Борис и Глеб [заметки]

Шрифт

Интервал

Знакомец писателя Н.С. Лескова, литератор Ф.Ф. Фидлер, сообщал, что среди раритетов и «всевозможных курьезов», хранившихся в лесковском кабинете, имелся «“зуб Бориса и Глеба” (как шутил Атава Терпигорев)». — Фидлер Ф.Ф. Литературные силуэты. Н.С. Лесков// Новое слово. 1914. № 8. С. 36. Этот фрагмент воспоминаний Ф.Ф. Фидлера цитируется в книге А.Н. Лескова «Жизнь Николая Лескова»; электронная версия: http://www.modernlib.ru/books/leskov_andrey/zhizn_nikolaya_leskova/read/.

Есть, впрочем, некоторые основания предполагать, что это скорее трафаретный, стереотипный портрет «варвара», сочиненный по аналогии с портретами более ранних воителей. См.: Королев А.С. Святослав. М., 2011. (Серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 1484 [1284].) С. 244— 245.

См. подробнее о соотношении летоисчисления, принятого в Древней Руси, с современным: Черепнин Л.В. Русская хронология. М., 1944. С. 26-33.

В оправданности такого шага автора убеждает счастливая судьба его исторической повести для детей о Борисе и Глебе, снискавшей внимание читателей и неоднократно переизданной: Ранчин А.М. Борис и Глеб: Ис тория становления Руси. Повесть. М: Белый город, 2000. (Серия «История России».)

«Брат Владимира Ярополк, прельщенный красотой ее лица, расстриг ее, и взял в жены, и зачал от нее окаянного Святополка. Владимир <…> в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою». — БЛДР Т. 1.С. 329, пер. Л.А. Дмитриева. Перевод точно передает смысл оригинала; см.: Там же. С. 328.

По мнению И.Я. Фроянова, на Руси в X, а отчасти и в XI веке существовал «вассалитет бояр, основанный на пожаловании даней», во второй половине XI века и позднее начинает доминировать пожалование в кормление сел и городов. См.: Фроянов И.Я. Начала Руси: Избранное. М., 2001. С. 564—565. О практике «кормлений» в Киевской Руси см.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 259, 262.

Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь / Подг. текста, статьи и прим. М.Б. Свердлова. М., 1993. (Серия «Памятники исторической мысли».) С. 179, прим. 147.

Ср. о разграничении этих двух форм в Средние века: Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России / Статьи С.О. Шмидта, С.В. Чиркова; прим. С.В. Чиркова; отв. ред. С.О. Шмидт. М., 1988. (Серия «Памятники исторической мысли».) С. 75—79.

Повесть временных лет. С. 27.

См., например: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культуры, торговли, политических связей IX-XII веков. М., 2001. С. 364.

Там же. С. 365.

Иловайский Д.И. Становление Руси. С. 67.

Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 242.

Вернадский Г.В. Киевская Русь. С. 65.

Карпов А.Ю. Княгиня Ольга. М., 2009. (Серия «Жизнь замечательных людей»; вып. 1373 [1172].) С. 83.

Там же. С. 66.

См.: Поппэ А.В. Родословная Мстиши Свенельдича // Летописи и хроники. 1973. М., 1974. С. 64-91; Карпов А.Ю. Княгиня Ольга. С. 85,297, прим. 7. Д. Прозоровский высказал в середине XIX века гипотезу (под держанную А.А. Шахматовым), что Мал (отождествленный А.А. Шахматовым с Лютом Свенельдичем) — не кто иной, как Малк Любечанин — отец Малуши — ключницы княгини Ольги. Таким образом, получается, что Лют был дедом Владимира Святославича по материнской линии и прадедом Бориса и Глеба и что Лют был убит на охоте собственным внучатым племянником Олегом Святославичем. Однако это предположение вызывает множество несообразностей; см. о них: Королев Л. С. Святослав. С. 280, прим. 58.

Повесть временных лет. С. 54. В.Н. Татищев ссылается на Иоакимовскую летопись, в которой матерью Вышеслава названа варяжка (скандинавка); Владимир женился на ней, когда был в Скандинавии. См.: История Российская с самых древнейших времен <…> собранная и описанная <…> Василием Никитичем Татищевым. М., 1773. Кн. 2. С. 396, прим. 150. Достоверность этого известия признается сомнительной. Скорее всего, это домысел самого В.Н. Татищева.

Существует предположение, что Ярополк был крещен (возможно, западными миссионерами), — об этом сообщают некоторые поздние летописи. Но нет никаких серьезных оснований считать эти известия достоверными: в них просто проявляется тенденция представить четкую преемственность в распространении христианства на Руси: от княгини Ольги к ее старшему внуку Ярополку, а затем к младшему — Владимиру. Известие западного источника («Жития святого Ромуальда» Петра Дамиани) о крещении Ярополка носит легендарный характер; впрочем, в нем даже не названо имя крестившегося князя. См. подробнее: Свердлов М. Б. Домонгольская Русь. С. 246—250.

Варяги (varingjar) — скандинавские воины. В XI веке это в основном шведы, ранее — норвежцы. В одной из саг Норвегия названа Варангией. «Так в историческое время звали скандинавы своих сородичей, которые служили дружинниками у русских князей и византийских императоров, от слова var — клятва, скреплявшая дружинный договор дружбы, — пишет А.Е. Пресняков. — Varingi — варяги — первоначально дружины скандинавов, приходившие в среду восточных славян со своими конунгами — викингами — князьями». (Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам: Тексты и комментарии: В 3 т. / Отв. ред. Н.Н. Покровский, Г.Д. Ленхофф. М., 2007. Т. 1. Житие св. княгини Ольги. Степени 1-Х / Подг. под рук. Н.Н. Покровского. С. 233—235; Емченко Е. Б. Стоглав: Исследование и текст. М., 2000. С. 399.)

А.В. Назаренко считал, что именно чешские связи по материнской линии объясняют бегство от Святополка в 1015 году Владимирова сына Святослава, князя Древлянского, в направлении Карпат — Святослав пытался укрыться у родичей в Чехии: «Контекст перечня жен в летописи (“…от чехине Вышеслава, а от другое Святослава…”) позволяет думать, что матерью Святослава Владимировича была другая “чехиня”. <…> Дальнейшая судьба Святослава — его бегство в 1015 г. от Святополка по чему-то именно к “горе Угорьскеи” <…> т. е. к Карпатам, как будто косвенно подтверждает летописную версию перечня (в этой связи обращает на себя внимание сообщение “Никоновской летописи” о рождении у Святослава Владимировича сына по имени Ян: ПСРЛ, 9, с. 68)». — Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 366. Весьма вероятно, это так и есть. Но через Карпаты вели также дороги в «Угры» (Венгрию) и Польшу. Польша вряд ли могла быть для Святослава надежным убежищем — в ней княжил Святополков тесть Болеслав Храбрый. Но схорониться от убийц в Венгрии древлянский князь мог.

Конечно, большая древность версии Софийской Первой летописи в сравнении с версией, содержащейся в основных, более ранних списках «Повести временных лет», не очевидна. Но не стоит забывать: Софийская Первая летопись сохранила по крайней мере одно исконное известие, искаженное в более древних и более авторитетных списках — Лаврентьевском и Ипатьевском. Это сообщение о ходе войны Руси с Византией в 1043 году См. об этом: Лихачев Д.С. Комментарии // Повесть временных лет. С. 483.

Показательно, что даже С.М. Михеев — решительный сторонник версии об отцовстве Владимира — признает: «Итак, мы, к сожалению, не имеем достаточно оснований для однозначного ответа на вопрос, кто был отцом Святополка — Ярополк или Владимир». — Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 86.

Еще в 1071 году, спустя 60 лет после убиения Бориса и Глеба, сборщик дани князя Святослава Янь Вышатич отдает волхвов на расправу родственникам убитых ими людей, и летописец-христианин не осуждает его; см.: Повесть временных лет. С. 213—214. «Русская Правда», узаконивавшая денежный штраф (виру) в качестве наказания, не исключала и внесудебную расправу — кровную месть.

Есть мнение, что доказательством отцовства Ярополка, а не Владимира является известие из латиноязычной хроники немецкого епископа Титмара Мерзебургского. Хронист сообщает, что в 1018 году Святополков тесть польский князь Болеслав предложил Ярославу Мудрому обменять жену Святополка (Болеславову дочь, захваченную Ярославом) на плененных поляками мачеху и сестер Ярослава. Если бы Святополк был сыном Владимира, автор хроники назвал бы русских пленниц также и Святополковыми мачехой и сестрами (Назаренко А.В. Западноевропейские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е. А. Мельниковой. М., 1999. С. 331). Однако этот аргумент несостоятелен: ведь в других местах своего сочинения Титмар прямо называет Святополка сыном Владимира и братом Ярослава. Как заметил С.М. Михеев, именование плененной княгини и княжон мачехой и сестрами Ярослава, а не Святополка, возможно, объясняется особенностями композиции текста: выше эти женщины уже упоминались именно как Ярославовы мачеха и сестры. — Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 85—86.

«Имя Святополк зафиксировано всего у четырех князей, причем у всех Святополков, которые были моложе Святополка Окаянного, было по брату с именем Ярополк. Иными словами, мы наблюдаем здесь пример регулярного соотнесения имен братьев по тождеству одной из основ <…>». Интересно, что сам Святополк Окаянный был «единственным из детей Владимира, кто получил имя, содержащее элемент — полк, т. е. со всей очевидностью воспроизводящее одну из основ имени Ярополк. Разумеется, это не может быть прямым доказательством отцовства Ярополка Святославича, однако <…> такое имянаречение скорее подтверждает предание о его появлении на свет. Имя новорожденного не воспроизводит буквально имени одного из возможных отцов, но при этом явно актуализирует связь с ним. <…> Наречение имени в честь дяди было бы де лом вполне обычным, между тем как подобное комбинирование с использованием одной из основ имени старшего родича может, по-видимому, отражать те “сомнения” Владимира, о которых повествует летопись и другие источники». — Литвина А. Ф., Успенский Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X—XVI вв.: Династическая история сквозь призму антропонимики. М., 2006. С. 51—59, 49. Это мнение оспорил С.М. Михеев (Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 66, прим. 97), не объяснивший, однако, почему в дальнейшей традиции именами Святополк и Ярополк стали нарекать родных братьев. Очевидно, эти редкие имена воспринимались как особенно, интимно соотнесенные, родственные. Сам С.М. Михеев признает это, предполагая, что сходство двух имен могло способствовать созданию легенды об отцовстве Ярополка; см.: Там же. С. 67, прим. 97.

Так, не доказана бесспорно принадлежность Святославу изображений двузубца в бывшей церкви на Нижнем Дунае (в Басараби), хотя русский князь и мог оставить эти знаки во время своих войн на Балканах; более очевидна принадлежность ему печати с двузубцем, найденной при раскопках киевской Десятинной церкви; является ли Святославовым двузубец на предметах, найденных при раскопках разгромленной русским князем хазарской крепости Саркел, неясно. См.: Фетисов А.А. «Знак Рюриковичей» из пещерного комплекса в Басараби на Нижнем Дунае // Анфологион: Власть, общество, культура в славянском мире в средние века: К 70-летию Б.Н. Флори. М., 2008. (Славяне и их соседи. Вып. 12.) С. 210—227; о спорности атрибуции изображений двузубца Ярополку см.: Фетисов А. А., Щавелев А.С. Викинги. Между Скандинавией и Русью // http://stockgid.ru/jomsviking.html.

«Сказание об убиении Бориса и Глеба», перечисляя сыновей Владимира, прямо называет Святополка третьим по старшинству — после Вышеслава и Изяслава: «бяше старей Вышеславъ, а по немь Изяславъ, 3 — Святопълкъ». — БЛДР Т. 1. С. 328.

Ярослав должен был появиться на свет не раньше 980 года, если считать, что он родился после Святополка, как это следует из косвенных данных источников. См.: Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. М., 2001. (Серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 1008 [808].) С. 14—15. А.В. Назаренко сдвигает дату рождения Ярослава на осень—зиму 978/79 года; см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 368.

В.Н. Татищев ссылается на Иоакимовскую летопись, в которой матерью Вышеслава якобы названа варяжка (скандинавка); Владимир женился на ней, когда был в Скандинавии. См.: История Российская с самых древнейших времен… Кн. 2. С. 396, прим. 150. Это сообщение счел достоверным С.М. Соловьев, сомневавшийся, что матерью старшего сына Владимира могла быть «чехиня» — ведь этот брак был заключен или в Новгороде, или в Скандинавии, куда Владимир бежал, опасаясь брата Ярополка, и где набрал войско для борьбы за Киев («странно, что чехиня зашла так далеко на север»); см.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1. С. 203. Но большинство историков считают это известие недостоверным.

В памятнике XVI века «Степенной книге» сказано, что смерть Вышеслава произошла до кончины жены Владимира Рогнеды, а Рогнеда, по сообщению «Повести временных лет», скончалась в 6508 году «от сотворения мира» (то есть в 1000 или 1001 году). Однако и достоверность этого известия неясна. См.: Там же. С. 31.

Несколько иная версия этой истории содержится в «Пряди о Харальде Гренландце» из так называемой отдельной «Саги об Олаве Святом», входящей в состав «Книги с Плоского Острова», есть она и в «Саге об Олаве Святом» монаха Одца. Согласно «Пряди о Харальде Гренландце», Сигрид обещала устроить семидневный пир, и каждый день один из конунгов (а всего их было семь) должен был говорить с ней — как объяснила Сигрид, она хотела «испытать их красноречие»; см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 5: Древнескандинавские источники / Сост. Г.В. Глазырина, Т.Н. Джаксон, Е. А. Мельникова. М., 2009. С. 225, пер. Т.Н. Джаксон.

В летописном перечне детей Владимира под 980 годом Всеволод упомянут четвертым из сыновей Владимира и Рогнеды (По весть временных лет. С. 37 (оригинал), 174 (перевод)), но перечень может и не отражать их возрастного старшинства.

«Повесть временных лет» не упоминает ее имени, а сообщает, что Болеслав вывел из Киева в Польшу несколько сестер Ярослава; см.: Повесть временных лет. С. 63 (оригинал), 201 (пер. Д.С. Лихачева).

Впрочем, считают и по-другому. После смерти Анны Владимир вступил в новый брак. О его вдове, жившей в Киеве еще в 1018 году, упоминает Титмар Мерзебургский. В историографии существует старая гипотеза о женитьбе Владимира около 1012 года на родственнице германских императоров Отгонов(Baumgarten N. Le dernier marriage de saint Vladimir // Orientalia Christiana. 1930. fol. 18/2. No 61. P. 165—168. О сомнительности этой гипотезы: Назаренко А.В. Русь и Германия в 70-е годы X века // Russia Medievalis. 1987. Т. VI/I. Р. 39-89.). По мнению Е. В. Пчелова, последней супругой киевского князя была немецкая принцесса, дочь Куно фон Энингена, и от нее-то и родилась Мария. (Пчелов Е. В. Польская княгиня — Мария-Добронега Владимировна // Восточная Европа в древности и средневековье: Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей: Чтения памяти В.Т. Пашуто. М., 1994. С. 31-33.)

Существует также мнение, что русская жена польского правителя Казимира I Восстановителя (он родился в 1016 году) Мария-Добронега, названная в известии «Повести временных лет» под 1043 годом сестрой Ярослава Мудрого, могла быть его дочерью. См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 173, прим. 29; Щавелева Н.И. Древняя Русь в «Польской хронике» Яна Длугоша (книги I—VI). С. 387, прим. 130. Мнение, что Мария-Добронега — дочь Ярослава, высказано в работах: Ketrzytiski S. Na margieniesie «Genealogii Piastów» // Przegląd Historyczny. 1930—1931. T 29. Warszawa. S. 6, przyp. 17; idem. Polska w X—XI w. Warszawa, 1961. S. 444; Kowalenko W. Kazimierz Odnowiciel // Słownik Starceytnosci Slowianskich. Wrocław; Warszawa; Kraków, 1964. T 2. S. 398. Обзор литературы о происхождении русской супруги Казимира см. в книге: Jasinski К. Rodowod pierwszych Piastów. Warszawa; Wrocław, [1992]. S. 131 — 139. Но есть определенные основания всё же считать Марию-Добронегу дочерью Анны (Карпов А.Ю. Владимир Святой. С. 120); правда, в этом случае Мария-Добронега должна быть старше своего супруга. Впрочем разница в возрасте не могла оказаться препятствием для династического брака Добронеги и Казимира. См.: Щавелева Н.И. Древняя Русь в «Польской хронике» Яна Длугоша (книги I—VI). С. 386— 387, прим. 130. Историк А.В. Назаренко считает это мнение категорически безосновательным (Там же. С. 387), однако безапелляционность его утверждения не выглядит оправданной.

Византийские источники содержат свидетельства о «первом» крещении Руси еще в 860-х годах, однако «степень достоверности этих известий и характер реальной исторической информации дискутируются». — Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 207. Здесь же основная литература вопроса.

