Борьба или бегство - [22]

Фрау Клара выдала нам последние наставления, некоторые из которых мы даже поняли, и ушла. Я упал на кровать спиной, закинув руки за голову. Полежать мне довелось не дольше пары секунд: отвернувшись к стене, Надя плакала. Я вскочил и осторожно обнял её сзади за плечи:

— Милая, что случилось?

— Ничего, — она слегка повела плечами, сбрасывая мои руки, и вышла на балкон, опёршись на резную ограду. Ветер распушил её мягкие волосы.

— Наденька, давай поговорим.

Она вытерла глаза рукавом и повернулась ко мне, чуть опустив голову.

— В поезде ты хотел говорить не со мной! Я чувствовала себя третьей лишней с вами.

Я был поражён.

— Что?.. Ты про девушку напротив, что ли?

Надя снова отвернулась.

— Ну что ты придумываешь, моя хорошая? Я вроде бы хотел разглядеть обложку её книги… — я замешкался. — Потом заметил, что она на меня смотрит, но зачем — без понятия. И сам стал читать. Ты от чего плачешь-то вообще?

Надя не отвечала. Я осторожно положил руку ей на плечо:

— Я люблю тебя.

Так просто сказать «люблю». Так просто быть рядом с любимой, обнимать её и выстраивать вокруг себя тот самый мир, в котором вам будет хорошо вдвоем. Мир, полный нежности, заботы и верности. Этот мир называется «зона комфорта».

— Пожалуйста, не плачь, — я осторожно коснулся губами щеки Нади. Её нежные уши снова порозовели.

Я обнял любимую сзади и прижался щекой к её виску. Так мы и стояли, пока Надя не успокоилась. Повернув её к себе, я кончиком носа вытер мокрую дорожку на щеке. Надя улыбнулась, и я поцеловал её в нос. Это была счастливая и мирная картина, и вряд ли со стороны можно было догадаться, какое раздражение снедало меня в тот момент.

Завоевав Надину любовь однажды, мне больше не нужно было сражаться за неё, преодолевая себя. Нет, теперь пришло время ежедневно и планомерно трудиться над отношениями. Мне и хотелось этого — да! — но тут вступал в дело безжалостный наблюдатель. Его интересовала не планомерная работа — для меня, привыкшего к труду, она не представляла серьёзного вызова, — а преодоление страха. А страх перед знакомствами по-прежнему был на месте: прежде чем мне удалось его победить, я встретил Надю. Моя слабость маячила у меня за плечом, хватала пальцами за одежду. И разделаться с ней из такого положения было невозможно — нужно было повернуться лицом.

В двадцать два года у меня на счету было четыре сексуальных партнерши. Я был уверен: этого мало. Каждый день, когда мне не приходилось преодолевать себя, завоёвывая новых женщин, увеличивал мою неудовлетворённость собой.

При этом мне не приходило в голову сравнивать других девушек с Надей: она была вне конкуренции. И да, Надя была прекрасной любовницей. Но она была одна.

Ситуация выглядела сложной, но не безвыходной. Любовь не имеет ничего общего с правом собственности, писал Владимир Леви6. Проявлять любовь — значит заботиться о человеке, стараться сделать его счастливым, а вовсе не ограничивать его свободу или отдавать свою.

Я изучал тему моногамии и полигамии, обращаясь к литературе и интернету. Перед моим внутренним взором оживали древние эволюционные механизмы: мужчины пытаются оплодотворить как можно больше женщин, чтобы распространить свой генофонд; женщина же, забеременев, должна удержать одного мужчину — кормильца для неё и ребёнка.

В итоге складывалась следующая картина: мужчины от природы чаще полигамны, женщины — наоборот. Для некоторых людей секс отделён от чувств, для других — неразрывно с ними связан. Себя я относил к первым, а Надю — ко вторым. Для секса ей обязательно требовалась эмоциональная близость. Встречаясь с парнем, она могла рассматривать других лишь теоретически, на практике же они её не интересовали: для неё существовал лишь один мужчина.

Был очевидный путь прекратить этот конфликт интересов — отказаться от моих амбиций по поводу других девушек. Но я не понимал, почему должен так поступаться своей сущностью. Надя устроена так, а я — эдак, и никто из нас не выбирал врождённых склонностей. Нужен был компромисс.

Со временем я кое-что придумал. Мы с Надей могли попробовать секс втроём — например, с общей подругой, — а потом и более свободные отношения. Помешать отношениям с Надей это не могло, ведь на нашей стороне оставались честность и эмоциональная верность — действительно важные вещи.

Надя могла сомневаться, что она останется самой лучшей, если в моей жизни будет кто-то ещё. Но чтобы отбросить сомнения, достаточно было одного: попробовать. Ведь если вчера мы лежали в одной постели с нашей подругой, а сегодня я люблю Надю ещё жарче и нежнее… лучше доказательства и не придумать.

А уж если Надя решила бы разделить со мной развесёлое дело соблазнения девушек — я и вовсе был бы счастлив. Это было вполне реально: Наде девочки нравились чуть ли не чаще, чем мальчики.

Там, где не предполагался обман, не могло быть и измены. Эту прекрасную теорию подтверждала масса примеров как из литературы, так и из жизни. Взять хотя бы нашу знакомую семейную пару: они счастливо жили в свободных отношениях уже почти десять лет и воспитывали двоих детей.

Разговор на эту тему повторялся каждые несколько месяцев. Со временем Надя согласилась с моими доводами, но просила подождать с применением их на практике: она была не готова. Конечно же, я не спорил, но каждый раз, когда она в очередной раз просила отложить эксперименты, я чувствовал внутри предательское облегчение, которое немедленно вызывало злость: в эти моменты я покорялся собственному страху перед знакомствами, отодвигая испытание, а такого права у меня не было.