Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака - [112]

В первом выпуске и впрямь упоминалось о двух загадочных смертях, произошедших менее чем в семистах метрах одна от другой, в один и тот же час и каждая от выстрела в сердце. Не связаны ли они между собой? Об этом говорить еще слишком рано, как ответил, зевая, комиссар Снулли, которому поручено следствие.

Во втором выпуске уточнялось, что, судя по предварительным выводам, выстрелы в обоих случаях были произведены из однотипного оружия: револьверов калибра 6,35 мм.

В третьем выпуске сообщалось, что покойник с Марсова поля сжимал в руке револьвер калибра 6,35 мм, из чего делался вывод, что тут не исключено и самоубийство.

Гипер-симпатикотония Франсуазы начала понемногу спадать.

В четвертом выпуске ребром ставился вопрос: а что, если покойник из сада Трокадеро был убит из того же самого оружия? Немедленно проинтервьюированный по телефону, комиссар Снулли, зевая, ответил, что об этом можно будет судить лишь после вскрытия.

Во время пятого выпуска к телефону пригласили судебного медика. Тот ответил, что еще не приступал к вскрытию, но приступит к нему в нужное время. Так что пока ему нечего сказать. А когда ему будет что сказать, он скажет это следователю и комиссару. Комментатор отметил, что вскрыть этого судебного медика не удалось.

Франсуаза, не в силах долее сидеть на месте, спустилась за утренними газетами, скупая их у разных торговцев, чтобы не привлечь внимания.

Вернувшись к себе, она разворошила этот ворох и узнала, что Гнус прозывался Александром Летуаром, сорока пяти лет от роду. Его самоубийство единодушно объявлялось непреложным фактом, «поскольку у проводящих расследование оно, похоже, не вызывает сомнений».

Франсуазу охватило сильнейшее желание расцеловать проводящих расследование, этих бесхитростных прямодушных парней, не привыкших терзаться сомнениями. Теперь все пойдет замечательно, она чувствует: раз это самоубийство, а не убийство, никому не придет в голову устанавливать связь между ней и этим мерзавцем, поскольку никто не будет искать убийцу! Жуткая история так же мертва, как мертв сам Летуар: отныне, когда зазвонит телефон, это никогда не сможет быть Гнус.

И телефон зазвонил.

Франсуаза, потрясенная, долго смотрела на него, не снимая трубку.

Но телефон упорствовал. Франсуаза сняла трубку и проблеяла полагающееся:

— Алло? Это ты, мой ангел?

Да, это был Жорж. Франсуаза вздохнула, изнуренная облегчением.

Он приглашал ее пообедать. Она с радостью приняла приглашение, положила трубку и отправилась совершать омовение, гидротерапию и наводить красоту. Приемник долбил одно и то же — она заткнула его и закрылась в ванной. Жорж приехал за ней на машине в час дня. Она села рядом с ним. Он поцеловал ее нежно, пылко и даже эротично, включая при этом автомобильный приемник, потому что было время информационного выпуска.

И вот так, с расплющенными губами, со щекочущими волосами и с тающим телом, она услышала, что в деле Марсова поля и сада Трокадеро есть новости и вскоре на него будет пролит свет благодаря свидетелю, личность коего пока не открыта. Возможно, к вечеру удастся рассказать об этом подробнее. Франсуаза мгновенно стала гиперсимпатикотонированной сверху донизу и оставалась таковой и в ресторане. Даже фильм Жан-Хрюкэ Удара, который они смотрели с Жоржем, не улучшил ее состояния.

Для того чтобы ее тотчас после этого проводили домой, ей не понадобилось придумывать, что у нее мигрень: она у нее и в самом деле была.

Она улеглась с транзистором. Но в вечерних выпусках сказали, что в деле нет ничего нового, так что придется подождать до завтра.

Назавтра к вечеру объявили, что благодаря открывшимся за воскресенье новым обстоятельствам комиссар Снулли уже в понедельник будет готов сделать окончательное заявление.

Но в понедельник американцы и русские запустили по ракете в космос. На земле два ближневосточных народа принялись осыпать друг друга ракетами поменьше. Французская республика сменила президента. Один хирург пересадил тонкий кишечник одному рыночному грузчику.

Уже все это заполнило колонки, а вдобавок один знаменитый велогонщик, чемпион, отказался пописать в пробирку, что до предела накалило общественные страсти.

Так что ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду о деле Марсова поля и сада Трокадеро не упомянули и словом, и Франсуаза продолжала пребывать в неопределенности и тревоге.

2

Звонок застиг Франсуазу в момент, когда она в третий раз за ночь пыталась закопать труп Гнуса под одной из опор Эйфелевой башни. Она сняла трубку, которую протянул ей жандарм с физиономией Сиберга, и услышала: «Алло! Дорогая мадемуазель? Это опять я!»

Жандарм улетучился вместе cf Эйфелевой башней, и Франсуаза вмиг проснулась в холодном поту тревоги.

Тревога не покинула ее, даже когда она поняла, что это не телефон, а звонок входной двери. Застыв как сидела, она лихорадочно соображала, кто бы это мог быть. В такой ранний час это могла быть только консьержка с почтой, но та всегда звонит дважды. Тогда как сейчас нетерпеливые звонки следовали один за другим.

Франсуаза поднялась и с трудом попала ногами в тапочки, а руками — в рукава дезабилье. Настырный звонок не предвещал ничего хорошего.