Борьба или бегство - [17]

Надо заметить, предложение это было для меня весьма серьёзным. Однушка — не бог весть какая жилплощадь, и в одиночестве мне было очень комфортно, а мы с Надей были ещё очень молоды и встречались недолго. Однако оставить её наедине с подобным обращением было бы гораздо хуже.

— Спасибо тебе, — она прижалась крепче. — Но после такого мама вообще решит, что мне наплевать на неё, и не простит.

— А сейчас, что ли, всё в порядке?! Наденька, на мой взгляд, то, что ты описываешь, — настоящее оскорбление. Я не считаю, что с этим стоит мириться.

— Она любит меня и хочет защитить.

Мои принципы требовали одного: не вступая в переговоры, ударить по врагу всеми имеющимися средствами. Наде нужно было собрать вещи и документы и переехать ко мне, а мне — не подпускать её мать и близко, пока не научится вести себя нормально. Юридически она не имела рычагов давления на совершеннолетнюю дочь. А деньги я готов был зарабатывать. Много ли их надо, когда есть жильё?

Но всё было не так просто. Надя — не я. Она не пошла бы на подобный поступок в отношении мамы. Помимо прочего, я понимал, что этот путь серьёзно повышает ставки. Что будет, если мы с Надей поссоримся, расстанемся? Ей уже не так просто будет вернуться в семью.

— Может быть, проблема в том, что твоя мама меня не знает? — предположил я. — Наверно, у неё в голове сложился какой-то образ, и она пытается по-своему оградить тебя от беды. Давай встретимся все вместе и просто пообщаемся?

Пытаться помириться в такой ситуации — для меня это был нонсенс. Если моё предложение поселиться вместе значило много, то это — гораздо больше.

— Спасибо, Миша, я подумаю.

— А тебя что-то смущает?

— Не уверена, что мама этого захочет.

— Ладно, подумай. Захочет или нет — можно проверить. Если что, я готов.

Поняв, что Надя не перестанет видеться со мной, как и оставаться на ночь, Галина перешла к новой тактике.

— Куда идёшь?

— К Мише.

Галина молчала, всем видом показывая, что смирилась с участью пропащей дочери.

— Мамуль, мы с ним не виделись уже почти неделю. Ты обижаешься?

— Какая тебе разница, что я чувствую? Ты своё отношение уже показала.

Когда Надя обувалась и говорила «пока, мама», Галина отвечала:

— Пока? Странно, что ты хотя бы попрощалась, я ведь для тебя пустое место.

Надя не переехала ко мне и не организовала знакомство с Галиной. Вместо этого она вновь и вновь пыталась наладить нормальное общение с матерью, призывая на помощь участие и заботу, и идея эта становилась навязчивой. Очередной её попыткой было приглашение на выставку, посвящённую свету и оптическим иллюзиям.

— Зря тратишь на меня время, — сказала Галина. — То, что я старая и давно никому не нужна, понятно и без этих потуг.

— Ты же знаешь, что это не так. Ты нужна мне.

— Да ладно, не трудись. Квартиру я всё равно тебе завещаю.

Надя была шокирована. Я — нет.

После таких происшествий мне приходилось подолгу успокаивать её. Во мне бушевала злость, но, чтобы не заставлять Надю нервничать ещё больше, я сохранял внешнее спокойствие. Ценой больших усилий мне удавалось утешить Надю, но ненадолго. Вскоре на её лице вновь отражалось самоотверженное страдание: приходила пора возвращаться домой под пресс матери.

* * *

Некоторое время я недоумевал, как Надин отец позволяет жене такое поведение. Они жили втроём, и Надя тепло отзывалась об отце, но на мои расспросы о его роли в конфликте — немедленно замыкалась.

Сменив тактику, я стал расспрашивать об её отце как о личности, и здесь Наде было что рассказать. Юрий Фадеев был малоизвестным московским художником-пейзажистом. Круг людей, знакомых с его творчеством, ограничивался друзьями и постоянными покупателями, но он и не гнался за славой. Юрий был мягким и неконфликтным человеком, предпочитавшим уединение и спокойствие. Он любил работать на природе, а когда не было вдохновения, мог долгое время не прикасаться к кистям.

После десятидневного путешествия по Украине, включавшего тот самый треккинг в Карпатах, мы с Надей через Киев возвращались в Москву, и Юрий на машине встретил нас в Шереметьево. Это была наша первая встреча. Юрий оказался просто огромным — под два метра — и довольно тучным мужчиной. Лицо его производило странное впечатление: оно было плоским и имело слегка желтоватый оттенок, при этом все его черты проявляли удивительную подвижность, как будто он не мог определиться, какую эмоцию выражать. Белёсые брови почти не выделялись на фоне лица, а глаза были ясно-серыми — сразу стало понятно, от кого Надя унаследовала этот цвет.

Заметив нас, Юрий взволнованно двинулся навстречу. Он не видел Надю в течение приличного срока, а меня — вообще никогда. Когда его взгляд обращался к Наде, то лицо озарялось тёплой и слегка виноватой улыбкой. Но и в эти моменты оно не полностью освобождалось от смущения и робости, которые совершенно явственно проявлялись, когда он смотрел на меня. Я ответил сухим взглядом, и Юрий засомневался ещё больше. Когда мы подошли вплотную, он буквально заметался: к кому двинуться? Мне внезапно подумалось, что это был момент истины: чтобы проявить характер, Юрий должен был обнять дочь, которую не видел так долго, а потом уже спокойно познакомиться со мной.