Большой Кыш - [69]
— Нечего тут подмечать! — рассердился Бяка, который не любил, когда ему давали советы. — Луг, роща, орешник. И все. Хотя… Постой-ка… вижу несколько больших мухоморов. Кучно выросли, однако, вшестером.
— Вшестером? — переспросил маленький кыш. — Сдается мне, что они не мухоморы, а те, кого мы ищем.
— Это легко проверить, — пробурчал Бяка, спускаясь с камня беличьим стилем — четырехлапными затяжными прыжками. — Вперед! И мы получим ответы на все вопросы!
— Если не получим по ушам, — тихонько добавил Сяпа.
На кочке под ореховым кустом, в разноцветных колпаках, расположилась шестерка кышей. Они сидели плотным кружком нос к носу, длинными хвостами наружу, и азартно резались в шишки-камешки. Компания находилась в состоянии крайнего возбуждения — играли не «на просто так», а на щелчки. Только что закончилась партия, и проигравшего кыша дружно щелкали по носу и обзывали «мокробрюхом, топошлепом и бесхвостым». Сами понимаете, веселая компания была так занята, что появившихся из рощи Бяку и Сяпу никто даже не заметил. Когда Бяка деликатно кашлянул в кулак, никто из играющих даже ухом не повел. Тогда Бяка достал из торбы Сяпин свисток и, вынув затычку, дунул в него изо всей силы. Залихватский свист поднял в воздух десятки птиц, гнездившихся в каштановой роще.
Компания под кустом на минуту замерла, а потом стала суетливо рассовывать шишки и камешки по карманам пестрых жилеток. Послюнив ладони, игроки пригладили брови и только потом обернулись к Сяпе с Бякой.
Самый красноносый кыш в колпаке из пуховых птичьих перьев расправил усы и прогнусавил:
— Кто свистел?
— Я свистел, — сказал Бяка. — Мы посланцы из Маленькой Тени. У нас беда — Ась заболел! Велел идти к вам за помощью, но, судя по всему, помощь нужна вам самим.
— Ась заболел? Вот как? — удивились кыши.
Неизвестно откуда у них в лапках появились стрелки дикого лука, который хвостатое начальство стало с хрустом разламывать и приставлять к носам. Слезы ручьями полились из равнодушных глаз.
— Смотри, — прошептал Сяпа, — они совсем разучились плакать сами. Не станут они нам помогать.
— Это потому, что им вовсе не жалко нашего Ася. Они его не любят. Помнишь, что рассказывал Э-э-э?
— Кхе-кхе-кхе, — кряхтел кыш в колпаке из свернутого лопушка, — я питаю к Асю самое сострадательное сострадание и самую жалостливую жалость!
— Вот как? — высокомерно возразил другой, в колпаке из старого гнезда малиновки. — Кого же ты так жалеешь? Ась обособился, пошел против всего племени и, само собой, заболел от собственной вредности. Кстати, может, и не заболел, а притворяется только. И с какой тарабаньки я, Цап, должен из-за него горький лук нюхать? У меня от слез нос опухает. Мне это не идет. Я не хочу страдать из-за чужих страданий. И Ася, по правде говоря, мне совсем не жалко. Вот так! — Цап гневно топнул лапой.
Его сотоварищи согласно закивали.
— Пусть болеет, пока не раскается. И пусть прощения у нас попросит, пусть слезами умоется.
Бяку передернуло от неприкрытого лицемерия и жестокости новых Старейшин, и он скомандовал непререкаемым тоном:
— А ну хватит злобствовать и сопливиться!
Цап перестал шуметь, а остальные — шмыгать и хлюпать носами. Длиннохвостый предводитель величественно поправил колпак, принял важную позу и высокомерно заявил:
— Вы — грубые, неотесанные провинциалы. Вы не умеете благородно вести себя в высшем обществе, но мы вас простим, если вы выполните наше поручение.
— Мы пришли не за поручением, а за цветком папоротника для Ася, — напомнил ему Сяпа.
Цап поморщился:
— Ах! Ну о чем вы? Папоротник вообще не цветет. Никогда. Значит, мы ничем не можем помочь старику. Совершенно ничем. Его, неуемного, теперь только луна вылечит. К тому же наши благородные интересы выше ваших и Асевых. У нас беда, катастрофа! На плантации петунии, белены и дурмана напали колорадские жуки. Они нещадно уничтожают урожай.
— А зачем вам белена и дурман? — подозрительно спросил Бяка.
«Вот они чем кышей подтравливают. Чтоб хуже соображали», — догадался Сяпа.
— Не важно зачем, — отмахнулся Цап. — Мы долго думали, как нам избавиться от жуков. И то пробовали, и это. Теперь мы решили действовать всерьез и перекрасить налетчиков в божьих коровок, ведь коровки не едят дурман. Мы слышали, что ты, Бяка, художник. Наш художник Шам-Шам стар и упрям. Он отказался нам помогать, поэтому мы поручаем это дело тебе.
— Знаете что, — весело сказал Бяка, — вам не нужен художник.
— А кто нужен? — удивились новые Старейшины.
— Парикмахер, — рассмеялся Бяка, — хвосты укоротить.
Сяпа прыснул. Минуту или две новые Старейшины натужно соображали, потом брови их сдвинулись, а глаза засверкали. Цап вскочил и опять затопал лапами:
— Глупые, невоспитанные чужаки, вы смеетесь над нами! Напрасно! Мы издадим Закон и выгоним вас с позором из Большой Тени. Вы недостойны оставаться среди красивых, благородных кышей.
— Попробуйте, крысята, попробуйте прогнать Бяку, — улыбнулся Большой Кыш. — Как будем драться — по одному или все вместе?
Он тщательно высморкался, аккуратно убрал платочек в карман и встал в боевую стойку. Сяпа спрятался за Бякину широкую спину и жарко зашептал тому в ухо:
