Босой - [18]

Голову примар откинул назад, видны лишь подбородок и зобатая шея.

– Ну, собрались, что ли?

Петре Згэмыйе, маленький, чернявенький и тощий, кожа да кости, выходит вперед.

– Чего тут спрашивать, примар? Разве сам не видишь? Или на тебя куриная слепота напала? С каких это пор?

– С тех пор, как стал на селе примаром, – смеется Тицэ Уйе, – и каждый день съедает по жареной курице. А ежели каждый день съедать по курице, непременно ослепнешь, как тут не ослепнуть? Верное дело…

Мужики, женщины и дети посмеиваются. Подталкивают друг друга локтями.

– С вами обоими, голодранцы, у меня старые счеты. Рассчитаемся, придет день.

– …А может, ночь, когда ты потопаешь через мост к своей зазнобе?.. А, примар?

Смех в народе все громче. Какая-то женщина отделяется от толпы и прячется в тень. Это Сива Першу, вдова, полюбовница примара…

Как ни храбр примар, а тушуется. Сбавляет тон.

Никулае Трынка, что стоит, опираясь на палку, рядом с Петре Згэмыйе, оборачивается к соседям и говорит:

– Туго придется кой-кому на нынешней сходке.

Жувете поглаживает ложе своего карабина. Вроде ласкает.

– И чего ты пришел с этой пушкой, господин начальник?! Уж не хочешь ли палить в нас за наши шутки? – спрашивает Ион Удудуй.

Тицэ Уйе подхватывает:

– А коли и хочешь, неужто всех порешишь? Нас ведь тут вон сколько. Патронов не хватит…

Жандарм меняется в лице. Вскидывает винтовку, лязгает затвором. Крестьяне плотной стеной окружают крыльцо. Жандарм держит карабин наперевес. Не снимая пальца со спускового крючка, делает полшага назад. Писарь отступает на шаг. А примар Бубулете – уже на два шага и скрывается в дверях.

– Я созвал вас, – начинает жандарм, – не шутки шутить, а чтобы сообщить распоряжение префектуры: завтра с утра всем, кто работает в поместье господина Герасие Милиарезя, от мала до велика, выйти на виноградник. Сколько дней надо, столько и будете сажать…

– Мы и без тебя знаем, что это префект так распорядился! – кричит Алеку Оведение, хуторянин. – Он помещику родня. Не сегодня-завтра виноградник ему отойдет, не сегодня-завтра – бог даст или дьявол, – а лопнет жирное брюхо Герасие.

– С какой стати нам делать эту работу, господин жандарм? – спрашивает Илие Гыскану. – Об этом в контракте не записано. Я небось грамоту знаю и контракт читал, когда подписывал, а раз там про это ничего не сказано, я, к примеру, на такую работу не пойду. А что мне? Небось с живого-то шкуру не спустите.

Жандарм опускает карабин. Смеется:

– Люди добрые, и охота вам всякую чуть слушать? Ну посудите сами. Разве о контракте речь? Какая нам печаль, записано про то в контракте или нет? Получен приказ послать вас на работу, а приказы – кто был в армии, тот знает, – приказы надлежит выполнять без лишних разговоров. И чего вы с ума посходили? Кровопускания захотели? По правде сказать, я сам кровь проливать не намерен. И по-отечески советую – не противьтесь, выходите на работу, как приказано. Филлоксера загубила помещичий виноградник. Нужно насадить новый. И мы в этом ему поможем. Помещик привез из Франции крепкую лозу, ее никаким болезням не одолеть. Вы что, зла себе желаете? Неужели вы против того, чтобы тут, вокруг нашего села, разрослись виноградники?

– Против-то мы не против. Но мы хотим и еще кое-чего: чтоб виноград в нашем винограднике рос, а не в помещичьем, помещичьего-то винограда небось даже шайтану не отведать.

До сих пор препирались одни мужчины. А какого черта тут встряла эта баба – жена Кирицэ Спериату? Жандарм в недоумении.

– Да кто вам мешает свой виноградник развести? – вступает в разговор писарь Стэнеску. – Господин жандарм правильно говорит: вот посадим виноград помещику, а там можете разводить и для себя, если вам так уж загорелось. Но сперва надо проверить на помещичьей земле, поглядеть, примется у нас эта лоза или нет.

– Проверять на помещичьей, а работать-то нам.

– А кому ж, по-вашему, виноградник сажать? Самому помещику, что ли? Так ведь у него…

– Знаем, что у него… Брюхо больно толстое, куда ему, – слышится голос из толпы.

Жандарм воспрял духом. Из примарии вышел Бубулете и что-то прошептал ему на ухо.

– Стало быть, – опять берет слово осмелевший примар, – вы отказываетесь выйти на работу?

– Раз в контракте не записано – отказываемся…

– А я говорю – выйдете…

– А мы говорим – нет, – шумит толпа.

Со стороны станции доносится конский топот. Еще несколько мгновений – и за спиной крестьян вырастает шесть конных жандармов.

Отсюда недалеко до Бэнясы. Рукой подать. А в Бэнясе жандармский участок – двенадцать человек да еще фельдфебель Бурлэ. За плечами у жандармов карабины, в руках нагайки. Фельдфебель Бурлэ, под чьим надзором находится волость, – приземистый, толстый, коренастый мужчина с длинными, обвислыми усами. И с бакенбардами. Толпа поворачивается в его сторону.

– Ну, что тут? Это верно, что мне про вас сказали?

– А что вам сказали, господин фельдфебель? – спрашивает Удудуй.

– Что вы не желаете выходить на работу.

– И не выйдем, раз в контракте не записано.

– Я вот вам покажу контракт!

Он подает знак, и жандармы окружают толпу. Свистят плетки. Хлещут по лицам, спинам, головам…

Люди бросаются врассыпную. Спотыкаются и падают. Жандармы наезжают на них. Гоняются за бегущими, на полном скаку сшибают с ног. Слышатся крики и стоны женщин.