Борька, я и невидимка - [33]

А швабра все подпрыгивала. В дверь стучали ногами и кулаками. Костя подошел к двери и выдернул швабру.

Перед дверью стоял Стасик Лоскутов. Остальные «шестибешники» сгрудились за ним. Они казались очень довольными.

—  Чего надо? — спросил Костя.

—  Есть загадка, — сказал Стасик. — Тридцать шесть дураков собрали восемь пузырьков. Ответьте на следующие вопросы: что это за пузырьки, кто эти дураки и сколько будет на каждого?

«Шестибешники» дружно вздохнули. Они пол-урока сочиняли эту задачу. Теперь они хотели насладиться. Они вздохнули и закрыли рты, чтобы засмеяться. И в это время Костя захлопнул дверь. «Шестибешники» запоздало хохотали за дверью. Им было не очень весело. С ними даже не хотели связываться.

—  А из других классов принимать? — спросил Борька.

—  Может, еще из шестого «Б» принимать? — сказал Костя.

—  Еще не известно, кто будет принимать, — возразил Борька. — Если Алексей Иванович, он примет.

—  Нужно тогда экзамен устроить. Может быть, кто-нибудь только портить будет. Это же настоящие панели, а не игрушечные, — сказал Костя. — А шестому «Б»…

В этот момент опять затряслась швабра. В дверь застучали.

—  Постучи лбом, тогда откроем! — крикнул Костя.

—  Что? — спросили за дверью.

—  Лично лбом постучи! — крикнул Костя.

Костя подбежал к двери, выдернул швабру, и… Костине сердце сжалось и медленно поползло куда-то в низ живота. Перед дверью стояла Елизавета Максимовна.

—  Шмель, — сказала Елизавета Максимовна, глядя на портрет Дарвина, — зайди к Вере Аркадьевне. Вера Аркадьевна тебя ждет.

Елизавета Максимовна отступила на шаг и пропустила Костю. Сама она вошла в класс и закрыла дверь.

—  Данилова, — услышал Костя, — почему сегодня класс не вышел на сбор аптекарской посуды?

Костя медленно брел по коридору. Вокруг свистела, кричала и топала Большая Перемена. Какие-то счастливые мальчишки жевали бутерброды и дергали девчонок за косы. Счастливые девчонки визжали и делали вид, что им это не нравится, но далеко не убегали.

Счастливые рыбы плавали в аквариумах на подоконниках.

А несчастный Костя приближался к двери с сине-белой табличкой. Он шел и думал о чуде. Ведь бывают же чудеса… Бывают же всякие Хоттабычи и волшебные лампы! Или все это придумано для того, чтобы дразнить несчастных людей? Бывают ведь пожары и наводнения. Почему сейчас нет ни пожара, ни наводнения? Это всегда так: когда нужно — нет. Бывает, что люди неожиданно ломают ногу…

Костя вышел на лестницу и прыгнул через три ступеньки. Но чуда не случилось. Нога осталась цела.

У двери Костя помедлил. Кто-то положил руку ему на плечо. Костя вздрогнул. Рядом стояла Лина Львовна.

—  Вызвали?

Костя кивнул.

—  Тебе не будет неприятно, если я тоже зайду?

—  Все равно, — сказал Костя.

Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у нее очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слез.

Он осторожно открыл дверь.

—  Можно, Вера Аркадьевна? — спросила Лина Львовна.

—  Входи, Линочка, — сказала Вера Аркадьевна. — Входи и садись. Привела?

—  Нет, — ответила Лина Львовна. — Он сам пришел.

—  Ну, ученик Шмель, — сказала Вера Аркадьевна, — ты знаешь, зачем я тебя вызвала?

—  Не знаю.

—  Тогда давай считать. — Вера Аркадьевна вздохнула. — Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса — три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…

Лина Львовна шевельнулась на стуле.

—  Ты хочешь что-то сказать, Лина?

—  Нет, Вера Аркадьевна, я потом.

—  Чуть не сорвал пионерское собрание, — повторила Вера Аркадьевна.

—  Я не срывал, — сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно — взрослые!

—  Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…

—  Я не срывал, — сказал Костя.

—  Ты мне дашь договорить? — Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. — Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.

—  Мы договорились… — сказал Костя.

—  Это еще хуже, — сказала Вера Аркадьевна. — Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?

—  Мы про это не договаривались.

Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучить, а потом исключить?

А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже — характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему — понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться о детства, вырастает злым. А злоба — плохой спутник в жизни…»

Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами. Остались Лина Львовна и Костя.