Борис Парамонов на радио "Свобода" 2010 - [25]

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2111781.html

* * *

“Боже храни Америку”

Борис Парамонов: Я давно уже заметил, что самое популярное музыкальное произведение в Соединенных Штатах – увертюра Чайковского “1812 год”. Если вы настроены на радиоканал классической музыки – будете слышать это сочинение с утомляющей регулярностью. Чайковский вообще очень популярен в Америке, да и во всем мире. Зайдите в хороший музыкальный магазин, и вы убедитесь, что больше всего представлены два композитора – Моцарт и Чайковский. Или возьмите любой довоенный голливудский фильм с любовным сюжетом: закадровая музыка – непременный Чайковский. Вот недавно гоняли в ящике такой фильм, который еще в советском союзе показывали в качестве трофейного, с популярнейшими певцами Джаннет Макдональд и Нельсоном Эдди. Называется “Майские дни”, а в советском прокате назывался “Дни любви” ( не путать с итальянским неореалистическим фильмом под тем же названием, где играли молодой Марчелло Мастояни и пятнадцатилетняя Марина Влади, тогда - бесовской соблазнительности нимфетка). В том, американском фильме есть еще злодей по имени Назаров – импресарио певицы в исполнении Джаннет Макдональд: фигура, навеянная, конечно, образом Дягилева, который неоднократно вдохновлял сценаристов, например в культовом английском фильме “Красные туфельки”, где еще танцевал Леонид Мясин, тоже из дягилевцев. В “Красных туфельках” этот демон-импресарио носил более подходящую фамилию – Лермонтов. А злодея Назарова в “Майских днях” играл великий Джон Барримор, о чем мы и не догадывались, потому что эти так называемые трофейные (из поверженной Германии привезенные) фильмы шли даже без титров. И еще деталь оттуда: в “Майских днях” для героев оперных певцов была даже сочинена какая-то опера на темы Пятой симфонии Чайковского; при этом герой был в костюме екатерининских времен, а героиня в каком-то кокошнике, более приличествуемом временам Ивана Грозного. Словом, Голливуд. Но Чайковского, действительно, в Америке любят. И не только в Голливуде. Причем любовь эта выходит уже за рамки, как сказали бы в СССР, идеологически приемлемого.

Сейчас расскажу, в чем дело, но начну, опять же, с кино. 4 июля был объявлен на одной из телевизионных программ фильм по Агате Кристи, из серии про мисс Марпл. Я эти фильмы всегда смотрю из ностальгических соображений: они идут в декорациях и обстановке старой доброй Англии – то есть тридцатых годов, когда джентльмены еще носили галстуки, а леди ходили в туфлях на каблуках, а не в этих похабных флип-флопах. А кругом – английская “виллидж” и задушевные особняки.

Я полагал, что фильм начнется, как обычно в таких случаях, в девять вечера, но это было 4 июля, национальный праздник - День Независимости, и по всем каналам показывали торжественный концерт в Вашингтоне перед зданием Конгресса, до половины десятого, вместе с любимым зрелищем всех народов – праздничным салютом. Ну, концерт так концерт, салют так салют, почему бы не посмотреть: мне американская независимость нравится не меньше английских традиций. И вот за эту, так сказать, широту натуры, я был награжден зрелищем американской широты, куда более внушительной, чем моя художественная толерантность.

Салют начался во время самого концерта, обеспечив некий потребный кумулятивный эффект. Но режиссеры праздничного зрелища хотели найти, так сказать, художественную мотивировку для пушечных залпов, и нашли. Тут надо сказать, что на Западе (не только в Америке, но и в Италии, к примеру, на фестивале в Сполето) есть традиция – при публичном, садово-парковым, так сказать, исполнении сюиты Чайковского палить из пушек в финале. Так и сейчас в Вашингтоне сделали 4 июля. Пальба, салютующая американскому Дню Независимости, шла под музыку русского монархического гимна “Боже, царя храни!” Надо ли напоминать, что сюита Чайковского построена на сочетании двух музыкальных тем: французской революционной Марсельезы и царского гимна, и в музыкальной композиции торжествует, в конце концов, русский гимн, знаменуя победу легитимистского принципа над французским надменным узурпатором. Вот этот финал и играли под выстрелы американских пушек.

За тридцать лет в Америке я, слов нет, привык к тому, что живу в свободной стране, но тут был, прямо сказать, впечатлен. И говорил на этот раз во мне не свободный американец, а старый совок, в былые времена работавший именно в сферах, зовомых идеологическими. Я невольно перенес ситуацию в Россию. При Сталине за такое дело просто расстреляли бы за саму идею, не доведя не только до концерта, но даже до репетиции. После Сталина уже не стреляли, но выучка сохранялась настолько серьезная, что и в голову не могло бы придти нечто подобное. Я не уверен, что такие номера возможны и в нынешней России. Не знаю, может быть, на последнем юбилейном параде Победы, в котором участвовали иностранные ветераны, при их проходе игралось что-нибудь соответствующе национальное; но чтобы на чисто советско-русском празднике вспоминали какие-то чуждые триумфы – такого быть не может, потому что такого не может быть никогда.