Борис Парамонов на радио "Свобода" 2010 - [22]

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2208218.html

* * *

''Учителя без учеников''. Борис Парамонов об учебнике литературы для старшеклассников

Дмитрий Волчек: Выпуск радиожурнала ''Поверх барьеров'' выходит в эфир 1 сентября – так что обсуждение одного из российских учебников литературы, которое предлагает Борис Парамонов в эссе ''Учителя без учеников'' придется весьма кстати.

Борис Парамонов: Я наконец-то реализовал давнее мое желание: посмотреть, какие учебники литературы для школ пишутся нынче в России. Прислали мне учебник для 11-го класса – ''Русская литература 20-го века'', две части, первая - 2008-го, вторая - 2009-го года издания, то есть продукт всячески свежий. Рекомендован министерством образования и науки Российской Федерации. Мне объяснили, что это не общеобязательный учебник, что сейчас много их пишут: школа, а то и сам учитель литературы выбирают то, что им приглянется. Но этот учебник считается хорошим, многие выбирают именно его.

С самого начала скажу: я прекрасно понимаю, что нынешним школьникам этот учебник повредить никак не способен, ибо литературу они видели в гробу, а интересуются главным образом видеоиграми, поп-музыкой и всякими фэйс-буками. Отбарабанить что надо на экзамене, да и перейти к какой-нибудь Леди Гага. Но этот учебник дает удивительно точный снимок того, что нынче в России пытаются сделать идеологией, – хотя ясно, что никакой идеологии не нужно никому, как школьникам не нужна литература. Это игры власти, попытка игр – а таковые всегда интересны.

Начать с того, что учебник, как и всё, что писалось в советские годы, да и раньше - в русской либеральной традиции - сохраняет первобытную литературную, шире – эстетическую неграмотность, прикрепляя историю литературы к истории общества. По-прежнему видят в ней некое ´отражение внеэстетических реальностей, а не самостоятельный творческий продукт. Но литературу невозможно объяснить из такого соотношения. Да и вообще, истории литературы нет, а есть писатели, и бесполезно выстраивать их в какой-либо эволюционный, то есть исторический, ряд.

Это, конечно, сложно, это уже Шкловский, а то и выход за его пределы, но интересно посмотреть, как нынче, во времена постсоветские, выстраивают саму историю. И вот выясняется, что в русском 20-м веке не было Октябрьской революции, не было советской власти, ни Ленина, ни Сталина. Рубеж русского 20-го века – это не 17-й год, а 20/30-е годы. И литература соответственно делится по этому рубежу. Вот как пишет об этом в своем месте известный Чалмаев:

Диктор: ''Тридцатые годы как продолжение и одновременно противоположность 20-х годов – острейшее противоречие этой эпохи. Не всегда осознанное, оно проявилось нагляднейшим образом в духовно-нравственном климате тридцатых годов, в возвращении страны к национальным устоям, в новом понимании смысла государства, ранее обязанного ''отмирать'', семьи, призванной ранее сменяться ''общежитием'', наконец, исторического прошлого''.

Борис Парамонов: А вот, так сказать, конкретизация:

Диктор: ''Многие революционные поэты, гремевшие в двадцатые годы, ничего отрадного в России часто не видевшие, кроме революции, жившие жаждой уничтожения патриотизма (понятия большевизма и патриотизма были для них взаимоисключающими), стремительно теряли свое значение''.

Борис Парамонов: Примеры тоже даны подходящие к этой схеме: так, в поэзии о гражданской войне не упомянут Багрицкий с его ''Думой об Опанасе'', зато выдвигаются Борис Корнилов и Павел Васильев, люди русские. Чалмаев только забыл упомянуть, что эти русские были в тридцатые годы оба уничтожены – и Корнилов, и Васильев. Таково было тогдашнее возрождение.

Ренессансом русской истории, русских ценностей, русского национального сознания Чалмаев называет сталинский идеологический трюк – решение в предвидении войны с фашистской Германией апеллировать к живому еще патриотизму. Кстати сказать, эта апелляция не сработала: Красная Армия в начале войны миллионами сдавалась в плен, и это только Гитлер сумел всё-таки, восстановив против себя, породить сопротивление, когда народ увидел, что он не лучше Сталина, да еще чужой.

Это всё давно и досконально известно, но Чалмаеву, вообще нынешним ''почвенникам'' неинтересно, отскакивает от них. Они продолжают говорить о национальном возрождении, произведенном Сталиным, – при этом не упоминая самого Сталина и снимая тем самым все негативные ассоциации, связанные с этим именем. Это заставляет вспоминать одно высказывание Георгия Петровича Федотова. Когда в Советском Союзе отбросили так называемую ''историческую школу Покровского'', видевшего в русской истории исключительно движение хлебных цен, и решили вернуть в историю имена людей и факты, Федотов написал: ''Новый советский учебник истории написан Швабриным для Пугачева''. С тех пор прошло лет семьдесят, но Чалмаев по-прежнему воспроизводит этот учебник – с той только разницей, что он даже не Швабрин, а ученик из класса Швабрина.

Небезынтересно проследить, что тот же Чалмаев говорит о последующих литературных событиях – уже семидесятых годов, застойных лет. Он пишет по поводу Трифонова: