Борис Годунов. Трагедия о добром царе - [8]

Во второй части трилогии царская семья показана в ранее не привлекавших внимания обстоятельствах семейной драмы. Происками князей Шуйских готовится развод царя с Ириной Годуновой («Аринушкой») и устранение от власти ее брата Бориса (правда, вопреки историческим фактам, события эти перенесены в 1591 год, чтобы совместить их по времени со смертью царевича Дмитрия). Слабости и немощи царя Федора Иоанновича преображены силой его действий, соответствовавших нравственному долгу, «веданию сердца человека». Но ему трудно сопротивляться воле того, кому он сам поручил царство. «Я царь или не царь?» — вынужден спрашивать Федор Иоаннович Годунова. Царь Федор стремится помирить враждующих князей Шуйских и Годунова, он обращается к Борису Годунову:

Шурин, даже грустно

Мне слышать это: тот сторонник Шуйских,

А этот твой! Когда ж я доживу,

Что вместе все одной Руси лишь будут

Сторонники?

Борис Годунов показан А. К. Толстым умным, но все-таки расчетливым царедворцем, нарушающим клятвы, стремящимся подчинить своим интересам даже сестру, царицу Ирину Федоровну (конечно, их размолвка домыслена драматургом). В итоге, когда царь Федор Иванович пытается взять на себя управление страной, то не выдерживает тяжести этой ноши и вынужден возвратиться к прежнему порядку. Узнав о гибели князя Ивана Петровича Шуйского и царевича Дмитрия, царь Федор Иванович примиряется с Годуновым, но лишь потому, что Годунову в очередной раз удается вести себя так, чтобы добрый сердцем царь Федор ничего не заподозрил. А. К. Толстой не оставляет сомнений в неискренности решения Бориса Годунова послать князя Василия Шуйского для расследования дела о смерти царевича Дмитрия:

Шурин!

Прости меня! Я грешен пред тобой!

Прости меня — мои смешались мысли —

Я путаюсь — я правду от неправды

Не отличу!

Драма царя Бориса Годунова в последней пьесе, посвященной временам его царствования, оказывается связана со смертью царевича Дмитрия. Это то самое зло, в котором есть прямая вина Годунова. По крайней мере он не препятствовал совершиться угличскому убийству в оправдание принятой на себя миссии укрепления и защиты интересов царства. Автор трилогии очень искусно, со знанием многих исторических подробностей показывает Бориса Годунова как царя милостивого, щедрого, избегающего расправ, любимого подданными. Но его итог не утешителен: царь не выносит тяжести известий о появлении царевича Дмитрия; картина неискренней боярской присяги его сыну царевичу Федору завершает сцены «Царя Бориса», и Годунов умирает. Никакие государственные интересы и «земли русской слава» не отменят содеянного злодейства.

Осенью 1868 года Модест Петрович Мусоргский приступил к работе над либретто своей оперы «Борис Годунов». Он начал ее сценой избрания Бориса на царство в Новодевичьем монастыре, еще раз напомнив об одном из главных упреков Борису — организатору собственного избрания на Земском соборе. Согнанный приставами люд «рыдал», призывая на трон Годунова, не очень понимая, зачем нужна была эта комедия. И без того одинокие голоса защитников исторического наследства Бориса Годунова, конечно, окончательно поблекли на фоне оперных арий[42]. Сначала великое слово пушкинской трагедии, а потом драматические сцены А. К. Толстого и музыкальные образы М. П. Мусоргского не оставили Годунову возможности оправдаться. Но парадокс в том, что они же подарили Борису Годунову то, к чему он стремился больше всего, — мирскую славу, обессмертив историю царя Бориса так, как сам он не мог бы себе и представить.

Одним из собеседников Мусоргского в период работы над либретто оперы «Борис Годунов» был историк Николай Иванович Костомаров. Его труд об эпохе Смутного времени дополнил новыми штрихами рассказ о последних годах правления царя Бориса. В период борьбы с самозванцем Борис Годунов уже не так деятелен и энергичен, как раньше. Его военные и дипломатические шаги неудачны, Борис сам жил затворником и хотел, чтобы в государстве никто не говорил о Дмитрии. Он учредил крепкие заставы, никого не пропускал из-за границы и верил по-прежнему одним доносам, из-за чего в государстве множились вражда и недоверие друг к другу. По словам историка, «притворяясь спокойным, Борис с каждым днем опускался. Могущество его падало — он видел: русская земля не терпела его, — он знал это и не старался более примириться с нею»[43].

В специально посвященном Годунову биографическом очерке историк, уже не сдерживая себя, говорил о малоприглядном характере одного из правителей Московского царства: «Ничего творческого в его природе не было. Он неспособен был сделаться ни проводником какой бы то ни было идеи, ни вожаком общества по новым путям: эгоистические натуры менее всего годятся для этого. В качестве государственного правителя он не мог быть дальнозорким, понимал только ближайшие обстоятельства и пользоваться ими мог только для ближайших и преимущественно своекорыстных целей. Отсутствие образования суживало еще более круг его воззрений, хотя здравый ум давал ему, однако, возможность понимать пользу знакомства с Западом для целей своей власти. Всему хорошему, на что был бы способен его ум, мешали его узкое себялюбие и чрезвычайная лживость, проникавшая все его существо, отражавшаяся во всех его поступках. Это последнее качество, впрочем, сделалось знаменательной чертой тогдашних московских людей»