Большой, маленький - [7]

Он знал, что ему придется поверить, чтобы идти к ней; он знал, что если он поверит, ему придется идти, даже зная, что это притворство. Он обнял ее и провел рукой по ее длинному телу, а она с легким стоном прижалась к нему. Он прислушивался к себе, ожидая, что появится то старое желание, которого он давно не испытывал. Если она пошла на это, он не хотел отставать, ему захотелось всегда ощущать ее близость.

КОРОТКАЯ ИЛИ ДЛИННАЯ ЖИЗНЬ

Майским днем в Эджвуде Дэйли Алис сидела в гуще леса на гладком валуне, выступающем из довольно глубокого пруда. Пруд располагался в неглубоком ущелье среди нагромождения камней и был образован невысоким водопадом. Струи воды, стремительно неслись по ущелью и, ныряя в пруд, вели свой нескончаемый разговор, впрочем не лишенный интереса. Дэйли Алис прислушивалась к журчанию струй, хотя она уже слышала это много раз. Она была очень похожа на девушку с этикетки бутылки с содовой водой, хотя и была не так нежна и без крыльев.

— Дедушка Траут, — позвала она, обращаясь к пруду и снова повторила, — дедушка Траут.

Она подождала еще немного и, увидев, что ничего не произошло, взяла два маленьких камешка и опустив их в воду, постучала ими друг о друга. Звук под водой был похож на отдаленные выстрелы и звучали дольше, чем на открытом воздухе. Откуда-то из заросшей травой расщелины выплыла огромная белая форель-альбинос, без единого пятнышка, с розовыми глазами — огромными и торжественными. Непрекращающийся шум падающей воды, казалось, заставляет форель вздрагивать, а ее огромные глаза или мигали или дрожали от слез. Она уже не впервые задавала себе вопрос: могут ли рыбы плакать? Когда ей показалось, что рыба внимательно слушает ее, она начала рассказывать форели о том, как она приехала в Город и встретила этого человека в доме Джорджа Мауса и как она сразу поняла, или, по крайней мере очень быстро решила, что это был тот, кто был предназначен ей. Во всяком случае, ей казалось, что именно о нем говорил ей Спак когда-то давно.

— Зимой, когда ты спала, — стыдливо говорила она, водя пальцем по валуну, на котором сидела, улыбаясь и не поднимая глаз на форель, так как речь шла о любимом ею человеке, — мы… ну, мы встретились снова и дали друг другу обещание, ну ты понимаешь…

Она увидела, как рыба взмахнула своим бесцветным хвостом; она знала, что тема разговора была очень щекотливой. Девушка вытянулась на прохладном камне во весь свой огромный рост и с горящими глазами, сжав руками пылающие щеки, с пылом и смутной надеждой рассказывала о Смоки. Казалось, что рассказ не взволновал форель. Девушка ничего не уточняла. Тот, о ком она говорила мог быть только Смоки и никто другой.

— Ты думаешь иначе? Ты не согласна? — спрашивала девушка. — Они будут довольны?

— Помолчи, — мрачно сказал Дядюшка Форель, — кто знает, о чем они думают.

— Но ты говорил…

— Я только принес весточку от них, девочка. Не проси меня о большем.

— Но я не могу ждать вечно, — сказала она, поднимаясь, — я люблю его. Жизнь так коротка.

— Жизнь так длинна, — ответил Дядюшка Форель. Казалось его душили слезы. — Слишком длинна.

Он изящно шевельнул плавником и, взмахнув хвостом, ушел на глубину.

— Передай им, что я все равно приду, — закричала она вслед, пытаясь перекричать шум водопада. — Скажи им, что я сделаю это.

Но форель уже уплыла.

Она написала Смоки: «Я выхожу замуж, — и его сердце похолодело, когда он стоял у почтового ящика, читая эти строки. Потом он, наконец, осознал, что она имеет в виду его. «Всемогущая тетушка Облако очень внимательно прочитала карточки. Для всех будет лучше, если это произойдет в середине лета. Ты должен сделать это. Пожалуйста, пожалуйста тщательно выполни все указания, иначе я не знаю, что может случиться».

Вот почему Смоки шел пешком в Эджвуд со старой дорожной сумкой и заранее приготовленными сэндвичами. Вот почему он стал искать место, где бы он мог провести ночь — в соответствии с полученными указаниями он не должен был ни за что платить по пути в Эджвуд.

СЛАВНЫЙ МАЛЫЙ ПОВОРАЧИВАЕТ К ЭДЖВУДУ

Он не заметил, как внезапно закончился промышленный парк и потянулись пригороды. Солнце уже стояло высоко, когда он повернул западнее. Дорога стала сужаться, на ней появились пятна гудрона и она стала походить на старый ботинок, который много раз побывал в ремонте. По одну сторону дороги расстилались поля и сбегали вниз к дороге фермы. Он шел, стараясь держаться в тени росших вдоль дороги фруктовых деревьев, которые широко раскинули свои ветви. Заросли пыльных, лениво покачивающихся на ветру сорняков, густо росли вдоль дороги, пробиваясь из-за заборов и окружая канавы. Он все реже и реже слышал шум автомобилей. Когда автомобиль поднимался на холм, мотор надрывно ревел и становился очень громким; машина проносилась мимо и постепенно мощный звук мотора затихал и совсем исчезал. Оставалось только жужжание мошкары, да шорох его собственных шагов по траве.

Долгое время его путь лежал вверх по холму, но наконец он добрался до вершины и перед ним насколько хватало глаз раскинулся вид пригорода, каким он бывает в середине лета. Дорога, по которой он шел, вела мимо лугов и пастбищ, огибала поросшие молодым леском холмы и исчезала в аллее около маленького городка, высокие шпили домов которого то появлялись, то исчезали среди буйной зелени. Извиваясь тонкой серой лентой, дорога пропадала в расщелинах голубоватых гор, где среди клубящихся облаков садилось солнце. Где-то там, на крыльце одного из домов Эджвуда, женщина бросила козырную карту под названием Путешествие. Был и путешественник с дорожным мешком за плечами и толстой палкой в руке. Ему предстояло пройти свой путь по длинной извивающейся дороге. Кроме раскрытой веером колоды карт, на блюдце тлела коричневая сигарета. Она слегка покрутила блюдце, положила карту Путешествие на свое место в колоде и открыла другую карту. Это был туз.