Бородинское пробуждение - [41]

– И землю свою стережете?

– Русскую землю, – уточнил Архип.

– А что тот всадник, ездец лихой?

– Ездец-то? Он главный воин. Мечом махнет – вражий полк отшатнется. Поводья отпустит – конь через реку перенесет.

– Что же с ним стало?

– А что с ним станется? Пока поле живет, и ему придется. Охотников до нашей земли еще много. На Москву сквозные ворота. Надо тут крепко стоять.

Листов коротко взглянул на меня.

– Стало быть, он по-прежнему здесь?

– На бородинской земле, – подтвердил Архип.

– А что же его не видно? Где он хоронится?

– Зачем хорониться? – недовольно сказал Архип. – Не все глаза мозолить.

– Вот бы на него взглянуть, – сказал Листов. – Я бы поглядел на него с удовольствием.

– И поглядишь, – сурово сказал Архип. – Как будешь лежать на поле побитый, так поглядишь.

– Побитый! – с деланным разочарованием сказал Листов.

– Как ранетый упадешь, так смотри в оба, – продолжал Архип. – Он промеж вас поедет на белом коне.

– Что же он станет делать?

– Своих собирать.

– А кто у него свой?

– Тот свой, кто герой. Кто вперед всех жизню свою не щадил, – сказал Архип. – Скажет им: «Вставайте, нет вам погибели. Будут еще сраженья. Сколько земля жива, столько и вам придется. Вставайте, вставайте!»

– И что же они, встанут?

– А как же? Хочешь не хочешь, вставай. А ну как еще кто походом на Русь двинет? Как думаешь, защищать надо?

– Надо, – засмеялся Листов. – А что же он остальное время делает, ездец твой, всадник? Сраженья-то не каждый день.

– Что делает? – Архип на мгновение задумался. – А что он делает? Живет, как все.

– Так, может, он где-то среди нас? – допытывался Листов.

– Может, – сказал Архип. – Всякое может.

– А стало быть, как бой начнется, он сразу туда?

– Этого знать не могу. Какие у него порядки. Сразу или не сразу.

– Ив бою помогает? – продолжал Листов.

– Бьется, как все! – несколько раздраженно ответил Архип. – Что ты, мил человек, все расспрашиваешь? Нешто не веришь моему рассказу? Тогда у другого спроси.

– Верю, дедушка, верю, – примирительно сказал Листов. – Чего же спрашивать. Все равно твоего всадника никто не видал.

– Видали! – рассердился Архип. – Говорю тебе, на белом коне!

– Так ведь кто не на белом коне? Все генералы у нас на белых. Вон у поручика, посмотри-ка, тоже белый.

– А может, он и есть ездец сам собой, – с внезапной хитростью сказал Архип. – Рази признается? Нагрянули ко мне, пытаете. А я только то и скажу, что от дедов слыхал.

– Записать бы эти легенды, – сказал Листов. – Малая деревенька, а свою историю сказками говорит. И в самом деле, какие имена у речек! Война, Колочь, Огник, Стонец. Нет, тут наверняка много крови пролито. Как мы мало знаем о нашей земле! Из Берестова они шли, говоришь?

– Деды-прадеды сказывали.

– Глядите, поручик, – Листов засмеялся, – может, и вправду оттуда ваша родословная?

– Однако начинать пора, – сказал Архип.

Он перебрал веревки, потянул одну, аккуратно обмотал вокруг ладони.

– Ну, Тихон Тихоныч, подавай голос! – качнул раз, еще раз, еще – и долгий, струящийся гул поплыл от колокольни, пронизывая небо и землю.

10

Перед церковью строилась колонна рослых гвардейских егерей.

– Егеря, с-смирна! Слушай, на пле-чо! Прямо, шагом арш! Грянул полковой оркестр. Музыканты в белых крест-накрест ремнях вскинули полосатые рукава с трубами и пошли первыми, гордо встряхивая красными султанами.

Листов поскакал в штаб с докладом, а я медленно поехал к биваку ахтырцев.

У батареи Раевского я остановился. Офицер, с которым Листов разговаривал час назад, помахал мне рукой. Он, видно, уже считал меня знакомым. Да и все кругом, как я заметил, обменивались замечаниями, говорили, не спрашивая имен. Всеобщим родством повеяло в армии перед большим сражением.

– Хотите чаю? – сказал офицер.

Несколько артиллеристов собрались в кружок у костра. Большой обгорелый чайник с кривым носиком сипел над огнем.

Внезапно на хорошем галопе подлетел всадник. Всколыхнулись золотые шнуры эполет. Генерал! Смуглое молодое лицо ослепило улыбкой, блеснули живые глаза.

– Здравствуйте, братцы!

Сидевшие вскочили.

– Сидите, сидите! – Он ловко спрыгнул с коня. – Я с вами малость передохну, с утра из седла не выберусь.

– Чайку, ваше превосходительство?

– Не откажусь. В горле давно пересохло. Как тут у вас, громовержцы? Все отладили?

Он подогнул ногу в блестящем черном сапоге и сел на нее, умудрившись не запачкать о землю белых лосин. Пил чай быстро, вприхлебку, остро поглядывая по сторонам.

– Приказ мой получили? Я, братцы, еще раз толкую: он будет давить, всей грудью полезет. Но боже вас упаси сняться с позиции. Картечью в упор, пока не сядет на пушки! Отдайте орудье, но всыпьте последний заряд! Мне толку от пушек мало, если будете, бегая, за собой их таскать.

– Гранат недостаток, – сказал кто-то.

– Этого подвезут. Жарьте картечью. Ежели перед вами батарея, старайтесь прислугу положить.

– Ура! Ура-а! – перекатилось совсем рядом.

– Светлейший едет! – все вскочили.

Поодаль кургана вдоль батальонных линий медленно двигались всадники. Впереди на белой лошаденке грузно сидел Кутузов. Он остановился и стал смотреть в нашу сторону. Потом повернул коня и направился к батарее.

– Сюда, к нам! – заговорили офицеры.