Бонжур, Антуан! - [11]

На столе зазвонил телефон. Звонок был так резок, что я невольно вздрогнул.

Мариенвальд взял трубку и, красиво грассируя, заговорил по-французски. Я вылавливал из его речи отдельные слова: свидание, адвокат, подарок, гостиница, море. Похоже, Мариенвальд был чем-то недоволен, впрочем, я не особенно понимал, да и размышлял больше о своём. Отец пропал без вести в августе сорок первого, а сюда пришёл в марте сорок третьего. Двадцать месяцев плена. И я никогда не узнаю о том, что там было. Двадцать месяцев, шестьсот дней, невозможно даже представить это…

Он снова опустился на диван, взметнув пыль.

— Итак, на чём же мы остановились?

— Отец не рассказывал вам, как ему удалось бежать из плена?

— О да, это было сделано весьма остроумно. Бельгийские шахтёры помогли им забраться в вагонетки и забросали углём. Таким путём им вместе с вагонетками удалось подняться на поверхность, остальное было проще. Он рвался к борьбе. Ни одного нашего разговора не проходило без того, чтобы он не спросил: когда же? А мы могли получить оружие только из Лондона. Каждую неделю мы направляли рапорты в Льеж: где расположены немецкие гарнизоны, зенитные батареи. Разведка наша работала образцово. Из Льежа специальный связной вёз рапорты в Брюссель, а оттуда их посылали голубями в Лондон. Англичане сбрасывали нам голубей на парашютах в больших деревянных ящиках. Тем же путём мы должны были получить и оружие. Я говорил Борису, что надо подождать, но он был слишком нетерпелив. Ваш отец был умным человеком, с ним было приятно разговаривать и даже спорить, но он был слишком горяч, до безрассудства. По-моему, именно это и погубило его впоследствии.

— Как погубило? — не удержался я.

— Он чересчур ненавидел немцев и потому был опрометчив. А с врагом надо драться, имея трезвую голову. Судите сами. Однажды он даже сбежал из дома Форетье, заявив, что не верит нам и сам найдёт партизан. Через три дня он вернулся обратно, отрядов в нашей округе тогда действительно ещё не было, они только организовывались. Но он думал, что мы его обманываем.

Борис рассказывал мне о том, как немцы обращались с военнопленными в лагерях. Его рассказы звучали как дикий кошмар. Он говорил, что немцы пытают людей, травят их собаками, заживо сжигают в специальных крематориях. Я всегда полагал, что тех, кто работает, надо хорошо кормить, одевать, развлекать зрелищами. Государство, использующее рабский труд, неизбежно должно погибнуть, так было, начиная с Древнего Рима…

— Когда же отец ушёл от вас в отряд? — перебил я, не до Рима мне было.

— В конце мая. Мы получили указание начать активные действия против немцев. Бориса передали по цепочке в Бодахинесс. Он уехал туда на велосипеде.

— И больше вы его не видели?

— Увы, с тех пор мы не встречались. Партизанских отрядов тогда было уже много, несколько десятков.

— А как вы узнали, что отец погиб?

— Это было уже после освобождения, когда люди перестали прятаться по лесам и передвигаться стало свободнее. Не помню уже, кто мне тогда сказал, но я очень переживал эту смерть. — Он посмотрел на меня с хитрецой и улыбнулся. — Вы задаёте очень точные вопросы, буквально как следователь. Но в таком случае разрешите и мне задать вам один вопрос: вы уже были на могиле отца?

— Ещё не успел, но буду непременно. Вот только документы оформлю нынче с Антуаном — и я свободный человек.

— Какова же вообще программа вашего пребывания? На сколько вы приехали?

Я рассказал вкратце.

— Президент де Ла Гранж — достойный человек, — отозвался он. — Надеюсь, он сделает ваше пребывание в Бельгии приятным. Со своей стороны и я готов предложить вам свои услуги. Я тоже давно не был в Ромушане. Буду признателен, если вы возьмёте меня с собой, сочту за честь быть вашим переводчиком. Кроме того, у меня есть вилла на побережье, вы могли бы провести там несколько дней, сейчас самый сезон. Море, казино, женщины — что может быть прекрасней! Если пожелаете, мы поедем вместе, я познакомлю вас со своей невестой.

Наверное, мой ответный взгляд выразил недоумение, ибо он быстро возразил:

— Нет, нет, не думайте, что я хочу вогнать вас в расходы. Вам это обойдётся совсем недорого. Разве кое-какие расходы на питание.

Я улыбнулся: я же о невесте подумал. Представляю, какая у такого старца невеста — старушенция, хотел бы я на неё посмотреть! А вслух ответил:

— Благодарю вас, Роберт Эрастович, возможно, я воспользуюсь вашим любезным приглашением. Всё будет зависеть от того, как пойдут дела.

— Однако что же я сижу и пичкаю вас приглашениями? Хорош хозяин! — Он поднялся и вышел в коридор.

Я прошёлся по комнате. Над камином висело распятие, под ним — веер из фотографий, поблекших от времени. Может, у этого самого камина и грелся отец, когда его привёл сюда рыжий полицейский.

Не оставил я без внимания и полки с книгами, прошёлся взглядом по рядам. Здесь были альбомы с марками, книги на всех языках.

Мариенвальд вернулся, держа в руках бутылку шампанского.

— Смотрите, что я обнаружил в чулане, — говорил он, любовно глядя на бутылку. — Подлинная «Клико». Стоит четыреста франков. Мне подарила её на день рождения сестра-настоятельница из соседнего монастыря. Вот и дождалась своей очереди. Но вряд ли мы её всю выпьем.