Бородинская мадонна - [2]

От кургана долетел хлопок выстрела, словно лопнула натянутая простыня. Маргарита, близоруко прищурившись, всмотрелась в сторону рабочей площадки. Санитары о чем-то громко спорили, размахивая руками. Спотыкаясь и держа костыль наперевес, как пику, к ним бежал капитан. Маргариту словно ошпарило. Сердце заколотилось так сильно, что его, наверное, было слышно со стороны. "Нашли", – догадалась она.

– Что! Что! – она расталкивала мужиков, пробиваясь к центру того, что боялась увидеть, и предчувствуя неладное по отведенным глазам.

Посреди работников лежала мертвая рыжая лошадь. Рядом, словно защищая лошадь от нападения, стоял ополченец с дымящимся мушкетоном и вопросительно смотрел на капитана. А капитан сидел на корточках возле лошади и всматривался куда-то ей под брюхо.

– Спалить его, Ирода! – крикнул один из мужиков, потрясая крюком.

– Я те спалю! – угрожающе отвечал ополченец, тряся, в свою очередь, пустым ружьем.

Священник испуганно крестился.

И вдруг Маргарита увидела, что прямо из лошади на неё смотрят огромные черные глаза. Откуда-то из-под задних лошадиных ног росла человеческая голова.

– Madame, sauvez ma vie! – сказала голова человеческим голосом.

Воздух зазвенел тошнотворным серым звоном, голоса жутко отодвинулись, свет померк, и Маргарита почувствовала, как её куда-то несут, трут лицо снегом, хлопают по щекам. Она поняла, что была в обмороке, но не умерла, и сразу вспомнила, что Александра больше нет.

Когда мужики тащили в костер свежий лошадиный труп, лошадь вдруг заговорила. Точнее, она что-то забормотала по-французски. Приподняв попону, санитары обнаружили под ней туловище с руками, как у кентавра, но с обратной стороны. Санитары хотели сразу бросить этого мерзкого оборотня в огонь, но охранник запретил это делать до распоряжения начальника. Ополченцу даже пришлось выстрелить в воздух, чтобы предотвратить расправу. Когда страсти улеглись, капитан, как человек просвещенный, провел исследование загадочного феномена и пришел к выводу, что мы имеем дело не с оборотнем или кентавром, а с обычной дохлой лошадью, в брюхо которой заполз человек. Заползти же в такое ограниченное пространство ему удалось благодаря тому, что он представлял собой лишь половину человека. То есть, вся нижняя часть этого несчастного до самых бедер была оторвана.

Это короткое существо, сохранившее, как ни странно, дар речи, извлекли из чрева коня и хотели тут же умертвить из гуманных соображений. Но на его защиту встала женщина. Маргарита потребовала, чтобы калеке оставили жизнь по крайней мере до тех пор, пока её не отнимет сам Господь. И к неудовольствию санитаров капитан приказал отнести этот обрубок в лагерь. Здесь Маргарита протерла получеловека снегом, уложила рядом с очагом в землянке и укрыла попонами. Затем она влила ему в рот несколько ложек рома, который возила с собой для лечебных целей, и получеловек улыбнулся.

– Merci, madame, – сказал он. – Мое имя Жан, а правильно Ион.

– Я не природный француз, – сказал Ион, выворачиваясь всем своим спеленатым телом, чтобы лучше видеть свою прекрасную избавительницу.

– Семья моя принадлежит к одному из крошечных народов Австрийской империи, гораздо более близкому размашистым русским, чем мелочным немцам или надменным французам. Так, "холод" по-нашему будет "хлад",

"волк" – "влк", а "смерть" – "смрт". Будущее мое было предопределено. После окончания семинарии мне предстояло служить священником в каком-нибудь горном приходе и провести свой век между суеверных крестьян в бараньих шапках и их спесивых бояр, до сих пор живущих понятиями Средних веков. Я с восторгом следил за успехами императора Наполеона, наносившего одно поражение за другим австрийской армии, но не смел надеяться, что скоро орлы непобедимой

Франции долетят до нашего сонного захолустья.

Наконец, и Австрия, самый упорный из континентальных соперников

Франции, выступила на стороне Наполеона. Вербовщики французской армии появились в нашем городке, и я, втайне от родителей, записался вольноопределяющимся в один из полков легкой пехоты. Наш полк почти полностью состоял из славян и других балканских выходцев, но мы пользовались теми же правами, что и французские военные, и даже носили такую же красивую форму легких пехотинцев с красными шерстяными эполетами, белым жилетом и желтыми лампасами, хотя и зеленую. Эта форма на девять десятых решила мой выбор: бросить семинарию, наш милый, но безнадежно скучный городок, и уехать с вербовщиками в депо, где формировалась итальянская дивизия для похода на восток.

В первом же бою я надеялся заслужить офицерские эполеты и перейти в какой-нибудь французский полк, где откроются вакансии. Затем, конечно, будет установлен всеобщий мир, и я смогу переселиться во

Францию, чтобы мои дети уже были настоящими французами.

– Отчего же все обязаны быть французами? – спросила Маргарита, что называется, на великолепном французском.

– Да оттого, мадам, что это выбор Провидения, выбор самой истории! – воскликнул получеловек. – С детства я бредил Плутархом, Тацитом и

Иосифом Флавием и мечтал жить во времена великого Рима, а не в наш ничтожный, прозаический век. И лишь когда на исторической сцене заблистал гений Наполеона, я понял, что мечта моя чудесным образом сбылась. Передо мною был новый Александр, новый Юлий Цезарь, поле деятельности которого было несравненно шире благодаря современным средствам передвижения и боя. Можно ли было сомневаться, что, не уступая гениям античности своими дарованиями, он должен будет значительно превзойти их своими достижениями?