Поппэ А. Владимир Святой. С. 81. А. Поппэ предполагает, что готовилось даже церковное прославление Анны. Исследователь опирается на сообщение Титмара Мерзебургского, основанное на рассказе неизвестного саксонского рыцаря о захоронении Анны в середине (в трансепте), под центральным куполом Десятинной церкви; см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 76—77. В восточно-христианской (византийской) традиции такое место захоронения отводилось только особо почитаемым святым, в то время как на католическом Западе это была обычная практика погребения умерших правителей, почему М.Б. Свердлов и предположил, что такое погребение Анны свидетельствует о западной религиозно-культурной ориентации Владимира в последние годы жизни (окончательный раскол христианства на православие и католичество произошел позднее, в 1054 году); см.: Свердлов М. Б. Домонгольская Русь. С. 303. На мой взгляд, аргументы А. Поппэ в пользу предположения о готовящейся канонизации Анны недостаточно доказательны, а точность информации Титмара, полученной из вторых рук, не очевидна; см.: Ранчин А.М. Установление почитания Владимира Святого (По поводу концепции А. Поппэ) // Макариевские чтения: «Русь исконная — Русь крещёная»: Материалы XIX Российской научной конференции памяти Святителя Макария. Можайск, 2012. Вып. 19. С. 120—134.

Безапелляционные решительные утверждения наподобие: «Последние искусствоведческие исследования <…> выявили выдающееся место гречанки в деле христианского строительства, создания первого храма в Киеве, разработки программы фресковых композиций св. Софии» (Бибиков М.В. Byzantinorossica. [Вып.] I. С. 66, со ссылкой на работу: Никитенко Н.Н. Программа однофигурных фресок Софийского собора в Киеве и ее идейные истоки // Византийский временник. 1988. Т. 49. С. 173—181) не подкреплены фактами.

Титмар Мерзебургский сообщает, что в 1018 году в киевском храме Святой Софии вдова и дочери Владимира встретили Святополка и польского князя Болеслава, вступивших в Киев после победы над Ярославом Мудрым: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 81. Принято считать, что этот храм — видимо, деревянный — предшественник Святой Софии, воздвигнутой Ярославом Мудрым. Предположение о закладке каменной Софии еще при Владимире, воз можно, в 1011 году (Мокеев Г.Я. Святая София Святого Киева // Мака риевские чтения. Вып. 19. С. 511—512), не основано ни на каких фактах.

Франклин С., Шепард Д. Начало Руси: 750—1200 / Под ред. Д.М. Бу-ланина; авториз. пер. с англ. Д.М. Буланина, Н.Л. Лужецкой. СПб., 2000. С. 243.

О Борисе автор «Сказания об убиении Бориса и Глеба» замечает: «…млад бо бе еще». Глеб в «Сказании об убиении Бориса и Глеба» трогательно, но тщетно умоляет своих жестокосердых и непреклонных убийц о пощаде: «Помилуйте уности моее, помилуйте, господье мои! <…> Вы ми будете господие мои, а аз вам раб. Не пожьнете мене от жития не съзьрела, не пожьнете класа, не уже съзьревъша, нъ млеко безълобия носяща! Не порежете лозы не до коньца въздрастъша, а плод имуща! Молю вы ся и мил вы ся дею. Убойтеся рекъшааго усты апостольскы: “Не дети бывайте умы, зълобиемь же младеньствуйте, а умы съвьршени бывайте” (1 Кор. 14: 20. — А. Р.). Аз, братие, и зълобиемь и въздрастемь еще младеньствую. Се несть убийство, не сырорезание!» (БЛД Р.Т. 1. С. 340, 342 (оригинал), 341, 343 (пер. Л.А.Дмитриева). Юность Бориса и Глеба — сквозной мотив древних церковных служб Борису и Глебу; см.: Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Пригот. к печати Д.И. Абрамович. (Памятники древнерусской литературы. Вып. 2.) Пг., 1916. С. 139-163.

В тексте «Сказания…» нет никаких явных датирующих признаков, поэтому разброс мнений о времени его создания очень широк: от княжения Ярослава Мудрого в Киеве (1019—1054) или перенесения мощей братьев в 1072 году до времени перенесения мощей святых в 1115 году; время составления «Сказания…» иногда связывают с датой завершения «Сказания о чудесах Романа и Давида» (Роман и Давид, или Давыд — христианские имена Бориса и Глеба), законченного в 1115 году или несколько позднее (Михеев С.М. Кто писал «Повесть временных лет»? С. 63—65), или с более ранней стадией сложения «Сказания о чудесах…» (см.: Бугославский С.А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора // ИОРЯС. 1914. Т. 19. Кн. 1; он же. Текстология Древней Руси. М., 2007. Т. 2. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе). Но это два разных памятника, хотя «Сказание о чудесах…» часто (однако далеко не всегда) переписывается вслед за «Сказанием об убиении…»: у каждого в рукописях собственное заглавие, в «Сказании о чудесах…» Борис и Глеб называются христианскими именами. Никакие указания на языковое сходство памятников (не вполне очевидное) не могут отменить это. Если даже оба произведения писаны одним и тем же книжником, это не означает, что они непременно созданы в одно и то же время. А.Н. Ужанков датировал «Сказание об убиении Бориса и Глеба» временем не раньше 1115 года, но ядро памятника («Протосказание…») — 1073—1076 годами; но эта датировка, на мой взгляд, безосновательна: см.: Ужанков А.Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: К истории канонизации и написания житий // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2000. № 2. С. 43; Ранчин А.М. Вертоград златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях. М., 2007. (Новое литературное обозрение. Научное приложение. Вып. 60.) С. 86—97.

«Чтение…» Нестора, по его собственному упоминанию, было написано раньше другого его произведения — Жития Феодосия Печерского, а текст Жития Феодосия содержит явные признаки создания до 1088/89 года (до смерти игумена Никона) и — совершенно очевидно — до 1091 года, к которому относится обретение мощей Феодосия, Нестором не упомянутое; см. об этом: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 58. В «Чтении…» упоминается о чуде, произошедшем 15 августа, в воскресенье, после 1072 года. 15 августа приходилось на воскресенье в 1081 и 1087 годах, из чего следует, что Нестор написал это житие не ранее 1081 года; см.: Там же. С. 57—58; Там же. Т. 1. Кн. 2. С. 577—578. Эти аргументы, по-моему, поколебать невозможно: попытки «перетянуть» Житие Феодосия в XII век (Артамонов Ю.А. Житие Феодосия Печерского: Проблемы источниковедения // Древнейшие государства Восточной Европы: 2001 г.: Проблемы источниковедения. М., 2003. С. 173— 277) и, соответственно, передвинуть дату создания «Чтения…» на начало этого столетия (Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 95) представляются мне несостоятельными; см.: Ратин А.М. Древнерусская словесность и ее интерпретации: Маргиналии к теме. Saarbrucken, 2011. С. 182-184.

Именно так понято сообщение «Повести временных лет» о «болга- рыне» в Никоновской летописи, составленной в 1520—1530-х годах: ее составители решили, что Борис и Глеб — сыновья, родившиеся еще в браке с женой-язычницей, они были крещены не сразу после рождения, а позднее, вместе с другими сыновьями Владимира от языческих браков. См.: ПСРЛ. М., 2000. Т. 9. (Репринтн. воспр. изд. 1882 г.) С. 57. Из Никоновской летописи это известие заимствовано Степенной книгой, написанной в 1560-х годах; см.: Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Т. 1. С. 291—292, 340.

А.Ю. Карпов расценил указание житий на юный возраст братьев в момент их убиения как недостоверное, считая, что оба брата родились от брака Владимира-язычника и даже младший из них, Глеб, погиб в возрасте не менее двадцати пяти лет. Известия «позднейших летописей» об Анне как о матери Бориса и Глеба он объяснил «влиянием Житий святых, согласно которым братья (особенно Глеб) в момент смерти были еще сов сем молодыми» (Карпов А.Ю. Владимир Святой. С. 355).

Впрочем, приверженцем этой точки зрения был такой замечательный историк, как А.Е. Пресняков, писавший: «Анна умерла, по согласному свидетельству Титмара и наших летописей, раньше Владимира, а между тем в событиях по смерти Владимира упоминается мачеха Ярослава. Летопись называет его младших сыновей Бориса и Глеба сыновьями “болгарки”; считать их рожденными в языческие времена до 988 г. нельзя, потому что, по согласному показанию источников, они убиты в отроческом возрасте, а ведь им было тогда уже под 30 лет. <…> Повесть временных лет дает год, когда “преставися цариця Володимеряя Анна”, именно 1011. Если Владимир после того и женился, то Бориса и Глеба придется признать сыновьями Анны. <…> Но откуда тогда столь определенная запись, что они “от болгарыни”? Ведь в житиях св. князей, да и в летописи бережно сохранили бы, даже особенно подчеркнули бы, что это сыновья “цесарицы”. <…> Нельзя, однако, не признать, что дата смерти Анны не вяжется никак с остальными известиями о Борисе и Глебе. А ведь их искажение тоже необъяснимо. И легче признать ошибку в записи краткого известия под определенным годом, чем подмену цесарицы Анны безымянной болгарыней в роли матери князей. Характерно, что об Анне нет у нас ни одного известия — только брак да смерть, хотя по летописи выходит, что она жила в Киеве с 989 по 1011 г., целых 22 года» (Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 356).

Искусствовед М.С. Гладкая, анализируя рельеф Дмитровского со бора во Владимире (1180—1190-е годы), и в частности конные фигуры Бориса и Глеба в пятом ряду восточного прясла южного фасада, замечает: «<…> Князь Глеб наделен монголоидными чертами, подчеркивающими его происхождение “от болгарыни”»; эту «болгарыню» исследовательница считает уроженкой не Дунайской, а Камско-Волжской Болгарии (Булгарского ханства) и потому приписывает ей тюркское происхождение. Тип лика Глеба исследовательница определяет как «византийский» (у юного князя не широкоскулое лицо); объясняется внешность Глеба тем, что он якобы «рожденный от гречанки» (Гладкая М. С Рельефы Дмитриевского собора во Владимире: Опыт комплексного исследования. М., 2009. С. 147, 235, изображения Глеба и Бориса — на с. 147 и 148 (иллюстрации 69 и 70). Однако если это верное объяснение физиогномического различия, то оно отражает либо какие-то уникальные, не дошедшие до нас свидетельства, либо — догадку самих резчиков или, скорее, заказчика князя Всеволода Большое Гнездо и его окружения. Впрочем, на мой взгляд, более вероятно иное объяснение: разница ликов Бориса и Глеба выступает как дифференциальный признак, позволяющий их различать, указывающий, что это изображения разных святых.

См. подробнее: Ранчин А.М. Вертоград златословный. С. 307—308, прим. 140. См. также: Гримберг Ф. «История Российская» Василия Татищева // Критическая масса. 2005. № 1 (электронная версия: http://magazines.russ.ru/km/2005//gri37.html). Впрочем, и соображения Ф.И. Гримберг иногда неубедительны. Пытаясь объяснить указание источников на юный возраст Бориса и Глеба, она утверждает, что «для средневекового хрониста общественное положение важнее возраста. “Юный”, “молодший”, “отрок” <…> — означают не человека юного возраста, но человека, занимающего в социальной ориентации достаточно низкое положение. Такое положение, вероятно, занимают всё же в иерархии наследников Владимира Борис и Глеб». Однако жития — и «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора, и «Сказание об убиении Бориса и Глеба» — не просто упоминают о старшем брате как о юноше и о младшем как об отроке, но и изображают младшего из братьев Глеба полуребенком. Ф.И. Гримберг считает вполне логичной догадку В.Н. Татищева, что супругой Владимира и матерью Бориса и Глеба была не родная, а двоюродная сестра императоров Василия и Константина, отцом которой будто бы был болгарский царь Петр. Однако, излагая известия Татищева, Ф.И. Гримберг допускает ошибку: по ее утверждению, в «Истории Российской» сообщалось, что сама двоюродная сестра Василия и Константина (а не ее мать) была про сватана за болгарского царя.

Известие в годовой статье 980 года: «а от царевны Анны Борис и Глеб» — ПСРЛ. М., 2000. Т. 15. Стб. 73 второй пагинации.

А.Ю. Карпов, считающий свидетельства об Анне — матери Бориса и Глеба недостоверными, признает тем не менее, что составитель Тверской летописи располагал какими-то древними известиями, относящимися к Борису, когда рассказывал о том, как тело убитого Бориса привез ли по воде в Киев, но киевляне не приняли его: Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 106; известие Тверской летописи: ПСР Л.Т. 15. Стб. 128 второй пагинации. В достоверности свидетельства об отказе киевлян принять тело Бориса позволительно усомниться: не принадлежит ли оно самому составителю Тверского сборника, который таким образом пытался объяснить, почему Борис не был погребен в Киеве? Но если оценивать это известие как истинное, то почему тогда следует категорично отбрасывать свидетельство той же летописи об Анне как матери Бориса и Глеба?

С.М. Соловьев повторил татищевское предположение о намерении отца передать престол Борису: этим замыслом историк объяснял бунт Ярослава Мудрого против отца в 1014 году, а следы Владимирова намерения видел в передаче больным отцом именно Борису весной — в начале лета 1015 года войск для похода на печенегов. Впрочем, на мнение С.М. Соловьева влияло и еще одно обстоятельство: он считал Иоакимовскую летопись подлинной

М.Д. Приселков был автором гипотезы, согласно которой созданную после крещения Русскую церковь Владимир подчинил Болгарской церкви (Охридской архиепископии), а не Константинопольской патриархии. В начале XI века брат Анны и шурин Владимира император Васиълий Болгаробойца начинает решительное и победоносное завоевание еще не покоренной византийцами Западной Болгарии (за жестокую рас праву с пленными болгарами, которых он велел ослепить, василевс ромеев приобрел прозвание «Болгаробойца»); независимость (автокефалия) Болгарской церкви, а вместе с тем и положение Русской церкви, которая была подчинена церкви Болгарской, оказались под угрозой. По мысли М.Д. Приселкова, «естественнее предположить, что Владимир выдвигал Бориса, племянника императора, рассчитывая, что ему легче будет стол коваться с властолюбивым дядей в случае каких-либо неудач церковных планов Владимира в надвигавшейся гибели Болгарского царства и церкви, и дорожа единомыслием Бориса по важнейшим вопросам политической жизни Киева. Если вспомнить, что после убиения Святополком Бориса, Глеба и Святослава церковь причислила к лику мучеников только двух первых, то перед нами особые симпатии греков <…> едва ли полно объясняющиеся только родством их с императором, а не наклонностью также к церкви Нового Рима или, по крайней мере, отвращением к Западу. Владимир и сам был против попыток решения церковного вопроса переходом к западной церкви, что мы видели из столкновения его со Святополком». — Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. СПб., 2003. С. 38 (первое издание книги было в 1913 году).

Есть у М.Д. Приселкова и собственное объяснение молчания древних памятников о материнстве Анны: «Что сказания о святых братьях не говорят о них именно этого, т. е. не называют святых братьев детьми от брака Владимира с царевной Анною, то объяснение этого нужно искать в том, что Ярослав сам не был царственной крови, как не был и сыном от христианского брака; что этого же не сообщает о Борисе и Глебе митрополичий свод 1039 г., написанный гречествующею рукою, то это понятно, как нежелание ромеев сообщать подробности о браке своей царевны, муж которой ушел из церкви Нового Рима, а потомство которой было крещено иерархией тогда враждебной Византии Охридской церкви, получив имена ненавистных для сердца грека государей, пытавшихся восстановить Болгарское царство, т. е. боровшихся против ромейской идеи вселенского царства единого Рима». — Там же. С. 46. (Гипотетический митрополичий свод 1037—1039 годов, иначе — Древнейший свод, М.Д. Приселков вслед за А.А. Шахматовым считал основой позднейшего летописания, в том числе известий «Повести временных лет» о княжении Владимира и его супруги.)

Позднее выяснилось, что все построения М.Д. Приселкова покоились на ненадежном основании: польский историк А. Поппэ привел бесспорные доказательства, что Русская церковь изначально, сразу после крещения страны, была подчинена Константинопольской как одна из ее митрополий, и это мнение стало общепризнанным. См.: Рорре A. The Original Status of the Old-Russian Church // Acta Poloniae Historica. 1979. T. 39. P. 5—45; Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. М., 1989. С. 23—28. Подробный обзор различных версий содержится в кн.: Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988—1237). С. 42—48. Что же до утверждения об особой симпатии, склонности Святополка к западному христианству, то это всего лишь догадка, вызванная свойством «второго Каина» с польским князем Болеславом и более ничем не подкрепленная; характеристика несохранившегося Древнейшего летописного свода, который, по гипотезе А.А. Шахматова, был использован позднейшими летописцами и фрагментарно сохранился в составе «Повести временных лет», как прогреческого текста — не более чем субъективное мнение, вызванное настоящей византинофобией, которая была присуща М.Д. Приселкову.

