Бомбейские чудовища - [55]

— Развяжите и положите на диван, рядом с брюками, — велел Тернов.

Он несколько успокоился. Все-таки дело прекрасно движется и без Лапочкина. И чего он вбил себе в голову, что помощник его такой незаменимый? Про потайной ход Тернову известно. Будет установлен и автор записки. Сыромясовская одежда лежит на диване. Жаль, конечно, что результаты вскрытия по-прежнему отсутствуют. Но и так уже немало собралось фактов, способных развязать язык преступнику. Павел Миронович распрямил плечи и сухо распорядился:

— Пусть приведут Сыромясова.

К его удивлению, задержанный предстал перед ним в совершенно преображенном виде: ни затрапезных штанов, ни пиджака из лавки старьевщика на нем уже не было. В дверях стоял настоящий франт, воистину — Дон Элегантес! Брюки Тернов узнал сразу же! Именно их принесла флиртовцу его пассия! Но кто и когда прислал задержанному пиджак? Приталенный, удлиненный, из прекрасного английского трико, черно-серого цвета, с едва заметным рисунком новейшей моды, пиджак совершенно изменил фигуру журналиста — теперь дородный Сыромясов казался подтянутым, барственным. Под пиджаком переливался благородными тонами штучный шелковый жилет, из-под него выглядывала тончайшая рубашка, высокий ворот ее стягивал узенький галстук-самовяз — не какая-нибудь дешевая регата с готовым фабричным узлом, а плотного шелка, в неяркий мелкий рисунок, в тон костюму, с нарочито-скромной золотой булавкой с жемчужной головкой. Ступни арестованного облегали превосходные ботинки, в руках он держал перчатки. И все это великолепие было щедро орошено дорогущим парфюмом, — волна сладкого, умопомрачительно волнующего аромата надвинулась на Тернова. Павел Миронович даже встал и приоткрыл рот.

— Господин Сыромясов, хрипло предложил Тернов, — прошу вас, проходите и присаживайтесь.

Сыромясов не заставил себя упрашивать. Он прошествовал к указанному стулу и сел, картинно закинув ногу на ногу. Затем достал из кармана массивный серебряный портсигар, нажал рубиновую шишечку, после чего послышался мелодичный щелчок, портсигар раскрылся, и дон Мигель вальяжным жестом извлек из него сигару.

— Вижу, пребывание в нашей камере предварительного заключения не лишает вас привычных радостей жизни, — справившись с первоначальной оторопью и опускаясь в служебное кресло, язвительно констатировал следователь.

— Вы позволите? — Сыромясов, не глядя в глаза собеседнику, выразительно взмахнул кистью руки, меж холеными пальцами которой была небрежно зажата сигара.

— Разумеется, — еще язвительнее ответил Тернов, — прошу вас быть как дома. Вы ни в чем не испытываете стеснений?

— Благодарю вас, я доволен всем, — Сыромясов надменно заколыхал двойным подбородком, — никогда еще так приятно не проводил время. Столько почтения, уважения, учтивости, готовности услужить…

— Я рад за вас, — скривился, не выдержав, Тернов, — но должен вас предупредить, что каторга — менее комфортное место.

Дон Мигель Элегантес передернул плечами, невозмутимо манипулируя серебряным ножичком для обрезания кончика сигары. Тернов сделал знак письмоводителю, и тот поспешно положил на стол начальнику уже изученную записку и лист из протокола.

— Итак, продолжим, если вы не возражаете, — произнес ледяным тоном Тернов. — В наше распоряжение попала записка, адресованная вам. Кто ее писал?

— Позвольте взглянуть.

— С превеликим удовольствием.

Павел Миронович точно рассчитанным, страшным своей медлительностью движением поднес записку к лицу задержанного. Однако из рук ее не выпускал. Напрягшись, как кошка перед прыжком, он готов был при малейшем подозрительном шевелении тотчас отдернуть записку.

Дон Мигель Элегантес с минуту безразлично бегал глазами по расплывшемуся тексту. Наконец, отвернувшись, вымолвил:

— Эта записка адресована не мне. Я ее никогда не видел. И имени моего здесь нет.

Павел Миронович, убрав важную улику на безопасное расстояние от преступника, прищурил светлые глаза, губы под пшеничными усиками растянулись в недобрую усмешку.

— Имени действительно нет, это вы правильно говорите, и я восхищаюсь вашим самообладанием. Однако записка извлечена из кармана ваших брюк. Вон они лежат на диване. Узнаете?

Следователь, подавшись вперед, не спускал испытующего взора с лица допрашиваемого. Сыромясов через плечо покосился на диван.

— Брюки не мои, и пиджак тоже.

— Очень интересно, — Павел Миронович расслабился, откинулся на спинку кресла. — Вы еще не забыли, что были арестованы в нижнем белье?

— Не забыл.

— Тогда где же находилась ваша верхняя одежда?

— Дома. Ну и в других местах.

— То есть там, где проживает ваша пассия, — подсказал Тернов, отметив про себя, что подозреваемый забыл зажечь сигару.

— В этом ничего преступного нет.

— Согласен. Однако преступное есть, и вы знаете в чем.

— Заявляю и прошу запротоколировать: никакого сговора в редакции журнала «Флирт» для получения сенсационного материала не было. Я уважаю наше издание.

Сыромясов приосанился, надул губы.

— Ваше? Но вы ведь там больше не работаете.

— Как это не работаю? — выкатил глаза обозреватель мод.

— Очень просто. Вы уволены. Так сказал мне господин Мурин, а ваш конторщик Данила подтвердил.