Борис Сичкин: Я – Буба Касторский - [46]
Я никогда не интересовался, сколько ему лет. В его случае это было неважно. Он был полон творческих планов, и создавалось впечатление, что у него впереди еще долгие годы творческой жизни.
Весть о его смерти застала меня в Москве. Жалко, мне не довелось с ним попрощаться. В России его смерть восприняли как большую потерю. Все перезванивались, вспоминали, говорили: “Слышали? Сичкин умер. Как жалко! Какой был чудный артист. И чудный человек”. Память о нем будет жить долго. Столько, сколько будут жить его зрители».
«…Я всегда рядом!»
Александр Половец[25]:
Вот уже сколько времени прошло с того дня, когда звонил мне Емельян, сын Бориса Сичкина… Сказанными им тогда словами завершил я главку, посвященную Крамарову и Сичкину, в вышедшей недавно в Москве книге[26]. Не случайно их имена стоят там рядом: они и в жизни были близки, тесно дружили и с какой-то, я бы даже сказал, нежностью относились друг к другу. Свидетелем этому мне довелось быть на протяжении лет, прожитых ими в Штатах. И в судьбе их было немало общего – так, они оба оставили страну, где их популярности могли завидовать актеры – лауреаты многих государственных премий (и ведь завидовали! – мне и с этим довелось столкнуться, когда я добывал в Москве согласие соратников Савелия по экрану на беседу с авторами американского фильма о нем).
Автограф Александру Половцу: «Саша! Я тебя люблю не за то, что ты талантливый, щедрый и обаятельный, а за то, что тебе трудно жить без меня. Твой Борис Сичкин. 30 июня 91 г. Нью-Йорк»
Борис успел посвятить Савелию многие страницы своей книги[27], веселой и забавной. Сичкин был великолепным рассказчиком – и в застолье, и, как оказалось, в книге. Борис по старой памяти передал через меня в «Панораму» отдельные главки и, ожидая публикации, звонил мне: «Ну что, вышли они?» Опубликованы главки были с небольшой рекламкой незадолго до выхода книги. Кто тогда мог знать, что и незадолго до кончины самого автора…
«Между прошлым и будущим» назвалась моя книга: в ее пространство вместились отчасти и те встречи, беседы и дружбы, которые мне вспомнились. К сожалению, не случилось у нас такой обстоятельной беседы с Борей Сичкиным. Он и был для нас, его друзей, Борей, несмотря на солидную разницу в возрасте. А для всех – Бубой Касторским.
С Савелием Крамаровым актер дружил много лет. Начало 1990-х. Фото из архива А. Половца
Даже тогда, когда Борис задерживался в Лос-Анджелесе на неделю-другую, останавливаясь у меня, побеседовать с ним «под магнитофон» не случилось.
Какие-то детали, подробности, вроде бы забытые, сегодня всплывают в памяти.
Поэтому я с благодарностью и с грустью принял предложение издательства участвовать в книге его памяти.
Борис Сичкин ушел в мир иной немолодым, если возраст исчислять годами, но невероятно юным и неутомимо активным и в жизни, и в творчестве.
В первый приезд в Лос-Анджелес его сопровождал импресарио Виктор Шульман. Кажется, это была первая американская гастрольная поездка Сичкина по Штатам с концертами, участие в которых принимал и популярный в те годы эстрадный певец Жан Татлян. Вспомнить это помогла мне сегодня сохранившаяся фотография[28] – ее я сделал по пути в Малибу, в замечательный рыбный ресторан-поплавок, каким незазорно было похвастать перед гостями из Нью-Йорка.
Помню, разместились мы за столиком у окна с потрясающим видом на открытый океан. «На Тихий океан!» – не уставали мы с Баскиным[29]бахвалиться, заказывая славящиеся на всю Калифорнию лобстеры и креветки местного приготовления.
– Что пить будем?
– Здесь превосходное шабли… Или красное?
– Минутку!.. – Борис склонился к походной сумке, невозмутимо вытащил из-под стола и торжественно выставил бутылку «Столичной». Мы с Баскиным дружно охнули: нельзя же здесь! Однако также дружно вскоре прикончили нелегальную «Столичную», манипулируя под столом стаканами, в которых нам принесли вино (его заказать все же следовало).
Новый год в Нью-Йорке в ресторане «Русский самовар». Слева направо: А. Журбин, Л. Нусберг, В. Аксенов, А. Половец, М. Аксенова, Б. Сичкин. Фото из архива А. Половца
Один из приездов Сичкина был связан с десятилетним юбилеем «Панорамы» в 1990-м. Состоялись большой концерт с участием Бориса и последующие приемы – первый был устроен в доме, по инициативе его хозяев, принадлежащем разбогатевшим (замечу, вполне справедливо) на создании компьютерных программ знакомым эмигрантам из Киева.
