Большой Кыш - [5]
— Ой-ой-ой! — вскричал Тука. — Хнусь, миленький, разве ты не видишь эту страшную птицу, желающую тобой полакомиться? Кыш-соня, ты пригрелся на солнышке и позабыл главное правило кышей: «Проснувшись после зимней спячки, больше не спи!» А ты уснул, дурашка! Под тобой выросло целое семейство одуванчиков и утащило тебя ввысь.
Розовый комок зашевелился наверху и сладко зачмокал. «Не слышит! — испугался Тука. — Что делать?» Он заметался в панике, выискивая, чем бы отпугнуть хищную птицу, но не нашел ничего лучше обломка ежевичной ветки. Ворона снижалась. Вот она открыла свой страшный клюв! Вот растопырила цепкие когти! Тука увидел в ее черных маслянистых глазах отражение спящего Хнуся и расставил пошире задние лапы. Взяв колючую ветку наперевес, он приготовился к обороне. Ворона опускалась на кышей темно-фиолетовой тенью. Когда ее силуэт закрыл все небо, Тука со священным криком «Кыш, кыш, кыш!», размахнувшись пошире, треснул ворону веткой по голове в то место, где блестел хищный вороний глаз. Ветка вцепилась в птичьи перья всеми своими шипами. Опешившая ворона резко задергалась вправо и влево, стараясь сбросить ее с себя. Наконец освободившись, птица с громким карканьем взмыла вверх и через мгновение скрылась за деревьями. Понимая, что времени у него в обрез — ворона могла вернуться, и не одна, — Тука приналег на один из стеблей, стараясь его раскачать. Вся масса цветов слегка колыхнулась, и сверху, прямо Туке на голову, скатился так и не проснувшийся Хнусь. Не подхвати его Тука, Хнусь захлебнулся бы в луже.
Притащив друга в убежище под поваленное дерево, Тука свалился замертво. Силы покинули его. Немножко отлежавшись, он стал собирать и подсовывать под Хнуся ветки, чтобы тот не простудился, — здесь земля была еще очень холодной. Хнусь продолжал сладко спать. Лежа на спине и сложив передние лапы крест-накрест, он всем своим видом выражал спокойствие и удовлетворение. Тука пытался придумать, как бы доставить приятеля в хижинку, но ничего путного ему на ум не шло. Кыш очень боялся страшной вороны. Ему все еще мерещились над головой большие когтистые лапы, и он деревенел от страха.
Чтобы отвлечься от опасных мыслей, Тука занялся маскировкой Хнуся — набрал пригоршню мокрой земли и вымазал ею розовую, как цветок дикой яблони, шкурку друга. Потом он выглянул наружу и осмотрелся. Ему вдруг показалось, что за кустами барбариса промелькнуло что-то розовое. «Там кыш, — подумал он, — какая удача! Вдвоем мы сможем дотащить спящего Хнуся до моего домика. И все будет хорошо». Почти успокоенный, он бросился через проталину к кустам.
— Эй, кыш, постой! Я — Тука. У меня друг в беде. Заснул опять, понимаешь? Помоги дотащить его до моей хижинки, у меня одного маловато силенок!
Кыш остановился и недобро оглядел Туку:
— Ну и что с того, что ты — Тука? Я тебе помогать не стану. Ты моих друзей куда-нибудь носил? Ни-ког-да! Так что не шурши ушами, проходи мимо. Твой друг — твоя забота, я тут ни при чем. Буду всем помогать, весь перемажусь.
Тука даже не рассердился. А только очень удивился, потому что никогда раньше не встречал кыша, который отказался бы помочь товарищу. Он с удивлением сказал:
— Хнусь не грязный. Он немножко замаскированный. Ведь ты тоже вымазался глиной, чтобы не дразнить ворон. И сделал это так старательно, что тебя просто нельзя узнать.
— Моя грязь — это моя грязь, она тебя не касается, — отрезал грубый кыш. Он достал из-за уха зубочистку и проверил чистоту своих зубов. — А будешь приставать — укушу! Лучше не зли Бяку!
— Ну конечно же, ты — Бяка! — облегченно выдохнул Тука. — Как же я сам не догадался? Испугался, понимаешь, что в нашем лесу началась эпидемия вредности. А если ты Бяка — конечно! Бяка на то и Бяка… Скажи, а зачем ты разрушил мой дом? Это очень плохой поступок. Не помочь товарищу в беде — тоже. Твое прозвище — Большой Кыш. Какой же ты Большой, если совесть и душа у тебя маленькие? Неужели тебе нравится все время вредничать и злиться на своих друзей? Может быть, лучше дружить с ними и помогать им? Вдруг когда- нибудь и тебе понадобится наша помощь?
— Я — кыш-одиночка. Мне никто не нужен, — рассердился Бяка. — Я никогда не стану просить ничьей помощи, потому что все умею сам.
— А может быть, ты просто боишься стать хорошим? — улыбнулся Тука.
— Я боюсь?! Глупости! Это вы все меня боитесь. А знаешь почему? Потому что я плохой. Я очень плохой!
И, не зная, что бы такое гадкое вытворить, Бяка подбежал к спящему Хнусю и громко свистнул ему в ухо. Тот вздрогнул и проснулся. Тука испуганно закрыл лапами мордочку. А Хнусь смачно потянулся, увидел друга и рассмеялся:
— Тука, какая удача, что мы проснулись вместе! — но, заметив рядом Бяку, испуганно вскрикнул: — Какой ужас! Вместе с нами проснулся и Бяка!
— Ага, испугались! — зарычал Бяка и взял в каждую лапу по острой сосульке. — А ну-ка брысь отсюда! Живо!
Повторять дважды не было нужды: кышей будто ветром сдуло. Единым духом домчались они до большого Дуба и забарабанили в дверь хижинки.
Только задвинув за собой засов, Тука с Хнусем с трудом смогли перевести дух. Бибо и Сяпа, готовившие ужин, вопросительно уставились на друзей.
