Bonjour, Nicolas! - [20]

А он внимательно осматривал ее платье. Или ее в этом платье. Или то, что дорисовывало воображение.

— У вас вечеринка? Прости, я не подумал, что сегодня за день…

— Хорошо, что ты позвонил…

Он позвонил… Потому что не позвонить ей в этот вечер было немыслимо. Потому что жизнь без нее не имела никакого смысла. Вернее, наверное, смысл был. Но счастливее от этого не стал ни один человек. Вернувшись с последней лекции в этом году в Лондоне, он обнаружил в номере короткую записку от Веры.

«Уехала к Бов. Ты по-прежнему можешь на меня рассчитывать, но теперь уже точно только как на друга. Будь счастлив».

Он долго сидел, глядя на эту записку и толком не понимая, что в ней написано.

А потом решился.

— Я завтра уезжаю. Хотел устроить прощальный ужин.

— Уже завтра… так скоро, — она рассматривала его лицо. Понимая, что помнила его совсем иным. Не просто моложе. В ее воспоминаниях он был разным. Он был живым. Когда кричал на нее в коридоре московской гостиницы. Когда в темноте крался вместе с ней в гостиную, чтобы показать ей елку. Даже когда она прощалась с ним. А теперь… Он словно застыл. Красивый музейный экспонат. И только в колледже он был другим. Но ей никогда не разделить с ним этой стороны его жизни.

Ну и пусть! Пока она вполне может разделить с ним рождественский ужин.

— Это очень хорошо, что ты позвонил, — радостно рассмеялась Клэр.

— Я нашел твой номер в телефонной книге.

Она тоже изменилась. Как изменилась… Совсем почти ничего не осталось. Стала красивее, спокойнее. От драгоценного камня, на который наслоились куски породы, словно бы сбили эти самые слои, и придали ему граней, но сверкал он теперь совсем иначе. И все равно она была той же — сердцевина не меняется.

— Что ты будешь? — спросил он, не отводя взгляда от ее глаз. — Говорят, здесь хорошие вина.

— К черту вино! Я буду эль. И жареное с кровью мясо.

Николай улыбнулся и едва удержался от того, чтобы подмигнуть ей.

Он сделал заказ. И пока они ждали, толком не знал, о чем сейчас говорить. О чем позволено говорить.

Потом спохватился. По-дурацки нелепо полез в бумажник и вынул из внутреннего кармашка маленький медальон. Тот самый медальон, только уже без голубой шелковой ленты. Где и когда затерялась эта лента, он не знал. Безо всякого предисловия протянул ей. И тихо сказал:

— Я бы надел его тебе, но не на что. Пожалуйста, возьми.

Клэр на мгновение прикрыла глаза. Положив украшение на свою ладонь, провела по камее пальцами.

— Если ты настаиваешь… Хотя мне по-прежнему кажется это неправильным. Ведь это не безделушка, как ты пытался меня уверить, верно? И как много сегодня у тебя осталось на память о твоей семье?

— Если не осталось семьи, то к чему память? Нет, Клэр, мне приятно было бы думать, что он все-таки у тебя. Может быть, пригодится в каком-нибудь спектакле.

Его сестру застрелили в восемнадцатом. Случайная пуля, когда Варя и Вера шли домой из лавки, где меняли золотые побрякушки на хлеб, немного соли и картофель. Она промучилась после того два дня. Его родители умерли от брюшного тифа спустя полгода. Отец в начале последней ноябрьской недели. Мать — в конце. Он сам прошел войну без единой царапины. Была лишь одна небольшая контузия в войне против немцев, когда еще оставались иллюзии нерушимости привычного мира.

— Ты права, есть вещи правильные и неправильные. Но сейчас просто поверь мне.

— Хорошо, — она улыбнулась. — Но тебе все же придется его надеть.

Она сняла с шеи цепочку с какой-то подвеской. Кажется, это Генри подарил когда-то… Подвеску убрала в карман плаща, надела на цепочку медальон и протянула Николя. Он встал из-за стола, взял протянутое украшение из ее рук, чуть скользнув пальцами по ее ладони, обошел вокруг и, перекинув цепочку через шею, застегнул. Потом быстро наклонился и поцеловал ее щеку — так обыденно и по-хозяйски.

— Joyeux Noel, Claire, — шепнул он ей на ухо, отстранился и вернулся на место.

— Спасибо, — она снова провела пальцами по камее, теперь уже висящей у нее на груди. — Ты когда-нибудь еще будешь в Лондоне?

— Наверное. Если не умру от какой-нибудь страшной африканской болезни, — засмеялся Николай.

Клэр удивленно смотрела на него.

— Мне не кажется это смешным.

— А мне кажется это смешным до колик. Пройти две войны и умереть в Африке при раскопках, — он улыбнулся, но при виде выражения ее лица, улыбка стерлась с губ. — Прости. И не бери в голову.

— Зачем ты так? Ты вправе считать меня самой гадкой, но это не значит, что я стану смеяться над твоей… — она замолчала, не смея произнести вслух слово, которым он бросался так легко.

— Я никогда не считал тебя гадкой. Я любил тебя.

— Я знаю, — прошептала Клэр, не глядя на него.

— Я и сейчас тебя люблю.

Она сглотнула подступивший к горлу ком. Это могло бы показаться чудом, что спустя столько времени они сидят вместе накануне Рождества, и он объясняется ей в любви. Любви, длившейся пятнадцать лет. Это могло бы показаться чудом. Но Клэр никогда не верила в чудеса. Даже в детстве.

И она улыбнулась ему.

— Это хорошо, что у нас и теперь было так мало времени. И нам некогда было жалеть и обманываться. Но если ты когда-нибудь снова окажешься в Лондоне, позвони, пожалуйста.