Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII–XVI веках - [51]
Польша и Литва были до крайности обеспокоены военной катастрофой под Полоцком. Сейм в Петркове был прекращен известиями о грозе на восточной границе. Сигизмунд Август немедля сообщил Н. Радзивиллу о своем намерении со всей возможной поспешностью прибыть в Великое княжество Литовское для организации обороны и запретил искать боя с московскими отрядами, повелев оттянуть силы для защиты Вильно. Одерборн писал, что в то время «польский король был сражен страшной скорбью…».[548] Падение Полоцка можно оценивать и как фактор, немало приблизивший Люблинскую унию 1569 г. Из-под Полоцка 15 тыс. татар было отправлено царем для операций на Виленской дороге (в летучих листках эта цифра увеличена почти втрое).[549] Отсутствие реальных возможностей противостоять натиску армии Ивана IV вынудило литовцев послать своего представителя Павла Бережковского в московский лагерь под Полоцком для переговоров уже к 21 февраля. И царь согласился заключить перемирие, «войну уняти велел и от Полотцка в дальние места поход отложил».[550] Но — до поры до времени. Середина — конец 1560-х гг. были временем ожесточенного противоборства на Белорусском театре военных действий, чрезвычайно тяжелого и для Московского государства, и для Литвы. Перед лицом опасности нового наступления Ивана IV, сознавая непрочность перемирия, Сигизмунд Август вынужден был пойти на уступки литовско-белорусской православной шляхте, уравняв ее в правах со шляхтой католической жалованной грамотой от 7 июня 1563 г., непосредственно под впечатлением от падения Полоцка, и желая сплотить все наличные силы для «предстоящей войны» против Ивана IV.[551] Таким образом, объединение военных сил подталкивало к политическому объединению.
Известный российский историк Р.Г. Скрынников отмечает, что «овладение Полоцком было моментом высшего успеха России в Ливонской войне, а затем начался спад, ознаменовавшийся военными неудачами и бесплодными переговорами».[552] Это не совсем верно, поскольку в середине 1570-х гг. московским войскам удалось вновь одержать в Ливонии ряд внушительных побед. Но достигнуть столь же блестящего успеха, как под Полоцком, Московскому государству не суждено было еще почти столетие. Более того, Полоцк стал предельным рубежом процесса расширения русских границ, почти непрерывного со времен Ивана III; пиком всех военных достижений России в XVI в. Не менее важным оказалось овладение Полоцком и с точки зрения официальной идеологии: возвращение «вотчины», права на которую были заявлены еще при деде Ивана IV,[553] акт «восстановления православия» и укрепление международного авторитета Московского государства. Весть о полоцком взятии облетела всю Россию: из-под Полоцка были отправлены гонцами к митрополиту Макарию, царице Марии, царевичам Ивану и Федору, брату Ивана IV Юрию Васильевичу и жене Андрея Старицкого Ефросинии князь М.Т. Черкасский и Ф.А. Басманов. К Новгородскому архиепископу Пимену, наместнику князю Ф. Куракину, дьякам и купцам, в Юрьев и Псков поехал М.А. Безнин, которому дополнительно велено было передать приказ о посылке гонцов с известием о победе в Феллин, Раковор, Ругодив и «во все немецкие городы». Царь указал «пети молебны з звоном, и по монастырем и по церквей звонити».[554] Сообщения о взятии Полоцка вошли во множество летописей, в том числе и краткие летописцы.[555]
Казалось бы, остановись государь Московский на этом, закрепи он полученное за собою, не предаваясь мечтам о большем, и не было бы позора Улы и Великих Лук… Но, быть может, виновата в продолжении бесконечной войны не столько мания величия Ивана IV, сколько социальная структура старомосковского общества. Основную боевую силу московской армии составляли мелкие и средние служилые землевладельцы. Их земельный оклад, как правило, отнюдь не реализовывался в действительных дачах,[556] а постоянная военная служба оставляла очень немного времени для занятий хозяйством. В результате война становилась если не основным, то очень серьезным источником дохода, источником, насущно необходимым. Парадоксально, однако средний служилый класс в России был заинтересован в ведении постоянных войн, что в значительной степени совпадало с устремлениями центральной власти. Громадная полуиррегулярная военная машина кормила себя войной и постоянно усиливалась, дабы побеждать в войнах. Постоянное усиление требовало потока средств, добываемых… опять-таки в войнах, которые уже при Василии III превратились из оборонительных в наступательные. До 1563 г., до взятия Полоцка, эскалация военных усилий была возможна при напряжении всех сил страны, так как компенсировалась военными успехами. Но первые признаки серьезного неблагополучия на театре военных действий в Ливонии и Белоруссии — Невель (1562 г.), Ула (1564 г.) — заставили ввести чрезвычайную организацию военного времени — опричнину (1565 г.). Опричнина призвана была превратить Московское государство в единый военный лагерь, а от «напряжения всех сил» перейти к временному сверхнапряжению.
