Борька, я и невидимка - [8]

Всем было так смешно, что уже хотели голосовать за Дутова, чтобы посмотреть, какой из него получится звеньевой. Я взглянул на Лину Львовну и увидел, что она поднимается с места. У нее было такое обиженное лицо, как будто ее ударили. Она стояла очень серьезная и очень бледная. И я даже испугался, что она заплачет.

—  Елизавета Максимовна… — сказала Лина Львовна.

Елизавета Максимовна сразу как будто окаменела. Она сидела очень прямо и смотрела на портрет Дарвина.

—  Елизавета Максимовна, — уже громче сказала Лина Львовна.

Елизавета Максимовна медленно повернулась к Лине Львовне.

—  Я вас слушаю.

—  Елизавета Максимовна, мне нужно с вами поговорить. Я прошу вас… давайте выйдем в учительскую.

—  Выйти? — удивилась Елизавета Максимовна. — Почему такая срочность? — Она взглянула на Лину Львовну и вдруг быстро поднялась из-за стола. — Ну хорошо, идемте.

Они вышли в коридор и закрыли дверь.

Ребята сразу повскакали с мест и окружили парту Дутова. Его в классе никто не любит. У нас говорят: если Дутову голову поменять на футбольный мяч, а вместо мяча дать футболистам Вовкину голову, то ни учителя, ни футболисты не заметят разницы. Но его не любят не за то, что он глупый, а за хитрость. При учителях он — тихий-тихий. Учителя думают, что он неспособный, но зато послушный. И Дутов в классе сидит тише всех. Только он все запоминает. Не уроки, конечно, а кто что про него сказал. А после уроков подойдет и — раз кулаком или портфелем! Да еще обязательно подкараулит, когда человек идет один. С ним один на один никто не может справиться.

Мне-то вообще неважно, кто будет звеньевым — все равно никто работы не ведет. Но уж Дутов — извините, пожалуйста!

Когда мы обступили Дутова, он завертел головой, запыхтел, а сказать ничего не может.

Тогда Вика Данилова спросила:

—  Дутов, ты правда хочешь быть звеньевым?

—  А твое какое дело!

—  Конечно, мое дело, — сказала Вика. — Ведь я же тебя выбираю.

—  Ну и выбирай.

—  А я не хочу тебя выбирать.

—  Сама ты дура, — сказал Дутов.

Ребята засмеялись. Только смеялись они как-то не очень весело — как будто их нарочно заставляли смеяться.

—  А я тоже не хочу! — крикнул Алик Летицкий.

—  Сам дурак, — ответил Дутов.

Теперь никто не засмеялся. Это уже получалось вроде игры. Все стали говорить: «И я не хочу! И я…» Дутов сначала отвечал, а потом перестал. В общем, половина класса у нас получились дураки, а остальные — неизвестно кто.

Тогда я сказал:

—  Ребята! Алё! Знаете что…

Договорить я не успел. Сзади кто-то запустил в Дутова учебником. Книжка пролетела над партой и ударила Вовку по затылку.

Дутов вскочил. Он стоял, оглядывая ребят, и никак не мог догадаться, кто это сделал. Дутов стоял и краснел. Даже затылок у него стал красный. И вдруг он схватил самого ближнего и изо всей силы рванул за гимнастерку. Гимнастерка разорвалась, а пуговицы запрыгали по полу.

Это был Гера Попов. Он самый тихий у нас в классе. Он даже не говорил ничего. Только его парта — рядом с партой Дутова, и когда все ребята встали, то встал и он.

Гера испуганно посмотрел на Дутова, затем провел рукой по гимнастерке — она была разорвана до пояса. Гера наклонился и молча стал собирать пуговицы.

Я видел, что он чуть не плачет. Я знаю, что он не жадный. Ему чихать на гимнастерку. Только его дома будут за это бить — у него отец пьяница.

Ребята молча смотрели на Дутова.

Дутов пыхтел и краснел еще больше.

Гера собирал свои пуговицы.

А мне вдруг стало жарко от злости. Даже голос охрип.

Я залез на сиденье и сказал:

—  Ребята! Герка самый слабый в классе. Верно? А Дутов — самый сильный. Он всех бьет поодиночке. Давайте мы сейчас разорвем ему гимнастерку.

—  Попробуй, — сказал Дутов.

—  И попробую. — Я соскочил с парты и сказал Борьке: — Борька, покарауль у двери. Если Елизавета Максимовна пойдет…

—  Не надо, Костя, — ответил Борька. — Сейчас придет кто-нибудь. Лучше потом.

Но я так разозлился за Геру, что мне уже ничего не было страшно. Наоборот, мне было даже как будто весело.

—  Ты председатель отряда, и тебе нельзя драться, — сказал я Борьке. — Не бойся. Я тоже драться не буду. Только разорву ему гимнастерку. Ведь Елизавета Максимовна всегда говорит: никогда не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Вот я и не буду откладывать. А ты покарауль.

Борька направился к двери.

А я подошел к Дутову.

Я протянул руку. Дутов с размаху ударил меня по голове. И тут на него бросились все ребята. Оказалось, что Дутов вовсе уж не такой большой. Его облепили со всех сторон, и никак нельзя было просунуть руку, чтобы его стукнуть. Я хотел дотянуться до гимнастерки, чтобы ее разорвать, но ничего не получилось. Получилась куча-мала, а Дутов был где-то внутри. На конец мы засунули его под парту и не выпускали оттуда, хотя он щипал нас за ноги.

—  Идет! — крикнул Борька. Все разбежались по местам.

Открылась дверь, и на пороге показалась Елизавета Максимовна. Она была одна.

Дутов ворочался под партой; он никак не мог вылезти — его затиснули между перекладинами.

—  Что ты там делаешь, Дутов?

Дутов только пыхтел. Наконец он выбрался и, весь красный, с расстегнутым воротом, уселся на скамейку.