Борис Парамонов на радио "Свобода" 2006 - [2]

Когда Розанов писал это, то есть в начале прошлого века, такая ситуация еще была жива в России. Но вот чего бы он ни за что не угадал — так это полной применимости черт русской радикальной молодежи к молодежи западной, причем через сто лет после Писарева. Случайный мальчик стал отнюдь не случайным бунтовщиком. Апофеоз европейской писаревщины – май 1968 года с его совсем по-писаревски звучащими лозунгами: Будьте реалистами, требуйте невозможного! (Вспомним, что одна из знаменитейших статей Писарева называется «Реалисты» — о Базарове.) Вот это и было провиденциальное явление Писарева: невротического мальчишки, который решил, что эстетика — ненужная условность, тогда как единственно верный способ обхождения с девушками — сразу хватать их руками. Только смелости у него на это не было. Но на то и была придумана сто лет спустя после русских нигилистов сексуальная революция.

Ведь знаменитое писаревское разрушение эстетики к тому и сводилось, что в отношениях мужчины и женщины много лишних условностей, все должно быть проще. Эстетикой Писарев называл не столько нормы художественного сознания, сколько правила поведения в обществе. У него есть разбор сцены объяснения Базарова с Одинцовой: Писарев досадует на то, что нужно было что-то там лишнее говорить, а не действовать в духе стерновского «Сентиментального путешествия» с его знаменитым финалом. У самого Писарева, повторяю, смелости на это не хватало, но красноречие было, в статьях своих он разрушал старинные крепости и громоздил Оссу на Пелеон. За это его платонически любили все нежные девушки России. Да и юноши. Шкловский однажды сказал, что Писарев писал как будто специально для подростков.

Грустно сказать, но Писарев остается актуален. Последний его апофеоз представлен в фильме Бертолуччи «Сновидцы». Как раз Май 1968, как раз Париж, и французские близнецы, брат с сестрой, завлекающие в сексуальные игры американского студентика.

С другой стороны, как не назвать это прогрессом? Все-таки бомбы в губернаторов не бросают, по крайней мере, в Европе, а так, шалят с полицейскими. Что же касается других шалостей, то право, лучше предаваться этим сексуальным исследованиям с ровесниками, как герои Бертолуччи, чем всю жизнь, как Писарев, вздыхать по равнодушной тетке.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/369708.html

* * *

[Борис Парамонов: «О пользе восхождения на Эверест»]

Мой внук в возрасте девяти лет заявил, что  хочет играть на саксофоне.

Выяснилось, что слух у внука есть. Отец его через некоторое время сообщил, что он уже подыгрывает диску Джона Колтрейна и «попадает в ключ» (не знаю, что это такое).

Наступил день публичного выступления – не сольного, конечно, а в составе школьного ансамбля. Мы поспешили приехать из Нью-Йорка. Школьный концертный зал (а такой есть) был  заполнен воодушевленными родственниками дебютантов.

И тут начали выясняться подробности. Оказалось, что в этом оркестре  состоит чуть ли не вся школа. И все со своими инструментами, среди которых была даже туба, на которой играла девочка.

Начался концерт – всё как следует, даже с дирижером, он же музыкальный руководитель школы. Играли – кто в лес, кто по дрова. И мне в очередной раз открылась немалая американская истина. Американцев воспитывают и поощряют в различных инициативах не столько для расширения их культурных горизонтов, сколько для уверенности в себе: всякий может делать любое. В Америке это называется: «повышать самооценку» у детей. И вообще важно, прежде всего, to have fun (веселиться, буквально «иметь веселье»).

И такая философия (американцы применяют это слово куда шире, чем принято) действует повсеместно. Вот недавний пример.

В Соединенных Штатах существует институция, называемая «Месячник романа» (National Novel Writing Month). Ее абревиатура, прочитанная на русский манер, звучит как НаНоВриМо. Она ежегодно проводит компьютерные соревнования по написанию в течение месяца романа объемом 50 тысяч слов (размер «Великого Гэтсби» Скотта Фицджеральда). Участвовать могут все, писать что угодно – лишь бы в нужный срок представить нужный объем, имеющий видимость некоей законченности. Инициатива стала страшно популярной: в 1999 году, в самом начале, участвовали в действе шесть человек, в этом году – 13 тысяч.  Общий объем нынешней писанины достиг 982 495 939 слов.

Никто, конечно, не думает о качестве. Тут всё дело в том, чтобы взявшись за что-то – сделать требуемое. Это не расширение культурного поля, но несомненная тренировка воли. Нечто вроде спорта, да и есть спорт, только имитирующий духовную активность. Спорт ведь тоже в сущности бесполезен, та же голая тренировка воли. Спорт не содержателен, а формален, это чистая форма усилия, если угодно – труда. Спрашивается:  зачем человеку подниматься на Эверест? Однако туда уже поднялись в числе прочих два инвалида: слепой и безногий на протезах.

Есть соблазн толковать эту самую НаНоВриМо как еще одно свидетельство американской бездуховности – любимая русскими тема. Или еще – как обличение того пафоса количества, который, в ущерб качественному отбору, так характерен для демократической эры. Но можно сказать и по-другому: нация рекордсменов – крепкий орешек. Американцы – народ, готовый и, главное, любящий принимать вызовы.