Борисов-Мусатов - [34]
Пора, впрочем, и захлопнуть этот гроссбух с последними рисунками и «самоотчетами»!.. Ведь главное, что завершено, за что особо волнуется — живопись, с глаз долой попрятанная, летние, домашние этюды. Главное — кончается год и все ближе радостная суматоха с подготовкой ученической выставки, открытие которой приходится, как всегда, на рождественские праздники. В жар бросает: вот где не спрячешь себя и каково-то примут?.. По возвращении в Москву он как-то затаился и не сошелся ни с кем из новых товарищей, за исключением разве одного, прихода которого он и ждет сегодня с беспокойством. Оттого-то еще, по правде говоря, бросился пересматривать все свое недавно нажитое.
А странно: чего уж проще сдружиться было в первый же день с таким общим любимцем, как этот симпатяга Сулержицкий, посмотреть и послушать которого стягиваются в училищную курилку все, не исключая и милых молодых соучениц! Или Ипполит Бакал — «спектакли» не ставит, но за версту ведь тоже талантищем тянет!.. Непонятная «зажатость» какая-то. И не оттого только, что, приняв Виктора в свои ряды, к нему отнеслись с доброжелательно-мягким равнодушием. Быть может, такая взрывная, фейерверком рассыпающаяся на виду у всех даровитость, по-прежнему не нужна ему сейчас, мешая сосредоточиться на своем. И потому — слово за слово — он сближается с тихим, деликатным Владимиром Россинским. Владимир нравится сразу же. Росту выше среднего, чуть темнеющая бородка, усики под крупным носом. Умный лоб, а главное — чудесный взгляд темных глаз, с каким-то, трудно даже определить, жалостливо-сосредоточенным выражением. Внешне все в нем собранно, подтянуто, приглажено (в черной одежде и застегнутой на горле черной рубашке похож он на послушника или семинариста). И только одни глаза выдают нервность, затаенную болезненность.
Ну, есть, конечно, и другие знакомства: тот же Михаил Картыков, притащивший его в дом, где собирались разные литераторы, художники и артисты. Преобладали там неудачники, хлебнувшие всякого лиха. Дым стоял коромыслом, шумело в голове от споров. Поощрительно улыбался сам хозяин «салона» — Николай Брянчанинов, богатый вологодский помещик. Сняв серое в полоску пальто, Виктор, особенно если не было поблизости Картыкова, втискивался как можно глубже в дальний диванный уголок гостиной, внимая выступлениям какого-то неряшливого и вечно пьяного поэта. «Он не похож на других!» — не сдерживаясь, хватал Виктор за руку Картыкова. Виктор остался в убеждении, что никто его тут не видит и не замечает. Но в общих разговорах и спорах его фигурка и именно его застенчивость и «незаметность» были отмечены. Картыков знал, что его приятеля из-за одежды снисходительно-шутливо именовали «байковым одеялом»… Сам же Картыков интересовался старинными преданиями, песнями и временами приставал к Виктору с расспросами, что да как поется на Волге у Саратова, какие бытуют легенды о разинцах, пугачевцах… В ответ вместо рассказов о пещерах Кудеяра (Хмелевку он давно исчерпал) Виктор озорно напевал какую-нибудь пришедшую в голову частушку. Но к рассказам и советам Картыкова относился внимательно: недаром, часто набрасывая композиции на всякие экзотические сюжеты, он увлекся книгами о быте и народном творчестве разных мест — и Кавказа, и Северной Сибири. Много получил он для себя, прочитав недавно Даля «О повериях и суевериях русского народа», и Забелина «Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», и Афанасьева «Русские народные сказки» в четырех томах…
Виктор выглянул в окно, хотя, кроме сыплющегося на крыши домов снега, ничего увидеть там было невозможно. Третий месяц пойдет, как перебрался в Москву, и все-таки — разве не странно все началось? Общение, кружок какой-то нашел — и то за стенами училища. Новые однокашники живут своим, чувствуется, миром. И Василий Дмитриевич Поленов, училищной молодежью любимый, на него почти и не глядит…
Переступив порог, Россинский молча изучал комнатку товарища. Бывал он и у Бакала с Шервашидзе и Бялыницким — в каком-то Мясном переулке, и у Рязанского вокзала, где разместились в трех комнатах одного из домов Ульянов, Шимельфениг, Холявин, Михайлов-Уфимский и Праотцев. Но там сидели все кучно, плечом плечо толкая — новость каждая летела электрической искрой. А тут анахорет этакий выискался! С недоумением, сменяющимся теплым растущим сочувствием, переводил Владимир взор от стола с выровненными стопками книг к углам за кроватью и деревянной перегородкой, заваленным рулонами бумаги, холстов — иные на подрамниках стояли, как водится, лицевой стороной к стене. Всюду какие-то папки — повернуться негде.
О себе друг другу рассказали раньше. Россинский оказался четырьмя годами моложе, родился в Рязани в семье надворного советника. Весь внимание, чуть склонив набок голову с безукоризненно ровным пробором, он слушал Виктора, сразу начавшего с ученических выставок. О прошлогодней, пятнадцатой, судить, правда, тот мог больше по иллюстрированному каталогу, хотя кое-что из работ товарищей он видел. Оценки были сбивчивые, но меткие, и Россинский подивился тому, что и как было выделено: пейзажи Бялыницкого — ясно, чисто, точно. Татевосянц Егише, его «Вход в мечеть» — совсем поленовская манера, и понятно, почему учитель так к нему благосклонен. А «жанры»… особенно эта сладость — «Все пополам» (старик с собакой) и по решению и по мелкотемью — очень нехорошо, анахронизмы дохлые. Этюды женские, ученицами писанные, тоже не перехвалишь, как ни старайся.
Данная статья входит в большой цикл статей о всемирно известных пресс-секретарях, внесших значительный вклад в мировую историю. Рассказывая о жизни каждой выдающейся личности, авторы обратятся к интересным материалам их профессиональной деятельности, упомянут основные труды и награды, приведут малоизвестные факты из их личной биографии, творчества.Каждая статья подробно раскроет всю значимость описанных исторических фигур в жизни и работе известных политиков, бизнесменов и людей искусства.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
«Мы были ровесниками, мы были на «ты», мы встречались в Париже, Риме и Нью-Йорке, дважды я была его конфиденткою, он был шафером на моей свадьбе, я присутствовала в зале во время обоих над ним судилищ, переписывалась с ним, когда он был в Норенской, провожала его в Пулковском аэропорту. Но весь этот горделивый перечень ровно ничего не значит. Это простая цепь случайностей, и никакого, ни малейшего места в жизни Иосифа я не занимала».Здесь все правда, кроме последних фраз. Рада Аллой, имя которой редко возникает в литературе о Бродском, в шестидесятые годы принадлежала к кругу самых близких поэту людей.
Книга М. Лапирова-Скобло об Эдисоне вышла в свет задолго до второй мировой войны. С тех пор она не переиздавалась. Ныне эта интересная, поучительная книга выходит в новом издании, переработанном под общей редакцией профессора Б.Г. Кузнецова.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.