«Бор-Бос» поднимает паруса - [5]

Киле заикнулся, что неплохо бы попробовать, какая здесь черемуха — такая, как у лагеря, или вкуснее, но начальник экспедиции рассердился:

— Повесим вымпел, тогда я, может быть, разрешу, — отрезал он и нахмурился, при этом его усыпанное замечательными веснушками лицо выразило строгость и непреклонность. — А сейчас — вперед!

Вперед так вперед. Исполнительный Павлик послушно поплелся за командиром. А рядом с ребятами по горячей песчаной косе зашагали две тени. Одна — длинная и сухонькая. И хотя на черном лице ее не было веснушек и строгого выражения, — это была Костина тень. Вторая тень, коротенькая и толстая, шагала вразвалочку и два раза тайком показала кулак той тени, что шла впереди, — наверное, потому, что ее хозяину не дали порыбачить.

Что касается Вани Конденсатора, то ему именно в эту минуту пришла в голову превосходная идея.

От деда, а потом от старших ребят в Доме пионеров он слышал, что раньше мастерили детекторные приемники в спичечном коробке. «Ну, хорошо, — подумал тогда Ваня, — детектор можно спрятать внутрь коробка, а куда денешь катушку?» И вот сейчас Ваня нашел место для катушки — ее ведь можно намотать вокруг коробка!

Мысль эта оказалась настолько заманчивой, что Ваня забыл на время и про Раю Тузикову, и про колхоз «Рыбак», и про родного деда. Он сел на чемоданчик и стал прутиком чертить на дорожке схему этого забытого приемника.

Мы не будем мешать изобретателю, — пусть думает. Пифагор тоже думал. Говорят, что он точно так же, как и Ваня, прутиком на земле, доказывал всем желающим свою знаменитую теорему. А вот когда Ваня Иванов встанет, география опять его подведет. Наш конструктор забудет, в какую сторону он шел — туда или сюда.

Глава вторая

Почему запоздал завтрак. Радиописьмо. Переполох. Приказ № 1. Следы Вани Конденсатора. Где Костя с Павликом?

Поварихе тете Насте приснилось, что она проспала и весь лагерь остался без завтрака. Тридцать малышей из шестого отряда ревут во все тридцать голосов. Вожатые лежат в обмороке. Цепной пес Терешка воет. Нанайский мальчик Киле ест сырую рыбу. А старшие (так в лагере звали первый отряд) забрались на черемуху и самовольно, вместе с птицами, объедают эту вязкую ягоду. И самое страшное — им ничего не скажешь, они же, бедняжки, голодные.

Тетя Настя открыла глаза, сразу зажмурилась и ужаснулась. Обычно она просыпалась, когда первый солнечный луч только касался края подушки, а сейчас он добрался до ее глаз, ослепительный и горячий. Это значило, что всегда аккуратная повариха проспала лишних двадцать минут.

— Подъем! — скомандовала сама себе тетя Настя. Быстро, как солдат, в две минуты собралась и побежала отпустить с цепи Терешку. Она очень удивилась, что Терешка не рвется, не лает и никак не выражает своего недовольства. Обычно эта дисциплинированная собака не терпела опозданий и всегда поднимала недовольный лай, если ее не отцепят вовремя.

Вообще Терешка имел странный характер. Ночью, на цепи, это был лютый, злой пес. Что там чужие, — он и своих не подпускал к тем дверям, на которых висели замки. Но стоило утром отцепить его, как свирепый пес превращался в добродушную и очень терпеливую собаку, которая позволяла малышам таскать себя за уши, бегала со старшими на речку, любила плавать и умела играть в прятки. Зато, как только после спуска флага Никита трубил отбой, Терешка кидался к своей будке. Здесь он ложился и ждал, чтобы его посадили на цепь. Тетя Настя пристегивала ночного стража лагеря к цепи и поскорее отходила, потому что Терешка буквально на глазах терял свое добродушие: шерсть на нем ершилась, и он начинал рычать.

В это же утро Терешка спал как младенец. Тетя Настя ахнула и вспомнила, что вчера она забыла прицепить его к цепи. То-то ночью он ни разу не залаял и не разбудил ее.

Конечно, и Ваня Конструктор не смог бы так безнаказанно бегать в радиорубку и подкрадываться к окну Раи Тузиковой, если бы пес сидел на цепи.

Между тем лагерь просыпался. Весело затрещали дрова на кухне. Вожатые побежали умываться на протоку, хотя пионерам это категорически запрещалось, потому что, как говорила ребятам Ида Сергеевна, «для умывания в цивилизованном обществе имеются умывальники».

Наконец настало время будить Никиту. Никита вскочил, подтянул трусы, сунул руку под подушку, потом под матрас, но горна там не оказалось. Тогда горнист торопливо стал перетряхивать одеяло, простыни, подушку, заглянул для чего-то в банку с красными саранками и полез под кровать. Под кроватью, кроме пылинок, плавающих в солнечном свете, и стоптанных сандалий, принадлежавших самому Никите, никаких предметов не оказалось. Никита переполз под Костину кровать, — под ней не было даже сандалий. Славный горнист пополз дальше.

Когда Ида Сергеевна, собственными глазами наблюдавшая, как босые пятки Никиты исчезли под кроватью, через несколько минут заглянула туда, — ни пяток, ни их хозяина там не оказалось. Ида Сергеевна заморгала пушистыми ресницами и осторожно позвала:

— Никита! — Под кроватью стояла угрожающая тишина. — Никита! — пугаясь, погромче окликнула Ида Сергеевна. — Никита!

И тогда в дальнем углу комнаты кто-то громко чихнул, и вслед за тем Петя Азбукин истошно закричал и стал колотить полотенцем бедного лагерного горниста, выбиравшегося из-под кровати.