Борис Годунов. Трагедия о добром царе - [78]
Дело царского избрания решили провести «всею землею», отсрочив заседание собора представителей всех чинов Московского государства «до Четыредесятницы», то есть до окончания сорокадневного траура по умершему царю, заканчивавшегося 15 февраля[484]. За это время в Москву должны были съехаться представители из разных городов — «весь царьский сигклит всяких чинов, и царства Московского служивые и всякие люди». Им предстояло участвовать в выборах нового царя или, точнее, в его «предъизбрании», потому что без явных знаков Божественного одобрения даже общего соборного признания было бы недостаточно. На соборе, по разным подсчетам, собралось около 500–600 человек, имена которых известны как из перечисления в самой «Утвержденной грамоте», так и из подписей («рукоприкладств») на обороте[485]. Но самое главное было в том, что на этом соборе находился и будущий царь. Мысль о том, чтобы избрать государя «мимо» боярских родов или снова призвать «варягов», даже не обсуждалась.
Основные споры у историков вызывает характер соборного представительства, относящийся к более общей проблеме законности царского избрания. В. О. Ключевский первым отнесся к Земскому собору 1598 года как к правильно избранному и показал его принципиальное новшество — «присутствие на нем выборных представителей уездных дворянских обществ». Как обычно, он выразил свою концепцию в афористичной манере: «Подстроен был ход дела, а не состав собора»[486]. С. П. Мордовина в специальном исследовании об «Утвержденной грамоте» уточнила многие детали созыва собора. Она оспорила мнение Ключевского о наличии на соборе выборного дворянского представительства и показала, что столичные служилые люди — стольники, стряпчие, московские дворяне (кроме одного чина — «жильцов») были представлены по принципу «поголовной мобилизации», а выборные дворяне из «городов» тоже служили в это время в столице[487]. Другой исследователь истории избирательного собора 1598 года А. П. Павлов все-таки склонен видеть в его составе сочетание «чиновно-должностного» и «территориально-выборного» принципов представительства[488]. В любом случае у историков нет сомнений в правомочности собора, а разговоры о попытке правителя Бориса Годунова оказывать прямолинейное давление на его решения остаются разговорами.
Земский собор с участием патриарха, освященного собора, Боярской думы и сословных представителей открылся 17 февраля 1598 года: «Февраля в 17 день, в пяток на мясопустной неделе, святейший патриарх Московский и всеа Русии велел у себя быти на соборе о Святем Дусе сыновем своим пресвященным митрополитом, и архиепископом, и епископом, и архимаритом, и игуменом, и всему освященному собору вселенскому, и боляром, и дворяном, и приказным и служилым людям, всему Христолюбивому воинству, и гостем, и всем православным крестьяном всех городов Росийского государьства»[489]. На соборе возникла единственная кандидатура — Бориса Годунова, о которой только и говорил патриарх Иов: «Мысль и совет всех единодушно, что нам мимо государя Бориса Федоровича иного государя никого не искати и не хотети».
Права Бориса Годунова на престол обосновывались, помимо всего прочего, благословением на царство, якобы полученным им от царя Ивана Грозного и его сына Федора. Обращение к авторитету прежних царей понадобилось в соборных заседаниях для того, чтобы доказать полученное от них «соизволение» на принятие власти будущим царем Борисом. В «Соборном определении» говорилось следующее: «…тако и Бог предъизбра; на нем же бо и обоих царей благословение бысть, царево бо сердце в руце Божии, еже цари рекоша, сие Бог благоизволи». Позднее этот аргумент будет более подробно развит и обоснован в «Утвержденной грамоте», и акцент сделают на том, что Борис Годунов уже проявил себя как исполнитель воли и даже «сын» царя Ивана Грозного. Умирая, Иван Грозный «приказал» ему охранять «от всяких зол» царя Федора Ивановича и его царицу Ирину, что правитель и исполнил.
В первый день соборных заседаний 17 февраля 1598 года удалось договориться о «предизбранной» кандидатуре Бориса Годунова. На следующее утро, в субботу 18 февраля, начались молебны в Успенском соборе в Кремле, продолжавшиеся три дня. После них представители всех чинов пошли в Новодевичий монастырь, чтобы просить царицу-инокиню Александру Федоровну и ее брата Бориса Федоровича согласиться с «советом и хотением всея земли», поддержанным патриархом и освященным собором. Но в понедельник 20 февраля опять ничего не получилось: государыня «не пожаловала», а Борис Федорович «милости не показал же». Более того, Борис Годунов продолжал убеждать патриарха Иова, «что ему о том и в разум не придет». Конечно, это был ритуал, но ритуал необходимый. Прояви Борис нетерпение и пропусти что-то важное в этот момент, ему уже никогда не простили бы отсутствия смирения перед мнением «мира», то есть народа. Даже те, кто позднее обвинял Бориса в «похищении» престола, не могли разобраться: «хотя или не хотя воцарился правитель Борис Федорович»[490]. Но отказывая «о государьстве», Борис Годунов не отказывался «о земских делех радети и промышляти» вместе с другими боярами. Как напишет автор «Повести, как восхити царский престол Борис Годунов», «егда нарицали его царем, тогда в наречении являлся тих, и кроток, и милостив»
