Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [94]

Письмо 53

Дорогая Гэрэлмушка! Здравствуй!

10 февраля получил от тебя два письма в одном конверте из санатория. Боже мой! Сколько я могу писать и писать и все о себе, повеситься можно! А ты все читаешь одну книгу умнее другой, живешь по книжным мудростям. А я крестьянин, не умею ни хитрить, ни лодырничать, душа нараспашку. Когда спрашиваешь, что мне нужно из одежды, то пишу, что нужны белье теплое, носки, трусы… Спасибо большое, что все закупила, мать моя не останется в долгу перед тобою. До Севера я не подозревал о теплом белье, рейтузах. Снабжение здесь хорошее, в г. Печоре почти все есть, были бы деньги. А мы, деревенские простофили, когда переезжали с Урала на Украину, то дом собственный, баню, две конюшни для скота «загнали» за двести рублей. А теперь в селе сколько тысяч стоит дом со всеми пристройками? Твой земляк говорит, что в бурятском селе такой дом оценивается около десяти тысяч рубликов. Семейным на поселении дают какие-то квартиры, но я их не видел, не могу расписывать узоры.

1 апреля 1981 года исполняется 1/3 часть моего срока наказания, после Дня смеха нужно ждать, когда будет административная комиссия, после — наблюдательная, затем после комиссий состоится суд, который решит перевод в кол. поселение. Так что канитель протянется на год, если не больше. После суда надо ждать, когда и куда пойдет этап. Обычно шлют на Лун-Вож, за сорок километров от Чикшино, где живут одни холостяки. Да пройду ли все комиссии и суд??? Я не знаю истинного отношения начальства ко мне. Нужно ли начальству, чтобы мы выходили на поселение? Ей-богу, не знаю. Ты знаешь, как гибельно на земном шаре любят и обожают власти угодников, в тюрьмах тем паче. Я же антиугодник, вспыльчив, упрям, неуступчив, не трус, не лицемер, не взяткодатель и в конце концов — убийца. На глазах всей зоны переписываюсь с тобою, с бесстрашною бунтаркою. Учти, что я — тот самый тяжелый для всех преступник, который все вещи называет своими именами и никому не продается. О, как таких ненавидят и зажимают! Именно строптивый характер да тьма египетская толкнули меня на страшный грех при свалке всех причин в одну кучу. Именно я спалил эту мусорную кучу, которая воняла на все село, и пеплом посыпал себя навеки. Но все равно — вина моя растет.

Искренне твой Мелентий

Письмо 54

Здравствуй, Мелентий Семенович!

Пишу тебе последнее письмо из больницы № 45, где «лечилась» с 28 января по 10 февраля, завтра меня выкидывают, диагноз — хронический эндобронхит. Врачи плюют: «Бронхит — не болезнь, а состояние», видимо, навеки приобрела это состояние, которое будет расти и развиваться до самой смерти. Как мне не повезло в том, что меня положили в хирургическое отделение, где орудует доктор наук, наглый профессор Волков, который, как мясник, вырезает легкие, сторонник страшных операций. И мне сделали бронхоскопию: то ли не заморозили до конца, то ли в спешке врачиха-бронхолог не объяснила толком, что надо расслабиться и ровно дышать— к концу зондирования я инстинктом расслабилась и дышала мягко, но мне разодрали все горло, бронхоскоп страшно раздражал и щекотал. О, как премерзко было! Залили бронхи фурацилином, пью эуфиллин для расширения бронхов, в нос вводили демидрол, и я до сотрясения мозгов чихаю! видимо, от аллергии… льются мокрота и белая липкая пена изо рта, горло першит. Выходит, поликлиника направила меня ради бронхоскопии в больницу санаторного типа, где таких, как я, не лечат, — тут отдыхают месяцами богатые люди: завмаги, врачи, завучи школы. Удавы жрут в три горла сервелат, карбонад, икру черную и красную, запивают ананасовым соком! Шумная бабенция— завмаг — весом 140 кило, — орет на всех без разбору, как в своем магазине, словно собака лается. Профессор-хирург любит лечить богатых, и чтобы скорее выписать бедолагу воспитателя в шараш-монтаж, каждый день твердил: «У нас койко-место в больнице за сутки обходится в пятнадцать рублей государству!»

— У нас в общежитии койко-место всего два рубля восемьдесят копеек за месяц! — отвечала я. Представь такую взаимную классовую любовь и симпатию друг к другу. Сначала назначил желтый олететрин в капсулах, а теперь лечусь кашею манною и лапшою до завтра.

Представь, как тараканы обезумели от обжорства завмагов и врачей — среди бела дня бегают по постели и забираются в карманы халатов, так могут ночью тараканы забраться к ним в жирные рты, правда, храпят они немилосердно, эти туши по два центнера весом, что наша 601 палата вся сотрясается по ночам, уши закладываю ватою, завязываюсь, увязываюсь платком, все равно не могу заснуть допоздна, пока не обессилеваю.

Я в больничной библиотеке откопала Дневники Эжена Делакруа в двух томах, и даже в чтении мне не повезло, не успела дочитать, чтобы подписать обходной, вынуждена сегодня сдать их, и чтобы украсить это неудачное письмо, выписываю для тебя чудеса гениальной мысли Эжена Делакруа, которому повезло родиться украдкою от самого Талейрана!

8 октября 1822 года Делакруа пишет для нас: «Когда открываешь в себе какую-нибудь слабость, то вместо того, чтобы таить ее, брось лицедейство и увертки, исправляйся! О, если бы душе приходилось бороться только с телом! Но у нее самой есть дурные склонности, и надо, чтобы одна ее часть, самая нежная, но и самая божественная, без устали сражалась с другой. Все телесные страсти низки. Но низкие страсти души— это настоящий рок; таковы зависть и т. п. Подлость так отвратительна потому, что коренится и в душе и в теле».