Бородинское поле - [4]

- Я видела на крышах домов в Москве у зенитных пулеметов девушек, - продолжала Варя, - Глеб, как ты думаешь, могу я тоже быть пулеметчицей?

- Можешь, сестра, только сначала траншеи и противотанковые рвы нам приготовь, - шутливо ответил Глеб. - Вы где сейчас копаете?

- Под Можайском, - ответила Варя.

- Мм-да… - Глеб покачал коротко стриженной головой, сдвинул темные брови, вздохнул. - Московская область. Мм-да… - Озабоченно сказал: - Однако далеко намерены пустить.

- Бородино, - коротко произнес Олег, и синие жилки на его висках напряглись.

- Вот и я говорю: будет им второе Бородино, - сказал Трофим Иванович. - Будет. Попомните мое слово.

Его оптимизм не казался наивным, потому что в словах, в том тоне, каким произносились эти слова, звучала какая-то гранитная убежденность, железная готовность стоять неприступной скалой и не просто умереть в жестоком поединке, а выстоять и победить.

Вера Ильинична, стоя в сторонке, не спускала полного обожания взгляда с Глеба, ее первенца, радости и надежды ее, и светились в теплом материнском взоре очень сложные чувства: нежная любовь и тревога, жалость и гордость и еще та бездонная скорбь, которую рождали думы о загубленной Глебовой семье, о погибших внучке и невестке. "Вот и остался, горемыка, одинешенек, - думала она, сдерживая подступавшую слезу. - Да еще сынок сиротка, тоже военный, внучек мой единственный, Славочка". И задала она Глебу тот вопрос, который давно ее волновал, тяжелым камнем лежал на сердце:

- Глебушка, ты знать должен: Славочку нашего на фронт могут послать?

- Все может быть, мама. Он человек военный, без году командир, - ответил Глеб.

- Как же это? Он же совсем ребенок, - певуче-испуганно пропела Вера Ильинична.

- Это Святослав-то ребенок? - выпрямился Трофим Иванович и расправил плечи. - Святослав будет самым главным героем в семье Макаровых. Помяните мое .слово. Твердый мужик, с характером и башковит. Серьезный мужик.

- Ай-яй, что ты такое говоришь, отец. Мужик… Да какой же он мужик - дитя еще, - возражала Вера Ильинична.

- В гражданскую такие, как он, полками командовали, - не сдавался Трофим Иванович.

В это время по радио объявили воздушную тревогу.

- Ну вот, опять пожаловали, все им неймется, - с добродушием молвил Трофим Иванович.

Глеба поразило совершенное спокойствие всей семьи, с которым был воспринят сигнал воздушной тревоги.

Он поинтересовался:

- Что в таких случаях мы должны делать?

- А ничего, - ответил отец. - Первое время бегали в метро. А потом надоело, обвыклись.

- Вообще, положено идти в убежище, - сказал Олег. - На крышах домов остаются дежурные. Обычно немцы разбрасывают мелкие зажигательные бомбы. Мы живем на улице Чкалова. В нашем доме бомбоубежище. Иногда спускаемся туда.

- Нам, пожалуй, надо бежать в метро, чтоб после отбоя сразу домой, - заторопилась Варя.

- И то правда, бегите, - согласилась Вера Ильинична. - А ты, Варя, завтра как? Опять на трудфронт?

- Да, как всегда, - ответила Варя. - Ты, Глеб, надолго задержишься?

- Завтра попробую повидаться с сыном, - ответил Глеб. - А послезавтра с утра - в управление кадров. А там - куда направят. Надо полагать, сразу на фронт.

Глеб проводил Варю и Олега на улицу. Было довольно тепло. Небо очистилось от туч, и высокая яркая луна как-то отчужденно и ненужно висела над Москвой. Острые лучи прожекторов, как гигантские шпаги невидимых рыцарей, скрещивались в вышине. На западе, в стороне Сокола, ухали зенитки. Глеб видел разрывы снарядов. Потом неожиданно в скрещении лучей сверкнул серебряный крестик вражеского самолета. "Ага-а, попался, ворюга", - мысленно торжествовал Глеб, но вдруг самолет как-то бочком скользнул в сторону, провалился вниз и исчез из скрещенных лучей. Прожектора лихорадочно заметались по небосводу, но не могли нащупать фашиста. Там же, за Соколом, гулко ухнула земля, и Глеб понял, что это не зенитки, а сброшенные с самолета бомбы разорвались. Он постоял еще с минуту и потом ушел в дом.

В свои восемнадцать лет Святослав Макаров выглядел вполне взрослым мужчиной. Высокого роста, широкоплеч, как и его отец, настойчивый и упрямый, он унаследовал от своей матери не только черты лица, но и нежность, доброту. Его светло-карие материнские глаза с характерным прищуром смотрели на мир открыто и доверчиво. Но стоило юноше рассердиться, выйти из равновесия, как те же глаза темнели, источали огонь ожесточения и ярости.

Как в школе, так и в военном училище он не был в числе первых по успеваемости, хотя учился довольно ровно, как говорится, на твердую четверку, ничем особым не выделялся. Но было в нем нечто такое, что как магнит притягивало к нему друзей. Возможно, какая-то откровенная честность и доброта в отношениях с людьми, чувство товарищества и беззаветная верность дружбе притягивали к нему ребят.

Глеб Макаров сам себе признавался, что плохо, вернее, недостаточно знает сына. Тому были свои причины, быть может, не столь уважительные, но все же объективные - частые переезды из города в город, большая занятость по службе. Восьмой и девятый классы, то есть перед тем как поступить в военное училище, Святослав кончал в Москве, и жил он в то время у дедушки.