Босиком в голове - [53]

Безумное скопище полчищ. Брюссельские хляби.

Последние надрывные аккорды. Блекнущие краски. И это уже утро. Низменные пространства изнемогших павших живым ковром все прочие — певцы танцоры дружелюбцы жмутся к темным закоулкам отчаяние тщится свое сокрыть ползут кто куда.

Тогда только Боурис тяжело сверзился с платформы в мирный расплав акватории и сказал ему Учитель слово:

— Ты — художник в лабиринты скитаний наших добро пожаловать! Во многомерности найдется место всем! Как этот фильм чудесен как верно передан дух все так — моя жизнь мои мысли невыразимость мироощущения спонтанцев!

И повернул к нему Боурис лысую свою голову и затряс рассветными щеками:

— Вы глупые godverdomme болваны-наркоманы вам кроме вашего собственного безумного мирка ничего не нужно вам наплевать на то что происходит вокруг вас! Ты говоришь что ты потрясен моим шедевром? Ха! Этот идиот эта скотина де Гран должен был привезти сюда коробки с фильмом но он скот совершенно забыл об этом! Мой шедевр мой «Пункт Игрек» так и остался там на студии! Его никто не видел потому что его здесь не показывали!

— Ну что ты! Его все видели! На этом самом экране все и происходило!

Боурис застонал.

— Бог его знает, что вы там видели — это могло быть чем угодно, но только это был не мой фильм! Все! Я себя заморю, я себя запорю, замурую, но я больше не буду снимать! О антисмерть!

Анджелин ехидно захихикала.

Чартерис схватил Боуриса за шиворот и показал на площадь омытую утренним серым светом на объятые пламенем янтарным покосившиеся башенки.

— Ты в трансмутацию не веришь в чудесное преображение! Твоя допотопная лира наконец-таки исполнилась огня! Все то что ты хотел овеществить осуществилось! Отныне ты мой запасной воспламенитель, Боурис, мой черный вихрь сметающий старье кружащий смерчем нас уносящий ввысь искусствоиспытатель!

Он засмеялся и запрыгал надеясь так взболтать осадок ночи.

Боурис размыв слезами мир захныкал:

— Ты глупопотам — твои несчастные приверженцы подожгли наш город! Всему конец! Мой бледный мой любимый город — он весь в огне! Bruxelles! Bruxelles!

Яд сочился через поры асфальта он жег его изнутри и Боурис вдруг увидел себя в огненном море он занимался любовью с лысою куклой Ангиной из трещины в лице ее ссыпались мысли. Он был куда забоуристее себя но был самим собой самим собою.

Он метнулся вовнутрь в каменное чрево ощерившееся черными клыками мраморных львов и тут же оказался в маленькой комнатке возле писсуара казуар понесся назад и приметив фигуру человечью за плечо схватил ее и простонал:

— Я страшно волен — страшно неизлечимо волен! Скорей всего сейчас он говорит с самим собою. Хотя кто

знает? Вполне возможно его здесь нет и никогда не было.

Чартерис здесь ни при чем. Всему причиной подлое кувейство Запад рухнул ему уже не встать не сбыться так и сгорит в огне собственных страстей.

Теперь он стоял на самом краю бассейна разглядывая гиацинты.

— Кассий что же ты за болван! Кто этот пироманихейский балаган сюда притащил? — Ты! Ты думал разбогатеть на этом, скотина! Прометей! Тебе это так не пройдет — я тебя этими вот руками придушу!

Он грузным своим телом повел но черный Кассий под ноги бросившись Боурису столкнул его в бассейн эпикурейца. Они боролись на дне его к восторгу пираний и карпов и Кассий черный таки умудрился улизнуть. В руке держал он тонкий нож.

Вынырнул Боурис и захрапел и заревел как раненый морж.

Кассий же тем временем уже несся по дымным лестницам искал прибежища.

С платформы шаткой Чартерис взирал на рой.

Анджелин схватила его за руку.

— Учитель, идем отсюда! Сейчас здесь будет Везувий! Идем! Разверни свою Кундалини, Колин!

Очарованный стоял он созерцая судороги исхода столетий камнепады глетчеры мансард стиснутых корчи строений Он оттолкнул ее от себя.

— Колин, это ты у нас несгораемый! Все остальные — нет! Подумай о нас, Колин!

Высокие окна старинные тяжелые гардины пламя гудит огненные смерчи повсюду шипение и треск чаши наполнены пеплом

У Анджелин припадок кричит ей кажется что горит Лондон бьет Чартериса по щекам снова и снова

На радужке своей он видит граффити пылающего ее гнева за спиной ее языки пламени цветущими кактусами стремительно несется грузовик лицо ее покойного супруга он: хотел чтобы она замолчала она ничем не отличается от всех этих неандертальцев ее не пробудить нет допсиходелики неисправимы вражье племя. Она хочет его смерти.

Мир рушится на лице его красные всполохи играют неистовые ярые он пал он опален огнем неистовствующих толп. И охнув осел на краю помоста лежит теперь уже в глазах скорбь. Она потащила его негибкое тело подальше от края растирает теребит послушай, Кол, послушай меня, Кол, ты бы лучше сейчас не лежал тут слишком жарко. Мать и негибкое дитя.

Сел и сквозь зубы еле ворочая языком:

— Ты — все мои альтернативы!

Анджелин зарыдала. Мой хороший!

И тут же откуда ни возьмись Бадди Докр и Руби и Билл и Грета.

— Боурис, — пробормотал еле слышно Учитель. — Мы должны спасти Боуриса!

Руби. Низко склонившись к ней шепчет:

— Пора бы сменить передачу. Энджи, с чего ты взяла что ты ему нужна ты же знаешь мою машину — верно? Я ведь не просто так я ведь еще до того как ты с Филом познакомилась уже…