«Борис и Глеб — сыновья болгарской женщины, согласно “Повести временных лет”. Однако, как описывается в “Сказании” о страданиях последних двух <…> Глеб в момент убийства был совсем дитя <…>. Если так, то он должен быть сыном первой христианской жены князя, византийской княжны (так! — А. Р.) Анны». — Вернадский Г.В. Киевская Русь. С. 85. При этом Г.В. Вернадский считает, что «одна из жен Владимира Святого, по-видимому, мать Бориса, была пленной болгарской девушкой». Ведь Владимир, по справедливому замечанию историка, «находился в жесткой оппозиции христианству у себя дома» и потому христианка- болгарыня вряд ли могла быть выдана за него (Там же. С. 67).

Г. Подскальски осторожно признал, что это предположение является наиболее вероятным; достоверность известия источников о болгарском происхождении матери Бориса и Глеба он посчитал сомнительной; см.: Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237). С. 206,477.

Кроме того, как напоминает историк, Анна в императорском Влахернском дворце имела возможность общаться с болгарскими царевича ми Борисом и Романом, которые жили там на положении именитых заложников. В детстве она познакомилась и с болгарскими царевнами, могла выучить болгарский язык и разговаривать на нем. Представители болгарской династии состояли с Анной в отдаленном родстве.

Выбор и княжих, и крестильных имен в те времена был особенно значимым и глубоко осмысленным. Что касается имен крестильных, то отношение к ним было особенно ответственным: «В Православии существует обычай давать при крещении имена в честь христианских святых, которые, при этом, называются ангелами данного человека (день именин также называется день ангела). Это словоупотребление указывает, что святой и ангел-хранитель сближаются в служении своем человеку на столько, что обозначаются даже общим именованием (хотя и не отожествляются)». — Булгаков С.Н. Православие: Очерки учения православной церкви. М., 1991. (Репринтн. воспр. изд.: Paris, 1964.) С. 274—275. Правда, именно поэтому, казалось бы, резонно предположить, что выбор имен, хотя и диктовался символико-«политическими» соображениями, был очень ограничен, и Борис был назван Романом, потому что родился незадолго до дня памяти святого гимнографа, автора церковных песно пений Романа Сладкопевца (по крайней мере, так говорится у Нестора в «Чтении о Борисе и Глебе», есть и другие святые с этим именем), а Глеб — потому что появился на свет перед днем памяти царя Давида: ведь ребенка было принято крестить на восьмой день и давать имя одного из святых, в этот день вспоминаемого Церковью. (Память Романа Сладкопевца празднуется 1 октября старого стиля, память царя Давида — в первое воскресенье после Рождества Христова; см.: Лосева О.В. Русские меся цесловы XI—XIVвеков. С. 167, 233.) Но, судя поданным источников, но ворожденные княжичи не всегда получали имена в честь того святого, память которого праздновалась в ближайшие к дате их рождения дни (Карпов А.Ю. Великий князь Александр Невский. М., 2010. («Жизнь замечательных людей. Малая серия». Вып. 5.) С. 47, прим.), причем такие примеры отступления от обычая встречаются даже в более строгую в ритуальном благочестии московскую эпоху. Например, Иван III родился 22 января 1440 года, на память апостола Тимофея, крещен был с именем Иван, в память святителя Иоанна Златоуста, празднуемую на пятый день, 27 января (Борисов Н.С. Иван III. M., 2000. (Серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 776.) С. 14). Василий III родился в ночь с 25 на 26 марта 1479 года, крещен был 4 апреля в память епископа Василия Исповедника, празднуемую 12 апреля (Филюшкин A.M. Василий III. (Серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 1470 (1270).) С. 11).

Мнение, что Борис и Глеб были крещены с именами князей болгарской династии, поддержал М.Д. Приселков, хотя он и считал братьев сыновьями Анны: «<…> Сын царя Петра — Роман, бежавший из Константинополя на родину, был здесь провозглашен царем. По времени это могло быть между 976—985 гг. и 996 г. или 997 г., годом смерти Романа. Значит, после 987 г. Роман уже был царем. <…> Ив восстании Македонской династии в 969 г., и в восстании 976 г., приведшем к созданию независимой от Византии Македонской державы, впоследствии развернувшейся в Болгарское царство, — руководящую роль играл, несомненно, старший из четырех сыновей македонского князя Николая — Давид. Отношение к его памяти Самуила (Давидова брата, царя возрожденной Болгарской державы. — А. Р.) было проникнуто чувством особого уважения, что ясно видно из надгробного камня, поставленного Самуилом на могиле отца, матери и брата Давида в 992—993 гг. Крещение Глеба было, по-видимому, после 996/997 г., — года смерти царя Романа, и Самуил, тогда уже царь болгар, предложил (Владимиру для новорожденного Глеба. — А. Р.) имя своего старшего брата, первого из семьи ставшего государем независимой державы. Нелишне указать, что есть темные известия о канонизации Давида <…>». — Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. С. 28.

Точка зрения М.Д. Приселкова, что крестильные имена Бориса и Глеба выбраны с ориентацией на Западно-Болгарский / Македонский династический именослов, получила признание у некоторых исследователей. См.: Молчанов А.А. Владимир Мономах и его имена (К изучению княжеского именника Рюриковичей X—XII веков) // Славяноведение. 2003. № 2. С. 82; Литвина А. Ф., Успенский Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X—XVI вв. С. 477—478, 520—521. Авторы книги заметили: «Любопытно, что второе перенесение мощей (в 1115 году. — А. Р.) свв. Бориса и Глеба состоялось 2 мая, в день кончины болгарского царя Бориса-Михаила, который отмечался и отмечается до сих пор болгарской церковью. Возможно, это совпадение было неслучайным». — Там же. С. 478, со ссылкой на статью: Павлова Р. Культ святого великого князя Мстислава у южных славян (Материалы) // Рукописная книга Древней Руси и славянских стран: От кодикологии к текстологии / Отв. ред. А.А. Романова. СПб., 2004. С. 81. Интересно, что Борис и Глеб, о храмостроительной деятельности которых ничего не известно, изображены на древнерусских крестах-мощевиках — энколпионах с храмами в руках. Поверхность энколпионов плохо сохранилась, поэтому выдвигались и иные версии: В.И. Лесючевский интерпретировал предметы в руках Бориса и Глеба как энколпионы-складни (Лесючевский В.И. Вышгородский культ Бориса и Глеба в памятниках искусства // Советская археология. М.; Л., 1946. Т. 8. С. 230 и ел.), а М. X. Алешковский — как мученические венцы, венцы в форме храма (Алешковский М. X. Русские глебоборисовские энколпионы 1072—1150 годов //Древнерусское искусство: Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972. С. 108—109). По мнению Ф. Шакка, эти изображения святых братьев восходят к изображениям болгарского князя Бориса-Михаила (Бориса I) и императоров Юстиниана и Константина с храмами в руках. — Sciacca F. The Kiev Cult of Boris and Gleb: the Bulgarian Connection // Proceedings of the Symposium on Slavic Cultures: Bulgarian Contributions to Slavic Cultures. Sofia, 1983. P. 62—70. Относительно канонизации Бориса-Михаила в Болгарии вопрос остается спорным, см.: Турилов А.А. Межславянские культурные связи эпохи Средневековья и источниковедение истории и культуры славян: Этюды и характеристики. М., 2012. С. 108-109.

Предположение М.Д. Приселкова держится во многом на выдвинутой им концепции, согласно которой Русская церковь при ее основании князем Владимиром была поставлена в каноническое подчинение Болгарской. Однако после того как эта концепция была признана несостоятельной, аргументы в пользу предположения о болгарских истоках и образцах крестильных имен Бориса и Глеба выглядят уже не столь убедительными. Ведь, например, имя Роман встречается у византийских императоров того столетия, на исходе которого родился старший из братьев, Борис (император Роман I Лакапин, царствовавший в 920—944 годах как соправитель Константина VII Багрянородного, и император Роман II, правивший в 959—963 годах, — тесть князя Владимира). Между прочим, сам Владимир при крещении принял имя Василий, означающее «царь», тезоименное имени брата Анны императора Василия II.

В культурном отношении, как показывают свидетельства письменности, Русь была преемственно связана не с Западно-Болгарским царством Комитопулов (Самуила и его родственников), а с Восточной Болгарией, полностью покоренной византийцами еще в последние десятилетия X века; см.: Турилов Л.А., Флоря Б.Н. Христианская литература у славян в середине X — середине XI в. и межславянские культурные связи // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. С. 453—454. Имена Роман и Давид были распространены у болгарских правителей, см.: Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь. СПб., 2000. С. 302, прим. 1. Однако в 990—1000-х годах, когда, скорее всего, родились Борис и Глеб, тесть Владимира император Василий II вел в Болгарии войну «на уничтожение», и в этой ситуации ориентация русского князя на болгарский ономастикой могла быть демонстративным вызовом, означающим недружественное отношение к Империи. Но никаких свидетельств такой недружественности или напряженности между Русью и Византией в эти годы нет. Мало того — факты красноречиво говорят об обратном: «присланный Владимиром Василию II 6-тысячный корпус с 989—990 гг. принимал самое активное (если не решающее) участие в войне против государства Самуила (Западной Болгарии. — А. Р.)». Культурные контакты между еще не покоренной частью Болгарии и Русью в это время могли быть только неофициальными. См.: Там же. С. 310—311. В Малой Азии русские отряды воевали в составе императорской армии в 999,1000, 1003 годах и далее (Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 343). Их присутствие в Византии говорит о том, что Владимир и в это время сохранял дружественные отношения с императором, а это было бы затруднительно, если бы русский князь заключил брачный союз с враждебной для Византии Болгарией. Впрочем, эти войска могли состоять из наемников, уже не подчинявшихся князю Владимиру.

Дружественные и приязненные отношения с Василием II Владимир сохранял до самой смерти. Поэтому крайне маловероятно, чтобы Борис-Роман и Глеб-Давид, если они родились после женитьбы Владимира на Анне, могли получить христианские имена в честь болгарских правителей — не важно, была ли их матерью Анна или некая «болгарыня»-наложница. Покорить Болгарию венценосный брат Анны смог только после смерти русского князя и убийства его сыновей Святополком. Описание событий этой войны см., например: Успенский Ф.И. История Византийской империи. М., 1997. [Т. 2]. Период Македонской династии (867— 1057). С. 403-407,415-429.

См.: Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне (Историко-филологические исследования). М., 2009. (Древнейшие государства Восточной Европы. 2007 г.) С. 21, прим. 48. А.В. Назаренко полагает, что Борис, которого отец, судя по всему, провозгласил своим единовластным наследником, был сыном Владимира «по-видимому, от представительницы болгарского царского семейства» (Там же. С. 44—45, прим. 45).

Шайкин А.А. Повесть временных лет: История и поэтика. М., 2010. С. 418—419. Исследователь вопреки утверждению А. Поппэ доказывает, что древнерусский летописец не мог бы назвать «грекиню» царевну Анну «болгарыней».

«Никаких аргументов в пользу этой версии не приводится. Между тем, имея в виду последующую женитьбу Владимира на Анне и указание источников на сравнительно юный возраст Бориса и Глеба в момент гибели, трудно представить, что святые родились в результате брака, который был заключен около 985 г.». — Артамонов Ю.А. [Рецензия на книгу Н.И. Милютенко «Святые князья-мученики Борис и Глеб»] // Вестник церковной истории. 2008. № 3 (11); электронная версия: http://rusk.ru/ st.php?idar=27557. Впрочем, сам Ю.А. Артамонов, на мой взгляд, не более доказательно утверждает: «Заметим, что в свете “болгарского” происхождения матери Бориса и Глеба более убедительным выглядит мнение о ее принадлежности к правившей на Балканах болгарской царской династии».

«Что Анне несладко жилось в замужестве, видно из слов Титмара». — Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 356.

Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 73. Причем Титмар считает, что Отгон III сватался именно к Анне. Фактически это неверно: ко времени сватовства Анна уже шесть лет была замужем за Владимиром; германский император мог просить руки какой-то другой византийской царевны; см. комментарий А.В. Назаренко: Там же. С. 43, прим. 63. Пристрастной и несправедливой считает оценку Титмаром Владимира А. Поппэ; см.: Поппэ А. Владимир Святой. С. 43—47.

Предположение основано на рассказе Лаврентьевской летописи под 1128 годом о судьбе Рогнеды: Владимир после крещения удалил ее из княжеского терема, но не переставал навещать и проводить с ней ночи. Дочь Владимира Предслава, предупредившая брата Ярослава в 1015 году о кознях Святополка, была, по-видимому, его единоутробной сестрой: иначе трудно объяснить такую заботу именно об этом брате. Руки Предславы настойчиво добивался польский князь Болеслав Храбрый, сватавшийся к ней, видимо, в 1017 году а на следующий год захвативший ее и сделавший своей наложницей; см. известия хроник Титмара Мерзебургского и Галла Анонима и комментарии А.В. Назаренко: Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX—XI веков. Тексты, перевод, комментарий. М., 1993. С. 196—197, коммент. 100; Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 81—82 и прим. 118, с. 168. Если Рогнеда родила Предславу еще до женитьбы Владимира на Анне, Ярославова сестра в 1017—1018 годах была уже немолода, почти тридцати лет или старше. Естественно предположить, что Предслава была моложе и родилась уже после венчания Владимира и Анны.

Levin E. Sex and Society in the World of the Orthodox Slavs, 900—1700. Ithaca & London, 1989. P. 47—48. Здесь дан пример из «Повести временных лет» — фрагмент об обычаях восточнославянских племен; правда, как признает И. Левин, летописец делает исключение для полян, которые соблюдали брак, хотя и были язычниками.

Ibid. P. 83—84. Вместе с тем ссылка И. Левин на «Русскую Правду» (статья 98) для доказательства утверждения, что дети от такого союза- конкубината имели такие же права наследства, что и рожденные в церковном союзе, неточна: в «Русской Правде» говорится лишь о том, что дети, рожденные хозяином от рабы, после смерти отца получают свободу, но прямо оговаривается, что доля в наследстве отца им не положена; см.: БЛДР. СПб., 1997. Т. 2. XI—XII века. С. 512.

См.: ПСРЛ. М, 1998. Т. 2. Ипатьевская летопись. Стб. 564, 657. «Да же в самом конце XI в. то обстоятельство, что княжеский сын родился “от наложнице”, хотя и обращало на себя внимание, но не влекло за собой ограничения в правах». — Франклин С., Шепард Д. Начало Руси. С. 279.

Повесть временных лет. С. 115 (статья под 6605/1097 годом).

Именно так считают, например, А.П. Толочко и С.М. Михеев: Толочко А. «История Российская» Василия Татищева. С. 445—458; Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 73.

Имя Петр встречается в именослове болгарских царей X века, но таких царственных оттенков значения (коннотаций) не несет. К сожалению, христианские имена большинства сыновей Владимира неизвестны.

По А. Поппэ, «Слово…» было произнесено в годовщину дня успения Владимира, 15 июля 1049 или 1050 года, и такая датировка достаточно убедительна; см.: Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях // Russia Medievalis. Munchen, 1995. Т. 8/1. P. 56—57; он же. Владимир Святой. С. 100; Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 539—540, прим. 20. По мнению А.В. Назаренко, «Слово Илариона…» (точнее, Похвала Владимиру, в него входящая) было составлено около 1043/1044 года или же в 1046 году; см.: Назаренко А.В. Территориально-политическая организация государства и епархиальная структура церкви в Древней Руси (конец X—XII век) // Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне. С. 193—194, прим. 68.

Титмар Мерзебургский называет его глубоким стариком (Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 76, ср. здесь же прим. 81, принадлежащее А.В. Назаренко). В 970 году он был возведен на княжение в Новгород, то есть как будто не мог быть ребенком. Летописец Переяславля Суздальского (памятник XIII века) сообщает, что князь умер в возрасте семидесяти трех лет (ПСРЛ. М., 1995. Т. 41. С. 44). Впрочем, источник этого сообщения неясен. Мало того, в Летописце Переяславля Суздальского кончина Владимира датирована неверно: не 1015-м, а 1035 годом. Возможно, это не простая ошибка. Вычитание из 1035 числа 73 дает 962/963 год как время рождения Владимира. См.: Карпов А.Ю. Владимир Святой. С. 369—370, прим. 10. Впрочем, бытует так же и мнение, что 1035 год — всего лишь погрешность писца, если же вы читать возраст Владимира из числа 1015, получается, что он родился в 942/943 году (см.: Рапов О.М. Русская церковь в IX — первой трети XII в.: Принятие христианства. М., 1998. С. 150). Скандинавские саги об Олаве Трюгвасоне свидетельствуют, что Владимир уже был женат в середине или в начале 970-х годов, и именуют его «Старым» (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX—XIV вв.: Материалы и исследования. М., 1978. С. 50—51; Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 г.). С. 117—119, 132, 133, 136-137, 156, 153, 159-161, 177-179, 185-188). «Чтобы соответствовать всем этим характеристикам, Владимир должен был родиться ближе к 30-м годам X века». — Королев А.С. Святослав. С. 39. По мнению А.С. Королева, Святослав родился намного раньше, чем принято считать на основании сообщения «Повести временных лет» о том, что в 945 году князь был маленьким ребенком.

