Большой, маленький - [6]

— Не рваться к цели, а уходить прочь, — сказал я и сам удивился тому, как уверенно прозвучал мой голос.

— Конечно. Правда, это легче сказать, чем сделать, но…

— Нет, я так не думаю. — Он перестал смеяться. — Но если ты сделаешь все правильно…

— Подожди, — сказал Смоки, — это нереально.

— Слушай дальше, — продолжала девушка. — Я шла за Спаком. Я дала ему полную волю, потому что он не был так озабочен, как я. Я сделала еще шаг, повернулась и… угадай, что.

— Я не знаю. Ты оказалась внутри радуги?

— Нет, не совсем так. Когда ты находишься снаружи, ты видишь цвета внутри, а когда попадаешь внутрь…

— Знаю. Ты видишь цвета снаружи.

— Да. Весь мир становится цветным, как если бы на него смотреть сквозь пламя свечи, нет, как если бы он был сделан из радуги. Нежный и легкий мир красок окружает тебя, насколько хватит глаз. Ты хочешь бежать и окунуться, и как следует рассмотреть его. Но ты не можешь сделать ни шагу, потому что каждый шаг может оказаться неверным и тебе остается только смотреть и смотреть. И ты думаешь: наконец я здесь.

Она задумалась, а потом нежно повторила:

— Здесь…

— А причем здесь я? — запинаясь проговорил я. — Ты сказала, что кто— то сказал тебе…

— Спак, — ответила она, — или кто-то такой…

Она придвинулась ближе и он постарался придать своему лицу выражение заинтересованности.

— Но ведь Спак — собака, — сказал он.

— Да. — Ему показалось, что у нее пропало желание продолжать разговор. Она взяла свою ложку и принялась изучать все ее вогнутости и выпуклости, а потом медленно положила на стол и отодвинула в сторону. — Или кто-то такой…, — повторила она. Ну, впрочем это неважно.

— Подожди, — сказал он.

— Это продолжалось всего минуту, пока мы стояли там. Я подумала, — осторожно сказала девушка, не глядя на него, — я подумала, что Спак сказал… — Она посмотрела на Смоки. — В это трудно поверить, не правда ли?

— Ну, да, конечно. В это трудно поверить.

— Я и не думала, что это сбудется. Во всяком случае, не с тобой.

— Почему не со мной.

— Потому что, — сказала она, сжимая ладонями щеки. Ее лицо стало печальным и даже разочарованным. — Потому что Спак говорил именно о тебе.

ПРИТВОРСТВО

Возможно, этот трудный вопрос вырвался у Смоки потому, что ему нечего было сказать в тот момент, а может быть, потому, что он весь не выходил у него из головы.

— Да, — повторила она, не отнимая рук от пылающих щек и с какой— то новой улыбкой, озарившей ее лицо, как утренняя радуга на западе. Снег валил все сильнее. В неясном свете городских фонарей снежинки залетали даже на подоконник, где они сидели. Упругие белые звездочки падали им за воротники — отопление в отеле не работало, — а они все говорили. Им не хотелось спать.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

Она засмеялась, сплетая пальцы рук. Он почувствовал какое-то непривычное головокружение, такого чувства он не испытывал со времени полового созревания. Это удивляло его, но это было именно так. Чувство так переполняло его, что он ощущал трепет от головы до кончиков пальцев. Ему даже казалось, что если бы он в тот момент мог взглянуть на себя, то увидел бы, что его пальцы светятся. Все было возможно.

— Это притворство, не так ли? — сказал он, а она с улыбкой оглянулась на него.

Притворство. Когда он был еще ребенком, то вместе с другими мальчишками они находили разные предметы — горлышко бутылки темно-коричневого цвета, потускневшую ложку, заостренный камень, напоминающий наконечник древнего копья — тогда, в детстве, они убеждали друг друга, что все это было очень древним. Это было давно — еще когда был жив Джордж Вашингтон. Даже раньше. Все это представляло собой большую ценность. Они убеждали в этом друг друга, потому что хотели в это верить и в то же время, они скрывали истину сами от себя; это тоже было похоже на притворство, только другого рода.

— Посмотри, — сказала она, — это все должно было случиться и я знала об этом.

— Но почему? — спросил он с восторгом и сладкой мукой. — Почему ты так уверена?

— Потому что это сказка, а сказки сбываются.

— Но я не знаю об этом.

— Люди в сказках всегда не знают, но все-таки это так.

Однажды зимней ночью, когда он был еще мальчишкой и учился в пансионе со своим другом, который был ему почти как брат, он первым заметил вокруг луны какой-то круг. Он уставился на него, чувствуя как леденеет внутри. Круг был широким, в полнеба и в мальчике росла уверенность, что это было не что иное, как конец света. Он с содроганием ждал в ночном дворе, что ночь разразится апокалипсисом, осознавая в душе, что этого не может быть: ничто в мире не предвещало этого и не стоило так удивляться. Той ночью он мечтал о Небесах. Небеса были для него, как темный восхитительный парк, маленький и радостный; ему казалось, что по небу проезжает сквозь мрачную арку колесница и отправляется в вечность на радость всем верующим. Он очнулся от своего видения с облегчением и никогда больше не верил в свои молитвы, хотя продолжал читать их для своего брата без затаенной обиды. Он мог бы рассказать ей об этом, если бы она попросила, но она промолчала.

— Волшебная сказка, — сказал он.

— Я догадалась, — сонно проговорила она. Девушка взяла его руку и положила на свои плечи, — я догадалась, если хочешь знать.