Наши нью-йоркские гости, авторы публикаций в «Панораме» Вайль и Генис (их имена всегда произносят вместе, нередко даже и теперь, когда не стало Петра Вайля), прилетевшие из Москвы Марк Розовский, Володя Долинский, еще кто-то и мы с Борисом Сичкиным шествовали за хозяевами по дому. Мы проходили через анфилады просторных комнат, минуя крытый домашний бассейн, джакузи и упиравшиеся в высокие потолки мраморные колонны. Молча переглядывались, и только когда спускались со второго этажа, Борис не выдержал, потрогав обитую стеганым атласом стену. «Мягкая… как в дурдоме», – шепнул он мне, подмигнув, полагая, что нас никто не слышит. Услышали, однако: хозяйка, шедшая впереди, виду не подала, только с той поры наши с ней контакты стали очень нерегулярными.
Новая книга известного журналиста, исследователя традиций и истории «неофициальной» русской эстрады Максима Кравчинского посвящена абсолютно не исследованной ранее теме использования песни в качестве идеологического оружия в борьбе с советской властью — эмиграцией, внешней и внутренней, политическими и военными противниками Советской России. «Наряду с рок-музыкой заметный эстетический и нравственный ущерб советским гражданам наносит блатная лирика, антисоветчина из репертуара эмигрантских ансамблей, а также убогие творения лжебардов…В специальном пособии для мастеров идеологических диверсий без обиняков сказано: “Музыка является средством психологической войны”…» — так поучало читателя издание «Идеологическая борьба: вопросы и ответы» (1987).Для читателя эта книга — путеводитель по музыкальной terra incognita.
«История Русского Шансона» — первое масштабное исследование самого спорного и одновременно самого популярного в России жанра.Читателю предстоит увлекательное, полное неожиданных открытий путешествие от городского и цыганского романса до песен Михаила Круга, Елены Ваенги и Стаса Михайлова.
«Русская песня в изгнании» продолжает цикл, начатый книгами «Певцы и вожди» и «Оскар Строк — король и подданный», вышедшими в издательстве ДЕКОМ. Это первая книга об эстраде русского зарубежья, которая не ограничивается периодом 20–30 гг. XX века. Легким литературным языком автор повествует о судьбах, взлетах и падениях артистов русского зарубежья. Как сын русского казака, инкассатор из Болгарии Борис Рубашкин бежал на Запад и стал звездой мировой оперной сцены, а потом был завербован американской разведкой? Как подруга Матисса и Майоля, а в дальнейшем миллионерша-галерейщица и автор уникального альбома «блатных песен» Дина Верни попала в гестапо и выбралась оттуда благодаря любимому скульптору Адольфа Гитлера? Как Федор Иванович Шаляпин относился к ресторанным певцам и цыганскому романсу? Почему А. Вертинский и П. Лещенко падали перед ним на колени и целовали руки? Какое отношение к песням эмигрантов имеют Максим Горький, Лев Толстой, Иосиф Бродский, братья Мавроди, Александр Солженицын, Ив Монтан, Михаил Шемякин и Эдуард Лимонов? Как живется сегодня на вновь обретенной родине Вилли Токареву, Михаилу Шуфутинскому и Любови Успенской? А еще две истории о русской мафии, любви и, конечно, ПЕСНЕ. Компакт-диск прилагается только к печатному изданию.
Книга Максима Кравчинского продолжает рассказ об исполнителях жанровой музыки. Предыдущая работа автора «Русская песня в изгнании», также вышедшая в издательстве ДЕКОМ, была посвящена судьбам артистов-эмигрантов. В новой книге М. Кравчинский повествует о людях, рискнувших в советских реалиях исполнять, сочинять и записывать на пленку произведения «неофициальной эстрады». Простые граждане страны Советов переписывали друг у друга кассеты с загадочными «одесситами» и «магаданцами», но знали подпольных исполнителей только по голосам, слагая из-за отсутствия какой бы то ни было информации невообразимые байки и легенды об их обладателях. «Интеллигенция поет блатные песни», — сказал поэт.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
`Вся моя проза – автобиографическая`, – писала Цветаева. И еще: `Поэт в прозе – царь, наконец снявший пурпур, соблаговоливший (или вынужденный) предстать среди нас – человеком`. Написанное М.Цветаевой в прозе отмечено печатью лирического переживания большого поэта.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.