Однако выражение Титмара «в немощной, дряхлой старости» («decrepitae aetatis») может быть не столько отражением факта (тем более что информатор или информаторы немецкого хрониста, — видимо, саксонские рыцари — с русским князем знакомы, скорее всего, не были), сколько ярким штрихом, призванным подчеркнуть жалкую судьбу и кончину блудника. Другой немецкий епископ, Бруно Кверфуртский, встречавшийся с Владимиром в 1008 году, за семь лет до его смерти, оставил свидетельство, возможно, говорящее о бодрости и сноровке князя. Бруно, упоминая, как Владимир спешился, употребляет шероховатый оборот «sedit de eguo» — буквально «сел с коня». Казалось бы, это еще одно доказательство дряхлости Владимира: сходя с коня, вероятно, при помощи слуг, князь вынужден тотчас сесть — стоять ему трудно. Однако принято править этот грамматически неприемлемый оборот (а Бруно пишет везде, кроме этого случая, на хорошей латыни) на «salit de equo» — «спрыгнул с коня». См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 59, прим. 11, автор комментария — А.В. Назаренко. Именование же Владимира «Старым» может иметь условный характер: «Старый» как долго и с почетом правящий.

Этнолог и историк В.Я. Петрухин обратил внимание на то, что летописец в сообщении о человеческих жертвоприношениях воспользовался выражениями из Библии, ставшими в христианской книжности стереотипом: «описание идольских жертв в летописи — распространенная цитата из Псалтири», встречающаяся и у богослова и проповедника, Отца Церкви Иоанна Златоуста, и в византийской хронике Георгия Амартола, к славянскому переводу которой многократно обращались древне русские летописцы. «В Псалме 105 (35—38) избранный народ обличается в том, что смешался с язычниками <…> и служил “истуканам их”, “и приносили сыновей своихь и дочерей в жертву бесам”». Исследователь видит здесь пример, скорее, обнаруживающегося «общего наследия библейско-византийского литературного “этикета”, чем связь с реалиями или пережитками языческого “быта”» (Петрухин В.Я. «Русь и вси языци»: Аспекты исторических взаимосвязей: Историко-археологические очерки. М, 2011. С. 209—210). Совсем иначе оценил это летописное известие и роль в нем цитаты из Псалтири А.В. Назаренко: «В летописеведении последних десятилетий имеют активное хождение взгляды, со гласно которым библейские образцы могли служить для средневекового книжника источником, моделью представлений об окружавшей его реальности; тем самым летописный текст делается исторически мало релевантен и превращается в литературный конструкт, подлежащий декомпозиции средствами ученой культурологии. В этом отношении только что представленный пример (аллюзия в «Повести временных лет» на 37-й стих 105-го псалма при описании детских жертвоприношений. — А. Р.) весьма показателен: летописец действительно пользовался библейскими образцами, но не для построения виртуальной реальности, а со значительно более прозаической целью: для облечения в конкретную литературную форму вполне конкретного исторического содержания» (Назаренко Л.В. Древняя Русь и славяне. С. 408). В подтверждение своего мнения А.В. Назаренко сослался на свидетельства археологии. Однако В.Я. Петрухин эту трактовку археологического материала посчитал тенденциозной. По его мнению, в отдельных случаях за языческие жертвы были приняты люди, погибшие в XIII веке — во время нашествия Батыя. «<…> Археологи в интерпретации своих находок получили ту “свободу”, при которой даже следы монголо-татарского погрома древнерусских поселений могут восприниматься как следы языческих культовых действ, а погребения жертв вражеского нашествия — как свидетельство человеческих жертвоприношений XIII в. (!), совершаемых на капищах языческими жрецами». — Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия. С. 288, со ссылкой на книгу: Русанова Н. П., Тимощук Б.А. Языческие святилища древних славян. М., 1993 и на рецензию В.П. Даркевича, ей посвященную (Российская археология. 1996. № 4. С. 200—207).

В Первом старославянском житии Вячеслава рассказывается, что князь, после того как брат ранил его мечом, вырвал из рук нападавшего оружие и повалил брата на землю. Этой детали нет не только в «Легенде Никольского», но и в других житиях (Флоря Б.Н. Христианство в Древнепольском и Древнечешском государстве во 2-й половине X — 1-й половине XI в. С. 195), где, напротив, усилен мотив непротивления святого убийцам.

Русский князь, повинный в блудодеянии, «смыл пятно содеянного греха усердной щедростью милостыни». — Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. Западноевропейские источники. С. 76.

Когда князь Святослав Ярославич кичился своим богатством перед немецкими послами, те возразили: «Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того». — Повесть временных лет. С. 222—223.

Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 265, 266—267. Щедрость — непременная добродетель правителя в средневековой историографии. «Повесть временных лет» под 1036 годом отмечает щедрость сына Владимира Мстислава (правда, говорится о ней только в отношении дружины, и о пирах не сказано): «милостив, любил дружину без меры, имения для нее не щадил, ни в питье, ни в пище ничего не запрещал ей». — Повесть временных лет. С. 203, некрологическая статья. В византийской Хронике Продолжателя Феофана дается идеальный портрет деда Владимировой жены Анны Константина VII Багрянородного — прекрасной и величественной внешности соответствуют нравственные достоинства: «А был багрянородный царь Константин ростом высок, кожей молочнобел, с красивыми глазами, приятным взором, орлиным носом, широколиц, розовощек, с длинной шеей, прям как кипарис, широкоплеч, доброго нрава, приветлив со всеми <…> сладкоречив, щедр в дарах и вспомоществованиях». — Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей / Изд. подг. Я.Н. Любарский. М., 1992. (Серия «Литературные памятники».) С. 193, пер. Я.Н. Любарского. Аналогичным образом оценивалась щедрость и на средневековом Западе. Один из многочисленных примеров — портрет короля Дейры Освина в «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного: «Король Освин был высок и красив, приятен в обхождении и щедр ко всем, знатным и простым. Все любили его за королевское достоинство, которое проявлялось и в обличье его, и в речах, и в делах. <…> Среди всех добродетелей, которыми, если можно так сказать, он был одарен в особой степени, особенно выделялось смирение <…>». — Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов. С. 87. Так же трактуют щедрость скандинавские саги: «Магнус конунг был человек среднего роста с правильными чертами лица, со светлой кожей и светлыми волосами: он был красноречив и быстро принимал решения, был великодушен, очень щедр, очень воинствен и смел в бою. Он был любим больше всех других конунгов, его хвалили как друзья, так и противники». — «Сага о Харальде Суровом» // Снорри Стурлусон. Круг Земной. С. 419, пер. А.Я. Гуревича.

Еще ранее Вячеслава одолевали сомнения в допустимости строгих наказаний: «<…> Боясь греха, он людей, врученных ему, стыдился наказывать за их преступления, дабы не поступать по жестокости справедливого закона. Но вскоре размыслив над этим своим сомнением, он мудро встал на правильный путь и не стал пренебрегать земным долгом и потом уже не сомневался, что стремясь к небесному, он не может не думать об этом [т. е. о земном] И затем установил праведный закон для людей как для бедных, так и для богатых. Итак, сидя на княжеском престоле, он все устроил по своему повелению. И, следуя этому, он, мудрый, был готов оказать милость каждому и бедных осужденных освобождал от гибели безвозмездно».

Поздние исторические сочинения — составленные в XVI веке Никоновская летопись и «Степенная книга царского родословия» — сообщают, что сыновья Владимира, в том числе Борис и Глеб, были крещены митрополитом Михаилом, выходцем из Византии, назначенным на Русь патриархом Константинопольским; см.: ПСРЛ. М., 2000. Т. 9. С. 57; Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Т. 1. С. 291— 292, 340. В ранних древнерусских источниках этот митрополит не упоминается. Историчность его признана большинством ученых, но кто в действительности крестил Бориса и Глеба, неизвестно.

Древнерусский книжник писал об этом ритуале: «С робят первыя волосы стригут и бабы каши варят на собрание рожаницам». — Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Харьков, 1916. Т. 1.С. 176.

В издании «Востоковской легенды» по той же рукописи (РГ Б.Ф. 256. № 438) А.А. Туриловым есть разночтение: «И постригоша князь. Ино темже мним». Расстановка запятых и точек в обоих случаях принадлежит, естественно, публикаторам, одна ко отличается и лексика: «князь» вместо «князи» (князья), «Ино» (и так, и вот) вместо «ини» (прочие, другие). Соответственно, в переводе А.А. Турилова говорится о пострижении одного только Вячеслава: «И постригли князя. И потому думаем <…>». — БЛДР Т. 2. С. 168, 169.

В так называемой Минейной редакции Жития Вячеслава, вторичной по отношению к «Востоковской легенде» (Weingart M. Prvni cesko- cirkevneslovanska legenda o svatem Vaclavu. S. 943) и, вероятно, созданной на Руси (Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. С. 60), постриг понят как обряд интронизации (Там же. С. 60— 61), хотя о настоящем возведении Вячеслава на престол сообщается ниже. Впрочем, возможно, этот эпизод Минейной редакции восходит к чешскому источнику-протографу, в данном случае отличающемуся от «Востоковской легенды». Сходный мотив есть и в латинской легенде Лаврентия о святом Вячеславе: Laurentius monachus Cassinensis, archiepisco- pus Amalfitanus. Opera, Weimar, 1973 (Monumenta historiae Germaniae. Vol. 7). P. 28—29. У Лаврентия, правда, описывается крещение, но есть достаточные основания для предположения, что агиограф, незнакомый с обрядом пострига ребенка, встретив его описание в своем источнике (близком к «Востоковской легенде»), понял так, что речь идет о крещении. См.: Tfestik D. Vaclav a Berengaf. Politicke pozadi postrizin sv. Vaclava roku 915 // Cesty casopis historicky. 1991. Rocn. 89. No 5—6. S. 642—645.

Именно это свидетельство, очевидно, привело Д.И. Иловайского к такому выводу: «<…> Обычай совершать торжественно постриги над ребенком и сажать его на коня еще оставался и сопровождался пиром. Только этот обряд был уже освящен благословением церкви: острижение волос, вероятно, производило духовное лицо, а у князей, может быть, сам епископ». — Иловайский Д.И. Становление Руси. С.559.

В Лаврентьевской летописи о постригах княжичей сообщается под 1192 (постриг Юрия, сына Всеволода Большое Гнездо), 1194 (постриг другого Всеволодова сына, Ярослава), 1212 (постриги сыновей Константина Всеволодовича Василька и Всеволода) и 1302 (постриг Дмитрия, сына князя Михаила Тверского) годами. — ПСР Л.Т. 1. Стб. 409, 411, 437, 486. В первых двух случаях в записях о постригах упоминается епископ Иоанн, хотя прямо и не говорится, что он совершал обряд. Но эти упоминания, по-видимому, могут быть объяснены именно таким образом.

Так, в «Легенде Никольского» о Вячеславе Чешском рассказывается: «Поистине принужденный своим братом и своими боярами, он сочетался браком с женой <…>». — Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. С. 96.

Немецкий хронист Адам Бременский (его хроника составлена в 1070-х годах) упоминает о браке Эстред-Маргареты, сестры датского короля Кнута с не названным по имени «сыном короля Руси»(Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 135.). Позднее она еще дважды была замужем — за нормандским графом Рикардом II (или, по другим данным, за его сыном Робертом Дьяволом — отцом знаменитого Вильгельма Завоевателя, покорившего Англию в 1066 году), а потом — за датским ярлом Ульвом. Русский брак мог относиться к любому году между 1014—1035 годами. По мнению М.Б. Свердлова, мужем датской королевны мог быть либо Борис, либо Глеб. (Свердлов М.Б. Дания и Русь в XI в. // Исторические связи Скандинавии и России IX—XX вв. Л., 1970. С. 83—85. А.В. Назаренко доказывает, что брак состоялся в 1018/19 году и что мужем Маргареты стал сын Ярослава Мудрого Илья. — Назаренко А.В. О русско-датском союзе в первой четверти XI века // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования. 1990 г. М., 1991. С. 167—190. Косвенным доказательством своей гипотезы А.В. Назаренко считает политическую ситуацию 1018 года: Ярослав Мудрый потерпел поражение от Святополка и Болеслава и утратил союзника — германского короля Генриха II, заключившего мир с польским князем; благодаря бракосочетанию сына Ильи с сестрой короля Дании Ярослав приобретал нового союзника; в 1019 году Кнут вмешивается в польские дела: см. комментарий А.В. Назаренко в издании: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 135, прим. 70, а также: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 476—499. Однако и та и другая версия и аргументы в их пользу (как в отношении вероятной даты замужества датской принцессы, так и в отношении персоны ее супруга) небесспорны: нельзя исключить, что мужем Маргарет стал Борис или Илья; но им мог быть и кто-то из братьев Бориса, например Судислав, Позвизд, Станислав или даже Ярослав Мудрый. См.: Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 487—488, прим. 94.)

Янин В.Л. Новгородские посадники. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2003. С. 157. Ниже — ряд примеров. В начале 1222 года новгородцы попросили у великого князя Юрия Всеволодовича на княжение его семилетнего сына Всеволода: ПСР Л.Т. 3. С. 60—61. В 1229 или в 1230 году Михаил Черниговский посадил на княжение в Новгороде сына Ростислава, над которым был только что совершен обряд пострижения, совершаемый при переходе из младенческого возраста в детский или отроческий: ПСР Л.Т. 3. С. 69. Александр Невский был впервые посажен на новгородский стол в возрасте десяти лет вместе с братом Федором, достигшим одиннадцатилетнего возраста: ПСР Л.Т. 3. С. 70. Сам Александр в 1253 году посадил на новгородский престол своего старшего сына Василия, когда тому исполнилось 11 лет: ПСР Л.Т. 3. С. 80.

Историк XVIII века В.Н. Татищев ссылается на некие летописи, по которым Борис сначала получил Муром, а Глеб — Суздаль и только при втором наделении детей княжениями Владимир перевел Бориса в Ростов, а Глеба — в Муром. См.: История Российская с самых древнейших времен… Кн. 2. С. 411, прим. 191. Из этого как будто следует, что оба бра та участвовали уже в первом распределении княжений. Источник этих сведений неизвестен, вероятно, они — домысел самого В.Н. Татищева.

Иначе считал М.С. Грушевский: он предполагал, что Борис сначала княжил во Владимире-Волынском, а потом был переведен в Ростов, а на Волыни стал княжить Всеволод. Это возможно, если отбрасывать отождествление Виссавальда со Всеволодом. Если же признавать это тождество, то такое предположение окажется крайне шатким: ведь Всеволод — один из старших сыновей Владимира. Если Всеволод погиб в се редине 990-х годов, а Борис до этого времени уже княжил на Волыни, значит, ко времени кончины отца (1015 год) Борис был уже зрелым мужем. Более резонно предположение, что Борис какое-то время княжил на Волыни после Всеволода; см.: Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 341-342.

Краткое (проложное) житие Бориса и Глеба сообщает, что младший, а не старший из братьев княжил в Ростове, а не в Муроме, но это, очевидно, ошибка, возникшая при составлении текста или при его переписывании на очень ранней стадии. См.: Лосева О.В. Жития русских святых в составе древнерусских Прологов… С. 169, 439: «В то время бяше у него (у Владимира. — А. Р.) Борис, а брату его Глебови Ростове будущю». В принципе сообщение жития можно понять так: Борис был призван отцом Владимиром в Киев, а Глеб в это время находился в Ростове — городе старшего брата (жил при нем по малолетству, приехал в гости или был вынужден покинуть свое княжение и удалиться в стольный город Бориса). Но в некоторых списках оно изменено так, что указывает прямо на княжение Глеба в Ростове: Глеб в Ростове «держал власть». — Там же. С. 438, вариант 13, перевод на современный язык.

По мнению А.А. Шахматова, «можно думать, что Туров, прославленный уже чудесами святых братьев и гордившийся монастырем, названным их именами <…> благочестивый составитель житийного сказания решил не ставить в связь с именем окаянного Святополка. Быть может, он желал стереть аналогию между современным ему великим князем Святополком (Святополком Изяславичем, княжившим в Турове, а в 1093—1113 годах занимавшим киевский престол. — А. Р.), городом которого был Туров, и Святополком Окаянным Туровским». — Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 45, прим. 1. Н.И. Милютенко убеждена, что Святополк получил Пинское княжение после прощения Владимиром в 1015 году; см.: Милютенко Н.И. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси. С. 378—379. Однако это предположение недоказуемо.

Так или иначе, нельзя не согласиться с утверждением современного автора комментариев к «Истории Русской церкви» митрополита Макария: «Свидетельства поздних <…> Никоновской летописи и Степенной книги в данном случае вряд ли надежны — их составители неоднократно позволяли себе применительно к древнерусскому периоду тенденциозные добавления либо формулировки на основании собственных умозаключений». — Назаренко А.В. Комментарии // Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. История Русской церкви. Кн. 2. С. 603, прим. 14.

