладную сень. Ищу грибы. Недавно прошел дождь, и грибов полным-полно. Я кладу их в подол рубахи. Подбираю в траве тонкие, полусгнившие ветки. Свищут дрозды. Выкрикивает свое имя кукушка. Набегает ветер, и в лесу подымается гул. Хотел бы я встретить фею лесов. Или бородатого гнома. В сказках маленьким детям, заблудившимся в темном лесу, всегда встречаются феи или крошечные бородатые человечки, а непослушные малыши попадают к злой колдунье, бабе-яге, у которой нос крючком на кривой рот спускается, а вместо пальцев когти торчат.