Борода и философия - [11]
Отважный король Стефан носил Бороду, и саксонский хронист жалуется, что в гражданских войнах его времени вымогатели богатств у мирных людей «вешали их за Бороды»: доказательство, что те были длинные и крепкие. Современник Стефана, Фридрих I Германский, для предотвращения ссор наложил тяжелый штраф на любого, кто дернет чужую Бороду.
Генриху II, говорят, было видение, в котором все классы его подданных упрекали короля во сне за тиранию и угнетения. Тогдашний миниатюрист удачно нарисовал несколько картинок, гораздо более выразительных, чем те, что можно увидеть в Новом здании Парламента; из них можно узнать, что лица всех сословий и духовенства тогда представали такими, как их создала природа; я выбрал одну, изображающую старшин бедствующих селян в то отдаленное время, поскольку, иллюстрируя мою тему, она еще и отражала большой интерес к этому терпеливому и многострадавшему сословию. Можно вообразить, как крепкий парень с односторонним саксонским ножом понукает героев с вилами и косой почти словами Мармиона:
В бой, Сибторп>23, в бой! бей, Стэнли, бей![27]
Супруга Генриха, королева Элеонора, прежде была женой Людовика VII Французского, которого священники убедили сбрить Бороду: это внушило Элеоноре такое отвращение, что она добилась развода>24.
Ричард Львиное Сердце был бородат, как лев, и, хотя, увлеченный крестовым походом, он не исправил дел в стране, однако признавал справедливыми жалобы знаменитого Длинноборода, «графа Лондонского и короля бедных»[28], который сделал честь своей Бороде, сопротивляясь угнетению, и после героической борьбы пал жертвой трусости и предательства. Надгробные памятники Роджера, епископа Сарумского, и Эндрю, настоятеля Питерборо, показывают, что в это царствование епископы носили Бороду, а аббаты и монахи брились.
Король Джон имел, что называется, «Иудину Бороду», которую всячески заслуживал своими поступками. К счастью, смелые бароны повыщипали ему Бороду, и в результате явилась Великая хартия. Его сын, Генрих III, носил небольшую Бороду и царствовал дольше всех вплоть до Георга III. Эдуард I показал шотландцам, на что способна длинная Борода с длинными ногами[29] и большой головой, на коей эта Борода растет>25. Этот король был назван английским Юстинианом: и он, и римский император известны совершенствованием законов и заботой о своей Бороде.
Борода Эдуарда II, как и его нрав, была скорее изящной, чем крепкой, и его царствование памятно преимущественно сочинением этой любимой старой песни, цитируемой у Шекспира: «Пир горой, когда с бородой борода!»[30]
Отважная Борода Эдуарда III сеяла ужас в Шотландии и Франции, а Борода его сына, Черного принца, – хоть он и умер молодым – была удачным символом его «удали на ратном поле».
Ричард II, со всеми его изъянами, не имел недостатка ни в Бороде, ни в мужестве: последнее он доказал и встретившись с Уотом Тайлером, и отбиваясь от своих убийц.
Генрих IV, лукавый Болингброк, укрывал подбородок Бородой, в каждом завитке таившей интриги, которых его сын, Генрих V, сделанный из другого теста, столь стыдился, как мы полагаем, что в знак покаяния выбривал себе подбородок все десять лет своего царствования, как можно видеть на его памятнике в Вестминстерском аббатстве, остатки коего до сих пор существуют.
Бритье отчасти оставалось в моде в царствование Генриха VI, который сам в конце жизни был бородат, как философ, привыкший морализировать над взлетами и падениями жизни, которой он не разделял с другими. Эдуард IV побрился из фатовства. Сделал это и гладколицый подлец Ричард III, он «мог улыбаться, и улыбаться, и быть негодяем»[31]. Генрих VII брился и стриг свой народ, как овец.
Как можно видеть в иллюминованных рукописях и прочесть у Джеффри Чосера и в других местах, большинство держалось своих Бород, не поддаваясь влиянию непостоянной придворной моды. Поэт, родившийся во времена Эдуарда III и умерший при Генрихе IV, говорит о раздвоенной бороде Купца[32], о бороде Франклина, белой, как маргаритка, бороде Шкипера, которую сотрясало много бурь, бороде Мельника, рыжей, как лиса, и широкой, как лопата, бороде Мажордома, коротко постриженной, косматой бороде Пристава церковного суда, и заканчивает презрительным упоминанием о Продавце индульгенций с его тихим голосом:
Брады он не растил, да был не в силах,
А щеки – словно только что побрил их, и т. д.
Генрих VIII, как по сию пору можно видеть на множестве вывесок, к которым так хорошо подходит его широкое, жирное лицо, коротко стриг свою Бороду. Однажды он поклялся Франциску I, что не острижет ее, пока не посетит сего последнего, который поклялся в том же; и, когда длинные Бороды вошли в моду при французском дворе, сэр Томас Болейн был вынужден извинять вероломство Генриха VIII, утверждая, что королева Англии чувствовала неодолимую неприязнь к густой Бороде – что, учитывая общеизвестную деликатность, с какой Генрих VIII относился к своим женам, было весьма правдоподобным заявлением! Сэр Томас Мур побрился перед своим заключением в тюрьму. Затем он стал отпускать Бороду, испытывая к ней такую любовь, что, прежде чем положить голову на плаху, он аккуратно отодвинул Бороду в сторону, заметив, что «она по крайней мере неповинна в измене и не заслуживает наказания».