Так называемая вторая редакция жития Авраамия сообщает, что предыдущий епископ, Феодор, назначенный в Ростов, бежал, убоявшись язычников, и на его место был возведен Иларион, прибывший вместе с князем Борисом (Там же. С. 32).

В «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона, составленном в 1040-х годах, содержится западная литургическая формула «Christus vincit, Christus regnat, Christus imperat» — «Христос побеждает, Христос царствует, Христос правит» (лат.); см.: Мюллер Л. Западная литургическая формула в «Похвале» Илариона Владимиру Святому // он же. Понять Россию: Историко-культурные исследования / Пер. с нем. Л.И. Сазоновой. М., 2000. С. 134-140.

Разделял это мнение и А.Е. Пресняков. Нестор сообщает о «злобе», ненависти, которую питал Святополк к Борису, объясняя ее с религиозной точки зрения: великий грешник, наущаемый дьяволом, хочет уничтожить праведника. Но не исключено, считал А.Е. Пресняков, что «“злоба” Святополка на Бориса, а может быть, и на отца вызвана была явным предпочтением Бориса другим сыновьям и <…> весьма вероятным намерением передать Киев именно Борису». — Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 342.

По мнению В.И. Буганова, Святополк мог ненавидеть Владимира за убийство отца, Ярослав — за опалу матери Рогнеды. — История России с древнейших времен до конца XVII века. М., 1997. С. 106—108. Но довольно странно, что острая обида за мать выплеснулась наружу только спустя почти 15 лет после ее смерти: ведь Рогнеда, согласно записи в «Повести временных лет» (Повесть временных лет. С. 57, 195), скончалась в 6508-м, то есть в 1000-м или в начале 1001 года.

Н.И. Милютенко склонна считать, что в это время был жив и Станислав: см.: Милютенко Н.И. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси. С. 100. Она вслед за А.А. Шахматовым (Шахматов Л.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 78) отождествляет с ним некоего русского князя Зинислава, о смерти которого сообщает византийский хронист Иоанн Скилица под 1036 годом. Однако, скорее все го, Станислава в 1015 году не было в живых: в летописях после смерти отца он ни разу не упоминается.

Старшинство считал главным основанием для притязаний Святополка на власть и А.А. Шахматов: История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 68.

Об этом настойчиво писал А.Е. Пресняков: до завещания Ярослава Мудрого 1054 года, по которому Киев получал старший из его сыновей, а верховная власть над Русью передавалась трем старшим сыновьям, наблюдается «отсутствие всяких черт старейшинства». Усобицы «можно рассматривать как естественное последствие того, что не было в обычно- правовых понятиях той эпохи никаких способов для организации семейного владения вне либо патриархальной родительской власти, либо вполне нераздельного владения, общего для сонаследников, которые ничего в нем не считали бы своим. И с первых шагов к реальному разделу владений в форме посадничества сыновей под властью отца, как только власть эта сметена смертью, перед молодым государством остаются только две возможности: восстановление единства и целости владения путем борьбы и уничтожения родичей или распад, дробление на ряд отдельных, не зависимых друг от друга волостей-княжений». — Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 33. Ср.: Аристов В. Нарративная функция мотива «старейшинства» в летописной повести о Борисе и Глебе // Борисоглебский сборник / Collectanea Borisoglebica / Ред. К. Цукерман. Paris, 2009. Вып. 1.С. 341-352.

Ср.: «И Борис и Глеб представлены как сыновья, у которых чувство любви неотделимо от осознания ими своего подчиненного положения в системе клановой субординации. Готовность подчиниться отцу переносится на персону старшего брата, Святополка, занимающего место “старшего” — отца — после смерти Владимира». — Там же. С. 337. Надо, однако, учесть, что семейно-родовая терминология может означать здесь и отношения господства-подчинения в системе власти.

B. О. Ключевский доказывал это суждение примерами: «Довольно труд но сказать, какой порядок княжеского владения существовал на Руси при предшественниках Ярослава, и даже существовал ли какой-либо определенный порядок. Иногда власть как будто переходила от одного князя к другому по старшинству; так, преемником Рюрика был не малолетний сын его Игорь, а родственник Олег, по преданию, его племянник. Иногда всею землею правил, по-видимому, один князь; но можно заметить, что это бывало тогда, когда не оставалось налицо русских взрослых князей. Следовательно, единовластие до половины XI в. было политическою случайностью, а не политическим порядком. Как скоро у князя подрастало несколько сыновей, каждый из них, несмотря на возраст, обыкновенно еще при жизни отца получал известную область в управление. Святослав, оставшийся после отца малолетним, однако еще при его жизни княжил в Новгороде. Тот же Святослав потом, собираясь во второй поход на Дунай против болгар, роздал волости на Руси трем своим сыновьям; точно так же поступил со своими сыновьями и Владимир. При отце сыновья правили областями в качестве его посадников (наместников) и платили, как посадники, дань со своих областей великому князю-отцу. <…> Но когда умирал отец, тогда, по-видимому, разрывались все политические связи между его сыновьями: политической зависимости младших областных князей от старшего их брата, садившегося после отца в Киеве, незаметно. Между отцом и детьми действовало семейное право; но между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права, чем и можно объяснить усобицы между сыновьями Святослава и Владимира. Впрочем, мелькает неясная мысль о праве старшинства. Мысль эту высказал один из сыновей Владимира, князь Борис. Когда ему по смерти отца дружина советовала занять киевский стол помимо старшего брата Святополка, Борис отвечал: “Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отець ми умре, то сь ми буди в отца место”». — Ключевский В. Курс русской истории. 3-е изд. М.; Пг., 1923. Ч. 1. C. 203—204. Ср. замечания А.В. Назаренко: «И в Повести временных лет, и в житийных памятниках Борисо-Глебского цикла события сильно искажены тенденциозностью агиографического жанра; киевский стол предлагается Борису отцовской дружиной, отказ же Бориса мотивируется нежеланием нарушить закон сеньората <…>. Эта мотивировка явно позднейшего происхождения и объясняется основной идеологической тенденцией памятников Борисо-Глебского цикла — апологией сеньората киевских князей <…>». — Назаренко А.В. Порядок престолонаследия на Руси XI—XII вв. С. 512, прим. 36.

100

«<…> Послание ап. Павла к Римлянам русские знали в славянском переводе XI в. Хотя первое известие о книге Апостольских чтений, спи санной на славянском языке в России, дошло до нас от 1215 г., но нет сомнения, что Апостол был известен у нас гораздо раньше <…>». — Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической истории от Владимира Святого до конца XVII века. М., 2006. С. 34. Согласно житию одного из первоучителей славян святого Мефодия, послания апостолов были переведены им и его братом Константином-Кириллом (в 860-х годах или несколько позднее), и это известие можно считать достоверным. См.: Алексеев А.А. Текстология славянской Библии. СПб., 1999. С. 151.

101

«Распоряжение столом по воле занимающего его князя имело также серьезное значение в делах о завещании столов. В период времени от завещания Ярослава Мудрого <…> и кончая завещанием Всеволода Юрьевича (Всеволод Большое Гнездо, князь Владимиро-Суздальский, ум. в 1212 году. — А. Р.) можно указать целый ряд подобных актов». В частности, это переход стола по завещанию Владимира Мономаха к его сыну Мстиславу (1125 год) и от Мстислава — к брату Ярополку (1132 год). — Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 2005. С. 119.

102

Так считал А.А. Шахматов, заметивший: в «Повести временных лет» «читаем, что Святополк во время смерти Владимира был в Киеве; в Несторовом сказании Святополк, узнав об отцовской смерти, “вседе на коня и скоро доиде Киева града”». Исследователь счел это разноречие «незначительным»: «из слов Нестора видно, что Святополк был, во всяком случае, близко от Киева». А.А. Шахматов полагал, что в первоначальной версии летописной повести, содержавшейся в не дошедшем до нас Древнейшем своде, сообщалось о приходе Святополка в Киев из Вышгорода. — Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 79—80. См. также: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. С. 38; Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 374.

103

Город имел особый статус княжеской резиденции; позднее, занимая киевский престол, князь мог отдавать именно Вышгород одному из своих сыновей, хотя город и не был столицей отдельного княжества; так поступил Юрий Долгорукий в 1149 году, вокняжив в Вышгороде своего сына Андрея Боголюбского. См.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. С. 51—53; Фроянов И. Я. Начала Русской истории. С. 377—378, 697.

104

Существует и другое свидетельство. Летописец Переяславля Суздальского сообщает, что Святополк находился в это время в Древлянской земле, где собирал войска (ПСРЛ. Т. 41. С. 44.). Однако это известие, по-видимому, недостоверно и появилось под влиянием особой редакции «Сказания об убиении Бориса и Глеба». В этой редакции, содержащейся в составе того же Летописца Переяславля Суздальского, говорится, что Святополк княжил именно в Древлянской земле (См.: Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 82.). Но это сообщение появилось вследствие пропуска в списке особой редакции «Сказания…», которым пользовался летописец. В исправном тексте этой редакции «Сказания об убиении Бориса и Глеба», очевидно, сообщалось, что в Древлянской земле княжил не Святополк, а упоминаемый вслед за ним Святослав, имя которого опустил невнимательный переписчик (См. подробнее: Карпов А.Ю. Владимир Святой. С. 350.).

105

Так Владимира называет галицкий летописец в середине XIII века; см.: БЛДР. СПб., 2000. Т. 5. XIII век. С. 218.

106

Так понимал летописное известие еще Н.М. Карамзин, однако из его интерпретации следует, что бояре и утаили смерть господина, и вы везли его тело в храм (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 1. С. 160). См. также: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1.С. 205.

107

24 июля как день убиения Бориса указано в «Сказании об убиении Бориса и Глеба»; см.: БЛД Р.Т. 1. С. 338 (оригинал), 339 (пер. Л.А. Дмитриева). В летописной повести даты нет. «Повесть временных лет» и так называемые небиблейские (летописные) Паремийные чтения о Борисе и Глебе сообщают, что день, когда Ярослав одержал в 1019 году окончательную победу над Святополком, приходился на пятницу; см.: Повесть временных лет. С. 63 (оригинал); Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 120. Свидетельство Паремийных чтений — всего лишь повторение летописного известия, так как чтения, по наиболее убеди тельной версии, основаны на летописном тексте; см.: Гиппиус А.А. «Летописные» Паремийные чтения о Борисе и Глебе: история текста и Исторический контекст // Факты и знаки: Исследования по семиотике истории. М., 2010. Вып. 2. С. 42—71. Битва, по указаниям источников, произошла на реке Альте — в том самом месте, где четыре года назад был убит Борис, что придавало победе Ярослава особенное символическое значение — она осознавалась как возмездие «второму Каину». Одной из пятниц, как установил А.А. Шахматов, в 1019 году было 24 июля. А.А. Шахматов (История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 75 и прим. 2 на с. 75, с. 82) и вслед за ним Н.И. Милютенко (Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 45—47, 154—155) полагают, что 24 июля 1019 года произошла битва на Альте, в которой Ярослав окончательно разгромил Святополка. День же убиения Бориса и место его гибели не были точно известны, но задним числом гибель была приурочена ко дню и к месту победы Ярослава над братоубийцей. Однако в истории нередки странные, невероятные или символические «сближения». Борис мог претерпеть мученическую смерть там же, где после понесет расплату его губитель. Что же касается дня убиения, то о нем современники, скорее всего, должны были знать: тело Бориса сразу после гибели князя было перенесено в Вышгород, один из дружинников, Моисей Угрин, точно спасся от убийц и мог поведать о дне гибели господина. (О Моисее Угрине еще пойдет речь в следующей главе.) Так что сомнения в точности даты 24 июля, по-моему, беспочвенны.

108

Впрочем, позиция киевлян могла быть просто выжидательной: «<…> “Кияне”, действительно, выжидали. Однако мы поспешим, если примем их осторожность за проявление общей пассивности “людей”, лишенных каких бы то ни было “собственных тенденций”. Нерешительность киевлян перед Святополком понятна. Она — результат отлучки боеспособного населения, ушедшего вместе с Борисом навстречу печенегам». — Фроянов И.Я. Начала Русской истории. С. 604. Но это бездействие может объясняться и другими причинами: или горожане все-таки не были настроены поддержать Бориса, или медлили, не зная, каким будет выбор войска.

109

В. Биленкин усматривает отражение этой нелюбви и даже непризнания княжеского достоинства Бориса в том, что его тело еще в 1072 году в отличие от тела Глеба находилось в деревянном, а не в мраморном, как принято у князей, гробу. Однако Глеб тоже мог быть захоронен сначала в деревянном гробу, а к 1072 году гроб был заменен на мраморный, напри мер, из-за ветхости; см.: Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 225, прим. 23. Об обычае погребения в камен ном гробу см.: Панова Т.Д. Каменные гробы в погребальном обряде русского средневековья (XI—XVII вв.) // Russia medievalis. München, 2011. Т. 10. Teil 1. Бориса, по-видимому, захоронили в деревянном гробу по повелению Святополка, который мог не признавать его княжеского сана; тело святого, согласно источникам, сопровождали в Вышгород его убийцы. Перезахоронение же в каменный гроб долгое время не совершалось, так как старый гроб сам по себе стал предметом почитания, реликвией. Показательно, что более века спустя, 11 августа 1191 года, ветхие гробы Бориса и Глеба были перенесены в их монастырь, расположенный на Смядыни, на месте убиения младшего из братьев. Это было в княжение Давыда Ростиславича Смоленского. М. X. Алешковский видит свидетельство нелюбви киевлян к Борису в известии Тверской летописи, что киевляне не приняли тела убитого князя; см.: Алешковский М. X. Русские глебоборисовские энколпионы 1072—1150 годов. С. 110; ср.: Карпов А. Ю. Ярослав Мудрый. С. 93. Но достоверность этого сообщения, содержащегося в поздней летописи, сомнительна.

110

Эти данные принято считать достоверными.

111

Впрочем, есть особое мнение, принадлежащее историку и археологу С.В. Белецкому: он считает, что существовало соглашение, по которому престол должен был перейти к Святополку, и Борис, не желая выступить против сводного брата, лишь исполнял условия этого договора (Белецкий С.В. Древнейшая геральдика Руси. С. 437.).

112

Почитание было установлено в 1702 году; см.: Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской церкви. 2-е изд., испр. и доп. М., 1998. (Репринтн. воспр. изд.: М., 1903.) С. 59, 134.

113

«Уже в позднем племенном обществе дружинники различались по своему положению. <…> Летописцы конца XI — начала XII в. <…> называют их в соответствии с возрастной терминологией: старших — мужа ми, менее значительных отроками. <…> Дружинная терминология продолжала древнейшую возрастную семантику полноправия мужа и менее значительного в социальном положении отрока». — Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 173.

114

А.Е. Пресняков писал о младших дружинниках в королевствах германцев: «…нельзя не допустить, что бывали они и из несвободного <…> люда и что при удаче им был открыт путь к свободе и возвышению». — Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 191.

115

Строка 13-я о тельцах и о скопище злых из повторяемого Борисом 21-го псалма в христианской традиции истолковывалась как прообразующее указание на взятие под стражу, поношение и распятие Христа; см.: Ранчин А.М. Вертоград златословный. С. 378—379, прим. 334. Борис повторяет также строки из 3-го, 37-го, 142-го и 7-го псалмов.

116

Исследовательница Борисоглебских памятников Н.И. Милютенко убеждена, что «никакой нелогичности в летописи нет. <…> Глагол “убить” в древнерусском языке имел значение не только “умертвить”, но и “избить, ударить, оглушить”. Следы этого сохранились в русском язы ке по сей день в выражении, звучащем теперь как плеоназм: “убиться до смерти”. Перед нами самостоятельная версия судьбы Бориса <…> совершенно логичная и внутренне не противоречивая». — Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 144. Действительно, указанные Н.И. Милютенко значения у глагола «убить» (в древнерусской, церковнославянской форме: «убита») были. Однако во всех других случаях в тексте летописной повести об убиении Бориса и Глеба этот глагол и производные от него слова используются только в том значении, которое есть у него в современном русском языке: «О убьеньи Борсове», «шедше убийте брата моего Бориса», «се убихъ Бориса, како бы убита Глеба», «брать ти убьенъ от Святополка», «Святополкъ же <…> уби Святослава», «Святополкъ седить ти Кыеве, убивъ Бориса» (Повесть временных лет. С. 59—62). Я намеренно не учитываю тот факт, что некоторые из этих выражений могут принадлежать более позднему слою текста: это несущественно, важно, что в ином значении глагол «убита» здесь не употребляется. Мало того: слово «убивше» («убив») в первом упоминании о смерти Бориса, раненного копьями, точно соответствует приказанию Святополка, где тоже используется форма этого глагола («убийте») в значении «лишите жизни». Предполагать в летописной повести единичное употребление этого глагола в ином значении нет никаких оснований.

