Борис Парамонов на радио "Свобода" 2010 - [23]

Диктор:''Связь быта и революции, как и объяснение воспоминательности, ностальгии, особого ''революционного аристократизма'' героев Трифонова, только сейчас стала предельно очевидна (…) Пессимизм всемирно-исторического проигрыша, ностальгия по переменам, когда и Тухачевский, и Бухарин, и прочие герои гражданской войны, ''старики'', были в ореоле успеха, жили в ''доме на набережной'', были в прямом смысле ''на коне'', не ниже официозного Буденного, и породили в Юрии Трифонове презрение ко всем конформистам, не помнящим об ''отблесках костра'': это пессимизм ностальгии, иронии Трифонова''.

Борис Парамонов: Я повторю: все эти рассуждения даны в некоем вакууме, мелькают два-три имени в качестве опознавательных знаков для почвеннических авгуров. Не то что школьнику, а и нынешнему учителю литературы эти аллюзии, полагаю, не понятны. Это сделано для самоудовлетворения, в возможности высказать любимые предпочтения возможно большим тиражом. Простой человек вряд ли поймет, что это – антисемитские тексты, самое настоящее ''жидоморство'', с трудом скрывающее удовлетворение, что Сталин скинул евреев с ихнего ''коня''. Почему же исподтишка, почему намеками, понятными разве что коллегам из журнала ''Наш современник''? Да потому, что нынче не время для идеологий, хотя говорить что-то одобренное властями надо. Пиши что хочешь, но никакой погром нынешним властям не нужен, антисемитское почвенничество слишком острый продукт. Власть сейчас вообще не знает ни эллина, ни иудея, что отнюдь не делает ее христианской. Здесь не либерализм, а цинизм власти – потому что с тех же трибун дают высказываться и противникам неопочвенничества. И это - в пределах одного учебника. Тут, если угодно, плюрализм – но не артикулированный, не провозглашенный политикой и не реализованный, скажем, в Думе или в телевизионных, идущих на всю страну дискуссиях, но позволенный в школьном учебнике, где он как раз мешает, потому что учебник, какой бы он ни был, должен быть однозначным.

В этом смысле интересно посмотреть на состав авторов учебника. Это ковчег, чистые и нечистые, если хотите, а мне так и вообще никого спасать не хочется. Помимо Чалмаева много глав – все эмигранты – отданы Олегу Михайлову, литературоведу в штатском. Но и либералы советских еще времен представлены обширно. А это народ в культурном смысле серый – не в смысле неграмотности, а тусклые, никакие. Лазарев, Белая, Турков кроме своего застойного, советских мерок либерализма ничего предъявить не могут. И ведь что у тех, что у других, независимо от идеологии, описываемые писатели кажутся все одинаковыми – потому что о них пишут не в связи с литературой, а в связи с историей, специфика искусства исчезает. Забавно, как представлены поэты, в какой цитации: приводятся стихи поглаже, поклассичней: ни тебе ни раннего Пастернака, ни Заболоцкого ''столбцов''. В Цветаеву и смотреть не стал. Все любят родину (с прописной) и народ, любят родную природу, открыто или скрыто религиозны. Еще русскую литературу, как заявлено в самом начале, в общем предисловии, всегда отличал инстинкт государственности (разве что 18-го века, а потом самую анархическую литературу мира!). О первой главе ''Литература 20-го века'' сказать надо бы отдельно. Автор – Л.А.Смирнова, ей и поручили объяснить, что произошло в России в двадцатом веке, дать общую историческую привязку. Но, повторяю, никакой революции, никакого социализма, ни Ленина, ни Сталина – вместо всего этого предложено робкое и неумелое изложение давней статьи Бердяева ''Мутные лики'', в которой он объяснял, как Белый и Блок приняли большевицкую революцию за пришествие на русскую землю божественной Софии. А Смирнова, похоже, сочла, что так и было в действительности. ''В реале'', как сейчас говорят. Это неумение и нежелание сказать о трагическом опыте России изобличает не только культурную ограниченность, но и душевную трусость, компенсируемые у одних дешевым мифом о ''голубой'' есенинской Руси, у других – вообще неизвестно чем.

Но нельзя не сказать, что в учебнике есть одна очень удачная глава – Игоря Шайтанова ''Поэзия за полвека''. Удачна, уместна сама установка – дать поэзию как текст, как организацию слов. Великолепен в этом смысле разбор стихотворения Бродского ''На смерть Жукова''. Но и тут не обошлось без пакости: в содержании книги указаны все разделы всех глав, а раздел ''Иосиф Бродский'' отсутствует.

Как хотите, но трудно это считать просто опечаткой. Это подлянка. Но Игорю Шайтанову протягиваю оливковую ветвь.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2146321.html

* * *

“Есть ли секс в Америке?”

Борис Парамонов: Недавно американский административный орган, ведающий испытанием и лицензированием медикаментов вынес решение не пускать на рынок новое лекарство “Флибансерин”, стимулирующее сексуальную активность женщин. Причина запрета – нежелательные побочные эффекты, вызываемые этим лекарством. В то же время администрация одобрила само направление таких исследований и высказалась за продолжение их финансирования.

На эту новость откликнулась знаменитая Камилла Палья, автор монументального труда “Сексуальные маски: западное искусство и декаданс от Нефертити до Эмили Дикинсон”, переведенного на многие языки, в том числе на русский. Ее статья, появившаяся в “Нью-Йорк Таймс”, носит название, напоминающее о знаменитых словах советской женщины, сказавшей, что у нас, в СССР, секса нет. Думаю, что Палья держала в уме этот случай, назвав свою статью “Не надо секса, мы средний класс”.