117

А.А. Шахматов считал, что этим местом могло быть урочище Дорогожичи (Там же. С. 69), но мне его догадки не кажутся убедительными.

118

Достоверность и первичность версии убиения, изложенной в «Чтении…» Нестора, попытался недавно дезавуировать С.М. Михеев, считающий, что Нестор использовал текст летописной повести, но выправил его. С.М. Михеев признает, что «летописному повествованию об убиении Бориса, где сначала говорилось о произошедшем “около” шатра на падении на Бориса, находившегося в шатре, а затем об убиении Бориса, которого везли с места первого нападения, одним из двух варягов, в “Чтении” соответствует более логичный рассказ об убийстве Бориса, выскочившего из шатра после нападения, одним из убийц <…>». — Михеев С. М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 88. Но для автора «совершенно очевидно, что Нестор (1) исправил путаницу своего источника с убийством то ли в шатре, то ли “около” него; (2) исправил путаную историю с повторным посыланием убийц; (3) убрал конкретику, заменив “варягов” на “губителей”». — Там же. С. 88. Для меня это, напротив, совершенно неочевидно.

119

Культ Олава был более сложным, чем почитание правителей-страстотерпцев: «С самого начала культ Олава был многоплановым, как и его образ в житиях и сагах. Олав-король, объединитель Норвегии, Олав-законодатель, Олав-миссионер, наконец, Олав-мученик — таковы основные слагаемые его образа». — Мельникова Е. А. Культ святого Олава в Новгороде и Константинополе. С. 93.

120

Так, Михаил Всеволодович Черниговский в 1246 году принял мученическую смерть за отказ пройти очистительный обряд в ставке хана Батыя: князь воспринял эти унизительные процедуры как идолопоклонство; см.: Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и боярина Феодора // БЛД Р.Т. 5. С. 156—163; достоверность житийного повествования проверяется другими источниками: Карпов А.Ю. Батый. М., 2011. (Серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 1515 (1315).) С. 187—201. В 1318 году на верную смерть в Орду отправился тверской князь Михаил Ярославич, желая отвратить разорение своей земли тата рами; см.: Житие Михаила Ярославича Тверского // БЛДР. СПб., 1999. Т. 6. XIV — середина XV века. С. 68—91; о противоречивой личности князя см.: Горский А.А. «Всего еси исполнена земля Русская…»: Личности и ментальность Русского Средневековья: Очерки. М., 2001. С. 81—92.

121

В «Сказании об убиении Бориса и Глеба» такая деталь, как повреждение ноги Глеба, понята неоднозначно, что выдает вторичность этого текста в сравнении с летописной повестью или, скорее, с ее источником, которым пользовался автор жития. Как будто бы сказано, что ногу повредил не Глеб, а конь Глеба: конь не «наломи ему (Глебу. — А. Р) ногу мало» (Повесть временных лет. С. 60), а просто «наломи ногу» (БЛД Р.Т. 1. С. 340). Правильный вариант содержит летопись, а не житие: споткнувшийся конь повредил ногу не себе, а Глебу, почему князь и вынужден был дальше плыть в ладье — ему было больно и трудно сидеть в седле. Если бы но гу покалечил конь, князь мог бы просто пересесть на одну из сменных лошадей, которые всегда имелись в отрядах, отправлявшихся столь далеко. Этот казус разъяснил еще А.А. Шахматов: История русского летописания. Т. 1.Кн. 1.С. 70-71.

122

Возможно, отказываясь от версии о муромском княжении Глеба и его путешествии в Киев по зову Святополка, Нестор исходил из того, что князь был еще ребенком и отец не мог отпустить его на княжение в далекой земле.

123

Повесть временных лет. С. 197—198. В одной из редакций проложного жития Глеба убийцами названы помимо Горясера Путша, Тальць, Елович и Ляшко. См.: Лосева О.В. Жития русских святых в составе древ нерусских Прологов… С. 290. Но это явно влияние «Повести временных лет», «Сказания об убиении Бориса и Глеба» либо краткого (проложного) жития Бориса и Глеба, в которых эти имена носят убийцы старшего бра та Бориса. Согласно южнославянской версии краткого (проложного) сказания об убиении Глеба, отрок ехал в Киев, чтобы отдать память умершему отцу («хотя видети гроб отца своего»). По свидетельству всех других текстов, Глеб был позван в Киев Святополком, который сообщил ему о болезни, а не о смерти отца Владимира. Это известие в южнославянской версии, по-видимому, появилось вследствие «редакторского вмешательства» (Там же. С. 172—173).

124

См.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 71. По мнению исследователя, это указание попало в летописный свод начала XIV века, откуда и было заимствовано позднейшими летописями. В месте впадения Тьмы в Волгу позднее был основан монастырь, посвященный Борису и Глебу, на что обратил внимание А.А. Шахматов.

125

В «Степенной книге» — памятнике сере дины XVI века — сообщается, что в Кидекше Борис останавливался на пути из Ростова в Киев, а Глеб — по дороге из Мурома в Киев; см.: Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Т. 1. С. 415. Это известие отражает реальность не XI, а XVI века, когда основной путь из Ростова в Киев шел уже не по Волге к Смоленску и далее вниз по Днепру, а через Суздальскую землю и Москву. См.: Комарович В.Л. Китежская легенда: Опыт изучения местных легенд. СПб., 2013. С. 145. По мнению B. Л. Комаровича, Кидекша в 1024 году после расправы с населявшими ее волхвами стала опорным пунктом для Ярослава Мудрого при христианизации Суздальской земли в 1024 году и только в позднейших преданиях Кидекша была названа местом, где останавливался Борис: Там же. C. 145-151.

126

Эту мысль еще почти двести лет назад высказал Н.А. Полевой, за метивший, что «иного пути и не могло быть тогда. В Муром ездили из Ростова, а из Киева плыли до Смоленска по Днепру, потом переезжали на Волгу, и сею рекою приближались к Ростову, достигая его от берегов Волги сухим путем». — Полевой Н.А. История русского народа. Т. 1. С. 506.

127

Вятичи могли отпасть от Киева после смерти Владимира и начала борьбы между его сыновьями (убиения Бориса).

128

Такие именования Христа Агнцем в Новом Завете постоянны: Ин 1: 29, 36; 1 Петр. 1: 19; Откр. 5: 6 и др. В ветхозаветной Книге пророка Исайи есть образ «Раба Господнего», который «яко агнец пред стригущим Его безгласен» (53: 7); в христианской традиции, начиная с Деяний святых апостолов (8: 32—35), он истолковывается как символ-предречение о Христе и о Его Крестной смерти. Глеб в «Сказании…», умоляя убийц о снисхождении, называет себя молодой лозой. Это тоже уподобление Христу: Иисус в Евангелии от Иоанна (15: 1) символически именует себя виноградной лозой.

129

Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской церкви. С. 44, прим. 1. Также понимал известие источников и Д.И. Иловайский: «Тело его было заключено между двумя колодами (т. е. выдолбленными обрубками) и зарыто в лесу на берегу Днепра» (Иловайский Д.И. Становление Руси. С. 97).

130

Например, составители «Словаря древнерусского языка (XI—XTV вв.)» определяют значение глагола «повергоша» в «Чтении» Нестора как «бросили, положили, оставили»: Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.): В Ют. / Гл. ред. И.С. Улуханов. М., 2000. Т. 6 (овадъ — покласти). С. 475— 476. В церковной службе, восходящей, как принято считать, или к «Сказанию об убиении Бориса и Глеба», или к его несохранившемуся источнику, упоминание об оставлении тела Глеба между двумя колодами понято совершенно однозначно — как погребение: Глеб «межю дъвема колодами съкровенъ», сокрыт. — Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 146.

131

Чешский этнограф Л. Нидерле считал, что в миниатюре Сильвестровского сборника отражен древний княжеский погребальный обряд скандинавского происхождения — похороны в ладье: Нидерле Л. Славянские древности / Пер. с чеш. Т. Ковалевой, М. Хазанова. 2-е изд. М., 2001. С. 230-231 и прим. 20 на с. 512.

132

Само это слово, восходящее к работам известного фольклориста Д.К. Зеленина, по-видимому, в народной традиции имеет несколько иной смысл, обозначая не «нечистых», а «забытых», непоминаемых покойников, отношение к которым двойственно; они могут и почитаться как носители сакральной силы; см.: Панченко А.А. Иван и Яков — не обычные святые из болотистой местности: «Крестьянская агиология» и религиозные практики в России Нового времени. М., 2012. («Новое литературное обозрение». Научное приложение. Вып. 113.) С. 143—166.

133

Московский церковный собор 1667 года (правда, кажется, в противоречии с более ранней господствовавшей традицией) указывал, что нетленными могут быть не только тела святых, но и тела отлученных и находящихся под архиерейскою и священническою «клятвою». См. об этом: Левин И. От тела к культу / Пер. с англ. А.Л. Топоркова // Левин И. Двоеверие и народная религия в истории России. М., 2004. С. 165—166.

134

Историк Б.А. Успенский обратил внимание на известие повести о Борисе и Глебе в составе Летописца Переяславля Суздальского: «Убиену же Глебови и повержено на пусте месте межи двема клад[о]ма сосновыми, и привержен хврастом» (ПСРЛ. Т. 41. С. 50-51.). По необъяснимым причинам ученый истолковал это известие как указание, что тело Глеба было повешено между деревьями, а это было одним из способов обращения с трупами заложных (Успенский Б.А. Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси. М., 2000. С. 37. Возможно, на мнение Б.А. Успенского повлияло понимание выражения из летописной повести об оставлении тела Глеба «на брезе» («на берегу») как о погребении на дереве, принадлежащее Э. Рейсману (Reisman E. S. The Cult of Boris and Gleb. Remnant of a Varangian Tradition? //The Russian Review. 1978. Vol. 37. No 2. P. 141 — 157). Впрочем, Б.А. Успенский на эту статью не ссылается. Относительно недавно А. Поппэ упрекнул меня в доверчивом принятии трактовки Э. Рейсмана, справедливо отметив одну библиографическую неточность, мною допущенную (Поппэ А. Св. Глеб на березе: Заметка о ремесле исследователя // Ruthenica. Киiв, 2007. Т 6. С. 308—314). Однако в своей статье (Ранчин А.М. О принципах герменевтического изучения древнерусской словесности // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2001. № 2(4) я лишь без необходимых оговорок поддержал мысль Э. Рейсмана о том, что в характере совершенного убийства и отказе от погребения тела могла отразиться дохристианская обрядность.).

Забрасывание тела Глеба хворостом в известии Летописца Переяславля Суздальского действительно напоминает обращение с заложным покойником. Однако не очень ясен источник этого сообщения и, соответственно, его достоверность (Повесть об убиении Бориса и Глеба, близкая к тексту «Сказания об убиении…», но содержащая ряд уникальных известий, входит в Летописце Переяславля Суздальского в состав «Повести временных лет», текст которой, по мнению А.А. Шахматова, восходит к так называемому Полихрону начала XIV века; рукопись Летописца Переяславля Суздальского датируется XV веком; см.: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. // он же. Разыскания о русских летописях. М.; Жуковский, 2001. С. 621—629; существование Полихрона оспаривается; см.: Приселков М.Д. История русского летописания XI—XV вв. (Studiorum slavicorum monumenta. Т. 11). 2-е изд. / Подг. к печати В.Г. Вовиной. СПб., 1996. С. 103, 145—146. О возможных источниках дополнений текс та «Повести временных лет» в Летописце Переяславля Суздальского см.: Милютенко И.И. Летописец Переяславля Суздальского в летописании Северо-Восточной Руси нач. XIII в. Автореф. дисс. <…> канд. филол. наук. СПб., 1992.).

Возможно, в Летописце Переяславля Суздальского содержится позднее осмысление оставления тела Глеба в прибрежном лесу как свидетельства, что с убитым обращались как с заложным покойником. К XV веку, когда составлялся летописец, ритуалы обращения с заложными покойниками уже несомненно сложились. Впрочем, повесть о Борисе и Глебе, входящая в состав Летописца Переяславля Суздальского, могла быть составлена ранее, в конце XII — начале XIII века (Милютенко Н.И. Переяславское сказание о Борисе и Глебе // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 47. С. 81.).

135

Это Слово 5-е («О маловерьи») Серапиона Владимирского, составленное, по-видимому, в 1275 году, в котором обличается представление, что погребение в землю удавленника или утопленника вызывает «гнев земли»; см.: Громов М. Н., Миньков В.В. Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001. С. 554. О версии, что с телом Глеба поступили как с телом заложного покойника, см. подробнее: Ратин А.М. Вертоград златословный. С. 316—320, прим. 164.

136

Особые соображения высказал С.Ю. Темчин. Он считает, что Святослав не был причислен к лику святых по двум причинам. Во-первых, князь был намного старше Бориса и Глеба, а в установлении почитания Бориса и Глеба были особенной важны молодость Бориса и полудетский возраст Глеба, поскольку образцом для Борисоглебского культа было почитание Вифлеемских младенцев, убитых царем Иродом, который пытался уничтожить ново рожденного Христа, видя в Нем своего соперника. Во-вторых, Святослав бежал от убийц, а не кротко ожидал смерти; см.: Темчин С.Ю. «Се несть убийство, но сырорезание»: Агиографический образ Вифлеемских младенцев как концептуальная основа Борисоглебского культа // Именослов. История языка. История культуры / Отв. ред. Ф.Б. Успенский. М., 2012. С. 228. С первым соображением отчасти можно было бы согласиться: как показал исследователь, осмысление фигуры отрока Глеба в «Сказании об убиении Бориса и Глеба», по-видимому, действительно соотносится с мотивом в одной из переведенных с греческого проповедей, посвященной Вифлеемским младенцам. (Подробнее об этом я еще буду говорить в заключительной главе.) Однако Борис по возрасту так же, как и Святослав, никак не подходит на роль хотя бы «относительного» сверстника жертв Ирода. Что же касается второго предположения, то его принять нельзя: ведь, согласно «Чтению…» Нестора, Глеб тоже пытался бежать от убийц, но это нимало не препятствует книжнику прямо сравнивать его с Христом, автор же «Сказания…» пишет о том, что отрок сначала долго молил злодеев о снисхождении и только после смиренно принял предначертанную участь.

137

Впрочем, какие-то рассказы об Эймунде (но не обязательно в форме саги), по-видимому, существовали уже в конце XII века; см. аргументацию в статье: Глазырина Г.В. О шведской версии «Пряди об Эймунде» // Норна у источника судьбы: Сборник статей в честь Е. А. Мельниковой. М., 2001. С. 61—69; краткий обзор точек зрения см. в статье: Мельникова Е. А. Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга». С. 255, прим. 3.

138

О дате этого брака см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 492—496. Автор книги сделал вывод, что Эймунд при шел на Русь не раньше 1019 года (Там же. С. 454). С.М. Михеев, твердый сторонник версии о том, что в «Эймундовой саге» отражен факт убийства Бориса Ярославом Мудрым, почему-то видит противоречие между этим утверждением исследователя и его же мнением, что историческим прототипом Бурицлава был Святополк; он напоминает, что война между Ярославом и Святополком велась раньше, с 1016 по 1019 год (Михеев С. М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 198, прим. 300). Однако никакого противоречия в позиции А.В. Назаренко нет: если считать, что сага сохранила (хотя и в деформированном виде) память о разновременных исторических фактах и синхронизировала их (а именно так и полагает ученый), то вопрос о возможности реального участия Эймунда в войне Ярослава Мудрого со Святополком Окаянным не имеет абсолютно никакого значения: просто такая роль была ему приписана в позднейшей скандинавской традиции, довольно равнодушной к хронологии. Впрочем, этот анахронизм мог появиться «в результате позднего добавления сказителей, передававших рассказы об Эймунде из поколения в поколение». — Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 171. Хронологическая несуразность была уже давно объяснена исследовательницей скандинавских саг Т.Н. Джаксон: «введение в текст» Инги-герд «имеет под собой две причины: а) постоянное соединение в памятниках скандинавской письменности образов Ярицлейва и Ингигерд; б) включение Пряди об Эймунде составителями Книги с Плоского острова в состав Саги об Олаве Святом вслед за рассказом о сватовстве и женитьбе Ярицлейва». — Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). С. 171, прим. 42. К тому же описание пира, устраиваемого Ярицлейвом и Ингигерд после прихода Эймунда, в «Эймундовой саге» «носит полностью литературный характер» и никак не может быть использовано «для датировки приезда Эймунда на Русь». А «появление Ингигерд <…> в Пряди вряд ли может быть связано с изначальными рассказами о деяниях Эймунда. Упоминание о ее присутствии на пиру в честь приема Эймунда, вероятно, было произведено составителем Пряди при ее записи <…>». — Мельникова Е. А. Эймунд Хрингссон, Ингигерд и Ярослав Мудрый: Источниковедческие наблюдения //Анфологион: Власть, общество и культура в Средние века и раннее Новое время. С. 155—156, 157; она же. Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга». С. 267.

139

На это обращал внимание еще Д.И. Иловайский, заметивший, что эта вопиющая неосведомленность изобличает «баснословный характер» саги: Иловайский Д.И. Становление Руси. С. 784, прим. 12.

140

В драпе (хвалебной песни) о норвежском конунге Олаве Трюггвасоне, сложенной Хальфредом Оттарссоном по прозвищу Трудный Скальд в 996 году, упоминается конунг Бурицлав из Виндланда, то есть из земель западных славян-вендов. См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 5. С. 57.

141

Дословно сказано, что Святополк умер в «пустыне», расположенной «межю Ляхы и Чехы». — Повесть временных лет. С. 64, то же, с перестановкой слов — «межю Чехы и Ляхы» — в «Сказании об убиении Бориса и Глеба»; см.: БЛД Р.Т. 1. С. 344, 346. А.В. Марков предположил, что это выражение надо понимать как идиоматический оборот, означающий «где-то очень далеко»; аналогичное выражение словарь В.И. Даля зафиксировал в архангелогородских говорах; см.: Марков Л.В. Поэзия Великого Новгорода и ее остатки в Северной России // Пошана. Харьков, 1908. Т. 18. С. 454. Символический смысл смерти Святополка за пределами Русской земли отмечал Ю.М. Лотман, резюмировавший: «Исход путешествия (пункт прибытия) определяется не географическими (в нашем смысле) обстоятельствами и не намерениями путешествующего, а его нравственным достоинством» (Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // он же. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — история. М., 1996. С. 246). Святополк может быть соотнесен с погибшим в пустыне нечестивым императором Юлианом Отступником; см.: Ранчин А.М. Некоторые наблюдения над реминисценциями из Священного Писания в памятниках Борисоглебского цикла // А.М. Панченко и русская культура: Исследования и материалы. СПб., 2008. С. 36—39. Слишком смелой представляется идея, что в сравнениях смерти Святополка с гибелью императора Юлиана Отступника («Сказание об убиении Бориса и Глеба») и убийцы Бориса и Глеба с Авимелехом («Повесть временных лет» под 6527/1019 годом и так называемые исторические паремии Борису и Глебу) заключен намек на насильственный характер кончины «второго Каина», будто бы убитого по приказу Ярослава. Слабая память об этом событии, по мнению Н.И. Милютенко, сохранилась как раз в скандинавской «Эймундовой саге», где в эпизоде убийства Бурицлава прототипом является именно Святополк; см.: Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 124—133. Это предположение логично с точки зрения политических интересов победившего Ярослава Мудрого, но не бесспорно, если исходить из данных текстов. Древнерусской словесности была чужда тайнопись посредством аллюзий. Кроме того, ни Авимелех, ни Юлиан не были жертвами убийства, замышленного соперниками в борьбе за власть, как Святополк по версии Н.И. Милютенко: Авимелех был убит обломком жернова, брошенным некоей женщиной со стены при осаде им города; Юлиан убит в бою, согласно христианской традиции, это было чудесное возмездие, а не обыкновенная смерть от руки врага. Очевидно, сравнения Святополка с Авимелехом и Юлианом имеют целью акцентировать грех (Авимелех также был повинен в истреблении братьев) и нечестивость (параллель с Юлианом) Святополка; в сопоставлении с Юлианом также значима гибель в чужой земле. Кроме того, Авимелех, сведения о котором древнерусские книжники черпали из переводных хроник, был значим как прообраз Святополка также потому, что был рожден от прелюбодеяния; на это обратила внимание сама Н.И. Милютенко: Там же. С. 124. Об этом прямо сказано и в летописи: «<…> этот же Святополк — новый Авимелех, родившийся от прелюбодеяния и избивший своих братьев, сыновей Гедеоновых <..>» (Повесть временных лет. С. 201).

На первый взгляд об убийстве Святополка свидетельствуют слова из «Сказания об убиении Бориса и Глеба»: «Вот Юлиан цесарь — пролил он много крови святых мучеников, и постигла его страшная и бесчеловечная смерть: неведомо кем пронзен был копьем в сердце. Так же и этот — неизвестно от кого бегая, позорной смертью скончался» (БЛДР Т. 1. С. 347, пер. Л.А. Дмитриева); ведь римский император Юлиан, прозванный Отступником за реставрацию язычества, был убит в походе против персов. Однако это едва ли так: ряд нечестивцев, в который входят в этом фрагменте Юлиан и Святополк, открывается Каином и Ламехом, умершими своей смертью. По-видимому, и в характеристике Святополка подразумевается бегство от несуществующей погони, завершающееся смертью, а не фактическое указание на ее насильственный характер. Желание уподобить русского братоубийцу римскому вероотступнику повлекло за собой затемнение и «искажение» фактографического плана.

142

Эта мысль высказывалась ранее С.М. Соловьевым (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. С. 321, прим. 294), о чем С.М. Михеев упоминает.

143

На этот повтор обратил внимание еще А.А. Шахматов, не давший, однако, ему объяснения.

144

По-видимому, здесь сообщается о раздаче особенно богатой, княжеской одежды. «Длинный, почти до пят, застегивавшийся на правом плече драгоценной пряжкой плащ — корзно (“кързно”, “корьзно”) — носили, кажется, только князья. Во всяком случае, все упоминания корзна в письменных источниках связаны с князьями. Корзно, как самая роскошная одежда, противопоставляется в церковной литературе бедной власянице» (Рабинович М. Г. Очерки материальной культуры русского феодального города / Отв. ред. B. В. Покшишевский, К.В. Чистов. М., 1988. С. 157).

145

Правда, согласно шахматовской реконструкции, Новгородский свод середины XI века в сообщении о приходе Святополка к власти и о раздаче даров тождествен Древнейшему своду (Там же. С. 391, 437); однако эта реконструкция носит в данном месте чисто гипотетический и условный характер.

146

Доказывая мнение о позднем появлении рассказа об убиении Бориса и Глеба в летописании, С.М. Михеев приводит также и лингвистические аргументы. В этих фрагментах встречается древняя форма аориста «рекъ», не характерная для ранних пластов «Повести временных лет»; см.: Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 134—135,

C. М. Михеев ссылается на работу А.А. Гиппиуса, для которого различия в предпочтении форм аориста служат способом разграничения разновременных пластов в составе «Повести временных лет» (Гиппиус А.А. Рекоша дроужина Игореви… К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи // Russian Linguistics: International Journal for the Study of the Russian Language. 2001. Vol. 25. No 2. P. 147-181). Кроме того, С.М. Михеев считает фрагменты об убиении Бориса, Глеба и Святослава более поздними, чем основной летописный текст, также и потому, что в них при смене грамматического субъекта в тексте используются не конструкции с союзом «и», а конструкции с союзом «же», свойственные более поздним слоям «Повести временных лет»; см.: Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 134—136. В этом случае он также основывается на наблюдениях А.А. Гиппиуса (Гиппиус А.А. Языковая гетерогенность и качество нарратива в «Повести временных лет» //Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2007. № 3 (29). С. 29—30). По подсчетам С.М. Михеева, во фрагменте, повествующем об убиении Бориса и Глеба, «же-модель» представлена 8 примерами, «и-модель» — 1. Во фрагменте статьи 6524/1016 года, соответственно, их 3 и 6, а в статье 6526/1019 года — 5 и 5. При этом подсчет почему-то назван «приблизительным», что весьма странно при оперировании статистическими данными (Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 135, таблица 16). Вывод: в описании убиения Бориса, Глеба и Святослава «же-модель» используется намного чаще, чем в ранних летописных слоях Начального свода, «что еще раз подтверждает вторич-ность этого повествования в составе Начальной летописи»; см.: Там же. С. 137—156. Для иллюстрации пример «же-модели»: «И <…> вой разидо-шася от него. Борисъ же стояше с отрокы своими» — и пример «и-модели»: «И помолившюся ему, възлеже на одре своем. И се нападоша акы зверье дивии около шатра <…>». — Повесть временных лет. С. 59, 197.

Но доказательная сила этих соображений относительна: постулат о строгом соответствии между этими лингвистическими данными и хронологией летописных слоев основан на текстологических аргументах, обосновывающих соотношение пластов текста и, соответственно, их большую или меньшую древность. Однако сами эти текстологические аргументы не имеют безусловной доказательной силы, они не более чем подпорки для разнообразных гипотез. Не случайно едва ли не каждый исследователь-текстолог выделяет осколки, фрагменты более ранних летописных сводов в составе «Повести временных лет» по-своему. Впрочем, сам С.М. Михеев не всегда строго следует лингвистическим критериям при определении времени создания летописных фрагментов. В рассказе о смерти и погребении Владимира (он открывает годовую статью 6523/1015 года) «же-модель» используется 2 раза, «и-модель» — также 2 раза; см.: Повесть временных лет. С. 58. Между тем, хотя никакого предпочтения «и-модели» в этом тексте нет, историк относит его к древнейшему пласту «Повести временных лет». Справедливости ради надо отметить, что этот фрагмент подвергся искажающей его смысл редактуре; см.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 67— 68, исследователь развивает и уточняет мнение Е. Е. Голубинского. Однако пропорциональное соотношение «и-модели» и «же-модели» от этого, по-видимому, не меняется.

147

Признавая существование этого свода, С.М. Михеев принимает концепцию А.А. Шахматова.

148

В этом утверждении исследователь радикально расходится с А.А. Шахматовым, считавшим, что повесть об убиении Бориса и Глеба (событийно близкая к Несторову «Чтению…» и им использованная) в Древнейшем своде уже была; ср.: Шахматов А.А. История русского лето писания. Т. 1. Кн. 1. С. 81 и др.

149

Впрочем, наиболее несдержанный сторонник версии о Ярославе — убийце Бориса инкриминирует новгородскому князю также и убийство Святослава; см.: Филист Г.М. История «преступлений» Святополка Окаянного. С. 63 и др.

150

На наблюдения Н.И. Милютенко он сослался (Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 116), но трактовал их очень своеобразно — лишь как свидетельство, что летописная повесть создана прежде «Чтения…» и «Сказания…» о Борисе и Глебе. Между тем, если датировать, как это делает С.М. Михеев, летописную повесть временем не ранее 1070-х годов, а ее редактуру — 1090-ми годами, получается, что она сложилась уже после канонизации Бориса и Глеба, которую С.М. Михеев, вслед за А. Поппэ, относит к 1072 году. Н.И. Милютенко же резонно усматривала в том, что Борис и Глеб не именуются святыми, указание на составление этого текста до канонизации братьев, которая, по ее мнению, произошла на двадцать лет раньше, в начале 1050-х годов. Более по дробный критический разбор концепции С.М. Михеева содержится в моей книге: Ратин А.М. Древнерусская словесность и ее интерпретации: Маргиналии к теме. С. 175—185.

151

На это обратил внимание А.В. Назаренко в устном высказывании о концепции С.М. Михеева, С.М. Михеев приводит его в своей книге: Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 243, прим. 369.

152

Точная дата написания Поликарпом послания Акиндину с приложенным к нему циклом сказаний неизвестна. Например, А.А. Шахматов называл и 1214—1226 годы (оговаривая, что отдельные сказания могли быть написаны раньше или позже), и 1232 год; см.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 2. С. 76, 152. Как он показал еще в 1908 году, сведения о гибели Борисова отрока Георгия, на которого князь возложил драгоценное шейное украшение — золотую гривну, заимствованы в летописной повести из несохранившегося жития Антония Печерского. Эти же сведения, с прямой ссылкой на житие Антония, отражены в сказании о брате Георгия Моисее Угрине, которое составил печерский монах Поликарп, сообщающий: «Вот что известно об этом блаженном Моисее Угрине, любимце святого Бориса. Он — родом венгр, брат того Георгия, на которого святой Борис надел золотую гривну и которого убили вместе с князем на Альте, отрубив голову из-за золотой гривны. Этот же Моисей один избавился от горькой смерти и горького заклания избежал». — Древнерусские патерики. С. 48—49 (оригинал), 152 (пер. Л.А. Ольшевской). Об отражении известий жития Антония Печерского в летописной повести, посвященной убиению Бориса и Глеба, см.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 76. О житии Антония Печерского и о сказании, посвященном Моисею Угрину, см. в более ранней работе А.А. Шахматова «Житие Антония и Печерская летопись» (Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 2. С. 151, 152, 165).

153

Собственно, именно так считают большинство историков, полагающих, что Святополк сразу после кончины Владимира покинул Русь; исключение — В.Д. Королюк и Н.Ф. Котляр (см. предыдущее прим.), их оппонент А.В. Назаренко резонно упрекает этих ученых в непоследовательности; см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 453. Однако и среди сторонников мнения о Ярославе — убийце Бориса есть те, кто убежден в достоверности известий «Повести временных лет» относительно княжения Святополка в Киеве в 1015—1016 годах; см. прежде всего: Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 260—261.

154

Для сочинения Титмара вообще характерна недоработанность слога; ср.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 465.

155

Сама Ю. Зубач ссылается на книгу: Котляр Н. Ф., Смолий В.А. История в жизнеописаниях. Киев, 1990. С. 92 и др., авторы которой развивают предположения В.Д. Королюка.

156

А. Поппэ, в отличие от других исследователей, относивших перенесение мощей Глеба в Вышгород ко времени сразу после окончательного вокняжения Ярослава в Киеве, считает, что случилось это лишь около 1045 года. Однако единственным аргументом является состоявшееся в 1044 году (то есть примерно в это время) погребение-перенесение останков Ярополка и Олега — дядьев Ярослава, павших, как и Глеб, жертвой междоусобицы; см.: Поппэ А.В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. С. 322—323. Этого факта мало, чтобы датировать перенесение мощей Глеба столь поздним временем, да и сходство двух перезахоронений — поверхностное: Ярославовы дядья в отличие от Глеба умерли язычниками, и для их христианского погребения требовалась особенная решительность.

157

Особенно разительно сходство между описаниями чуда над телом Глеба и упоминанием о явлении огненного столпа над телом английского короля-отрока Эдуарда Мученика, вероломно заколотого в 978 году по приказу мачехи; см. его латинское житие — «Страдание святого Эдуарда, короля и мученика»: Edward, King and Martyr/ Ed. by Ch. Fell. Leeds, 1971. P. 1-17.

158

См. об этом: Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 258—259. Причем Ярослав такую заботу проявил даже в отношении двух дядьев — Ярополка и Олега, погибших очень давно и бывших язычниками. Под 1044 годом «Повесть временных лет» сообщает: «Выкопали из могил двух князей, Ярополка и Олега, сыновей Святослава, и окрестили кости их, и положили их в церкви святой Богородицы». — Повесть временных лет. С. 205. О природе и происхождении этого недопустимого по церковным правилам обряда крещения останков умерших язычников см.: Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги. Русь. С. 141—168. О родопочитании во времена Ярослава см.: Поппэ А.В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. С. 320.

159

Если А.А. Шахматов относил «Чтение…» Нестора ко времени между 1081 и 1088 годами, а «Сказание о чудесах Романа и Давида» считал более поздним текстом, то С.А. Бугославский житие, написанное Нестором, датировал 1100-ми годами, а «Сказание о чудесах…» считал многослойным текстом, который был создан в три приема: в 1072—1076 годах была составлена первая редакция, не ранее 1108 года — вторая, после 2 мая 1115 года — третья. См. работы, указанные в двух предыдущих примечаниях. Точку зрения С.А. Бугославского принимает А. Поппэ, см.: Рорре A. Opowiesc о meczenstwie i chudach Borysa i Gleba: Okolicznosci i czas powstania utworu // Slavia orientalis. 1969. Roc. 18. No 3. S. 292-297. No 4. S. 357-382.

160

Похожий рассказ содержится в «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора; ср.: Там же. С. 378—381. Но Нестор постоянно именует Иоанна архиепископом, а не митрополитом.

161

На воскресенье приходятся два позднейших перенесения мощей Бориса и Глеба в новые храмы: 20 мая 1072 года и 2 мая 1115 года.

162

Его поддержал М.Д. Приселков: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. С. 45—46. М.Д. Приселков полагает, что Ярослав при канонизации Бориса и Глеба с трудом преодолел сопротивление киевского митрополита-византийца: Византия якобы упорно препятствовала формированию культов русских святых, видя в этом угрозу своему духовному диктату над Русью. Однако эта «грекофобская» гипотеза, ставшая в советское время фактически официальной и пересказанная в многочисленных учебных пособиях и популярных сочинениях, ни на чем не основана.

163

Мнения, что Борис и Глеб были канонизированы «сразу после их смерти (ок. 1020)», придерживается О. Прицак, считающий канонизацию средством легитимации власти Ярослава. См.: Pritsak О. The Origin of Rus'. Cambridge (Mass.), 1981. Vol. 1. Old Scandinavian Sources Other than Sagas. P. 32.

164

Revelli G. Monumenti letterari su Boris e Gleb. P. 505. Из этого упоминания исходят Н.И. Милютенко и А.В. Назаренко (см. предыдущее примечание). Его точность признает и А. Поппэ, который считает датой канонизации 20 мая 1072 года; см.: Поппэ А.В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. С. 325.

165

Мнение об авторстве Иоанна II основывается на том, что в службе есть заимствования из «Сказания об убиении Бориса и Глеба», из «Сказания о чудесах Романа и Давида» и из Нестерова «Чтения…», которые не могли быть написаны в дни архипастырства Иоанна I; см.: Поппэ А. О за рождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях. Р. 31—45. «Чтение…» Нестора действительно составлено не раньше 1081 года, но в «Сказании…» нет никаких признаков, позволяющих его датировать. Кроме того, весьма вероятно, что обоим житиям предшествовали несохранившиеся памятники, посвященные Борису и Глебу, а у «Сказания о чудесах…» и Нестерова «Чтения…» был общий источник — записки о чудесах, ведшиеся при вышгородском храме. В службе упомянуты только первые, ранние чудеса, относящиеся ко времени Ярослава Мудрого; см. об этом, например: Мюллер Л. О времени канонизации святых Бориса и Глеба. С. 84, со ссылкой на П.В. Голубовского. Текст службы: Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 133—143. По мнению Н.С. Серегиной, службой Борису и Глебу именуются три службы этим святым, составленные в разное время; см.: Серегина Н. С Песнопения русским святым: По материалам рукописной певческой книги XI—XIX вв. «Стихирарь месячный». СПб., 1994. С. 75—101.

166

Так считали А.А. Шахматов и М.Д. Приселков, позднее — А. Поппэ; см.: Поппэ А. Митрополиты Киевские и всея Руси. С. 449.

167

Так считает Н.И. Милютенко: Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 50-52.

168

Это мнение А.В. Назаренко, полагающего, что освящение посвященной Борису и Глебу церкви произошло 24 мая 1050 или 1051 года (по- видимому, подразумевается 24 июля); см.: Назаренко А.В. Киевский митрополит Иоанн I. С. 76.

169

Так полагает Н.С. Серегина; см.: Серегина Н.С. Песнопения русским святым. С. 76—78, 106—107. Однако неизвестно даже, был ли Иларион после избрания в митрополиты все-таки рукоположен в Константинополе, тем более не очевидно, что он был вынужден покинуть кафедру и его имя стало запретным; см. обзор точек зрения в моей статье: Ранчин А.М. Установление почитания Владимира Святого (По поводу концепции А. Поппэ). С. 120—134.

170

Год рождения Святополка Изяславича неизвестен. В справочной литературе обычно указывается 1049 либо 1050 год; см., например: Войтович Л. Князiвськи дiнастии Схiдноi Европи (кiнець IX — початок XVI ст.): склад, суспiльна i полiтична роль. Iсторико-генеалогiчне дослiдження. Львш, 2000; электронная версия: http://www.litopys.org.ua/; Славянская энциклопедия: Киевская Русь — Московия: В 2 т. /Авт.-сост. В.В. Богуславский. М., 2002. Т. 2. С. 323. Но эта дата основывается на свидетельстве историка XVIII века B. Н. Татищева, достоверность которого не доказана.

171

20 мая названо в «Сказании о чудесах Романа и Давида» и в «Чтении…» Нестора, а также в Ипатьевском списке «Повести временных лет». В «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку приведен другой день — 2 мая. А.А. Шахматов признал верной дату 20 мая: (оно в 1072 году было воскресным днем, а торжественные перенесения мощей как будто бы было принято совершать в воскресные дни, так, в 1115 году мощи Бориса и Глеба были погребены в новом храме именно в воскресенье, 2 мая). Дата 2 мая в летописной статье под 1072 годом появилась ошибочно, под пером позднейшего переписчика, помнившего о более позднем перенесении мощей в 1115 году, которое действительно состоялось 2 мая. См.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 58, прим. 2; ср. реконструированный А.А. Шахматовым текст так называемой первой редакции «Повести временных лет» (составленной до 1115 года), в котором 2 мая заменено на якобы изначальную дату — 20 мая: Там же. Т. 1. Кн. 2. С. 809. Это мнение стало общепризнанным. См.: Лосева О.В. Русские месяцесловы XI—XTV веков. С. 105. Б.А. Рыбаков, отталкиваясь от летописной даты 2 мая 1072 года, трактовал торжество перенесения мощей Бориса и Глеба как «весенний праздник»: «Выбор 2 мая для первого русского празднования, которому тогда придавалось большое значение, был не случаен. Известный нам календарь, составленный в IV в. н. э., начинает счет дней именно со 2 мая. Этот день был выбран потому, что совпадал с появлением на киевских полях первых ростков яровых посевов пшеницы и ячменя, дальнейшей судьбе которых и был посвящен весь календарь». — Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. 2-е изд., испр. М., 2001. С. 634. Рудименты языческого аграрного культа в почитании Бориса и Глеба действительно присутствуют, и перенесение мощей было приурочено к весне, видимо, не случайно (впрочем, не менее важна и близость ко времени празднования Пасхи). Но объяснение выбора дня неверно, так как Б.А. Рыбаков не учел ошибочность летописной даты.

172

Прославляя Владимира как крестителя Руси, Иларион уподобляет его Константину Великому, а Владимирову бабку Ольгу сравнивает с матерью римского императора святой Еленой: «Он же с материю своею Еленою крест от Иерусалима принесъша и по всему миру своему раславъша, веру утвердиста, ты же съ бабою твоею Ольгою принесъша крест от новааго Иерусалима, Константина града, и сего по всей земли своей поставиша, утвердиста веру». — Там же. С. 48. В переводе диакона А. Юрченко: «Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, крест принеся из Иерусалима и по всему миру своему распространив <его>, — ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, крест принеся из Нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив его по всей земле». — Там же. С. 49.

173

Эта датировка достаточно убедительна. Обоснование этой даты другими соображениями (упоминание в «Слове…» правнуков Владимира, которые не могли появиться на свет до 1040-х годов) см. в кн.: Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 539—540, прим. 20. Ранее на это известие обратил внимание сам А. Поппэ; см.: Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях. Р. 56—57.

174

Возможно и другое объяснение. По мнению А.В. Назаренко, «Слово Илариона…» (точнее Похвала Владимиру, в него входящая) было составлено около 1043/44 года или же в 1046 году, а канонизация Бориса и Глеба могла состояться несколькими годами позднее, и именно потому Иларион не упоминает о святых братьях (Назаренко А.В. Территориально-политическая организация государства и епархиальная структура церкви в Древней Руси (конец X—XII век) // он же. Древняя Русь и славяне. С. 193—194, прим. 68. Как полагает А.В. Назаренко, первые внуки Ярослава Мудрого (дети его сыновей Владимира и, возможно, Изяслава) могли родиться уже в конце 1030-х — начале 1040-х годов; см.: Там же. С. 194.). Однако эта точка зрения является только предположением. К тому же, если бы выбор упоминаемых князей не определялся темой прямой родственной преемственности киевских правителей, Иларион всё равно должен был бы упомянуть о Борисе и Глебе — даже если они и не были канонизированы к тому времени. Ведь говорит же он о благоверии здравствующих Ярослава и Ирины, прославляет как святых Владимира и его бабку Ольгу (в то время еще не причисленных к лику святых) и упоминает даже о князьях-язычниках Игоре и Святославе!

175

По крайней мере, именно такова функция этого мотива в Борисо-Глебских памятниках; ср.: Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 250—251.

176

Впрочем, один из древних византийских богослужебных уставов — Устав Великой церкви, то есть Софии Константинопольской, содержит памяти многих императоров и императриц. Однако их почитание не получило широкого церковного признания и было позднее предано забвению. См.: Лосева О.В. Русские месяцесловы XI—XIV веков. С. 46-47.

177

Так склонен считать А. Поппэ; см.: Поппэ А. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. С. 324—325.

178

Церковь, заложенная еще в 1070-х годах, но не построенная в срок из-за обрушения, была одним из наиболее значительных по размерам древнерусским храмом своего времени; см.: Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца X — начала XIII в. С. 285-286.

179

Одно из первых упоминаний праздника Бориса и Глеба — в месяцеслове Мстиславова Евангелия, составленного для сына Владимира Мономаха князя Мстислава (отмечена память под 24 июля).

180

Почитание Бориса и Глеба, по-видимому, распространилось в Чехии благодаря русским женам князя и первого короля Братислава II (1035— 1092). Его первая супруга Аделайте — внучатая племянница святых (дочь Анастасии Ярославны и внучка Ярослава Мудрого), а вторая — Сватава (Светослава) — племянница страстотерпцев (дочь Марии-Добронеги). См. об этом: Кшикин Л.С. Чешско-русские литературные и культурно- исторические контакты: Разыскания, исследования, сообщения. М., 1983. С. 25, со ссылкой на работы чешских историков.

181

М.Ю. Парамонова, вслед за А. Поппэ (Поппэ А. В. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях. Р. 52), допускает, что Глеб мог быть погребен в каменной раке раньше Бориса по настоянию князя Святослава Ярославича, который, возможно, особенно почитал как раз младшего из братьев; двое из сыновей Святослава, родившиеся, скорее всего, в 1050-х годах, носили княжое (Глеб) и крестильное (Давыд) имена святого.

182

Так, в конце XVIII века «Словарь Академии Российской» дает такое толкование слову «страстотерпец»: «мученик, пострадавший за Христа» (Словарь Академии Российской. СПб., 1794. Ч. 5. Стб. 847).

183

Неясно, могло ли быть образцом для канонизации Бориса и Глеба существовавшее в древности почитание еще нескольких византийских императоров, которые пали жертвами заговорщиков. В древнерусской рукописи, переписанной с болгарского оригинала, — Остромировом Евангелии 1056— 1057 годов — под 28 ноября отмечена память благоверных царей Константина, отравленного мачехой в 641 году, и Маврикия и его пяти сыновей, убитых узурпатором Фокой в 602 году; см.: Остромирово Евангелие 1056—1057 года по изданию А. X. Востокова. М., 2007. Л. 242 г — 243 а; Лосева О.В. Русские месяцесловы XI—XIV веков. С. 213. Однако эти культы, оказавшиеся забытыми в самой Византии, едва ли были значимыми для Русской церкви.

184

Недавно в «Сказании об убиении Бориса и Глеба» была найдена выразительная параллель с одной из переведенных в Болгарии греческих проповедей, которая посвящена памяти Вифлеемских младенцев, убитых по повелению царя Ирода. Это редкое слово «сырорезание» (в значении «предание преждевременной, ранней смерти»), в «Сказании…» так говорит о своем готовящемся убиении Глеб. Отрицать влияние этой проповеди на житие святых братьев, по-видимому, нельзя, но из этого вовсе не следует, что почитание Вифлеемских младенцев явилось образцом при формировании Борисоглебского культа: все остальные параллели между проповедями, посвященными невинным жертвам Ирода, и памятниками Борисоглебского цикла — поверхностные, а достигший взрослых лет святой Борис, «главный» святой в этой паре, никак не соотносится с новорожденными, погубленными злодеем Иродом.

185

Параллель между житием и проповедью обнаружил С.Ю. Темчин, он же попытался доказать, что почитание Вифлеемских младенцев по служило основанием для канонизации Бориса и Глеба; см.: Темчин С. Ю. «Се несть убийство, но сырорезание». С. 216—230. С.Ю. Темчин приводит 13 перекличек между Борисоглебскими памятниками и проповедями, посвященными жертвам Ирода: убийство, совершаемое правителем; устранение возможного конкурента; поднятие руки на несовершенно летних как преступление; убийство соплеменником или близким родственником; убийство в разных местах; преступление, совершаемое по дьявольскому наущению; ночное предупреждение (ангел велит Иосифу и Марии бежать с младенцем Христом в Египет, а Предслава ночью извещает Ярослава о злодеянии Святополка); убийство как богоборческий грех; неизбежность наказания преступника; невинность жертв; вознаграждение непротивленчества Богом; святость как награда за страдание; и младенцы, и Борис и Глеб пострадали за Христа. Но, кроме одного, все эти мнимые соответствия — не более чем «общие места» церковной книжности. Вроде бы единственное исключение — это предупреждение об опасности, но между явлением ангела Иосифу и вестью Предславы нет ничего общего.

186

Это предположение принадлежит Б.А. Успенскому; см. его книгу «Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси». По мнению А.А. Гиппиуса, эти небиблейские паремии Борису и Глебу были составлены приблизительно в 1118—1119 годах, в условиях конфликта Владимира Мономаха с князем Ярославом Святополчичем и с новгородцами, которым Мономах хотел напомнить об их славных предках, некогда под державших Ярослава Мудрого в борьбе со Святополком Окаянным: Гиппиус А.А. «Летописные» паремийные чтения о Борисе и Глебе. С. 42—71.

187

В категоричной форме эту мысль впервые высказал Г.П. Федотов в 1931 году: «Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещеного русского народа». — Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 49.

188

Нельзя, впрочем, согласиться с В.Я. Петрухиным, обнаруживающим в известии под 1169 годом о чудесном избавлении Михалка фразеологизм — библеизм «Бог отца его» (ср.: Быт. 49: 25, Исх. 3: 6 и др.). Притяжательное местоимение «его» и существительное «отец» в летописи относятся к выражению «молитва отца его», а не к слову «Бог».

189

Так, в далекие праисторические времена, чтобы умилостивить богов и прекратить неурожай, по решению вождей был заколот на алтаре полумифический конунг Домальди; а норвежский ярл Хакон Могучий, живший в X веке, незадолго до крещения страны, принес своего сына в жертву, желая тем самым обеспечить победу в сражении. См.: Снорри Стурлусон. Круг Земной. С. 18, 125.

190

Летописная дата 6726 должна в данном случае переводиться на современное летоисчисление как 1217, а не 1218.

191

В.И. Лесючевский полагал, что братья первоначально почитались именно как целители, а не как покровители русского воинства, однако свидетельства об их ранних чудесах говорят скорее о том, что это не так. Ср.: Поппэ А.В. О роли иконографических изображений в изучении литературных произведений о Борисе и Глебе // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 24—45; Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 238—241.

192

Дата приводится только в «Повести временных лет».

193

Дата приводится только в «Повести временных лет».

194

«Повесть временных лет» относит эти события к 980 году.

195

«Повесть временных лет» указывает 988/989 год.

196

«Повесть временных лет» указывает 988/989 год.

197

В «Повести временных лет» и других древнерусских источниках эти события не отражены.

198

В «Повести временных лет» и других древнерусских источниках эти события не отражены.

199

Другие гипотетические даты: 1020, 1026 годы, перед 1039 годом.

200

«Повесть временных лет» (в Лаврентьевском списке и др.) указывает дату 2 мая, но она признается неверной.

Еще от автора Андрей Михайлович Ранчин

Андрей Ранчин

Путеводитель по поэзии А.А. Фета

В одной книге впервые анализируются все лирические стихотворения А. А. Фета (1820–1892), включенные в Образовательный стандарт для средних школ и в Программу для поступающих в МГУ имени М. В. Ломоносова: «Кот поет, глаза прищуря…», «Облаком волнистым…», «Шепот, робкое дыханье…», «Это утро, радость эта…», «Сияла ночь, луной был полон сад. Лежали…» и др. Каждая из четырнадцати глав представляет собой разбор одного из стихотворений. Рассматриваются мотивная структура, образный строй, лексика, особенности звукописи, метрики и ритмики фетовских текстов.Для учителей школ, гимназий и лицеев, старшеклассников, абитуриентов, студентов и преподавателей-филологов и всех почитателей русской литературной классики.SummaryА. М. Ranchin.

Андрей Ранчин

Вертоград Златословный

Ранчин А. М. «Вертоград Златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях».Включенные в книгу работы посвящены исследованию поэтики древнерусской словесности и историософских идей, выраженных в древнерусских памятниках и обусловивших особенности их структуры и стиля. Некоторые работы имеют полемический характер. Диапазон анализируемых произведений — от Повести временных лет и агиографии киевского периода до Жития протопопа Аввакума. Особенное внимание уделено памятникам Борисоглебского цикла, истории их создания и их художественным особенностям; жития святых Бориса и Глеба рассматриваются в сопоставлении с их славянскими, англосаксонскими и скандинавскими аналогами.

Андрей Ранчин

«На пиру Мнемозины»

Книга посвящена анализу интертекстуальных связей стихотворений Иосифа Бродского с европейской философией и русской поэзией. Рассматривается соотнесенность инвариантных мотивов творчества Бродского с идеями Платона и экзистенциалистов, прослеживается преемственность его поэтики по отношению к сочинениям А. Д. Кантемира, Г. Р. Державина, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. Ф. Ходасевича, В. В. Маяковского, Велимира Хлебникова.

Андрей Ранчин

Перекличка Камен

Сборник посвящен произведениям русской литературы XIX – начала XXI века – от поэзии А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова до стихотворений И. А. Бродского и прозы С. Д. Довлатова и Б. Акунина. Рассматриваются подтексты, интертекстуальные связи, поэтика и символика. Тексты, вошедшие в эту книгу, разнообразны в жанровом отношении: научные работы, научно-популярные статьи и очерки, эссе, беллетристические опыты.