Большой Кыш - [10]
— А корни наперстянки не грызли?
— И ядовитые корешки не грызли, и в холодном ручье не купались, и ворон не дразнили. А Сяпа все равно заболел. И вдобавок я так глупо пошутил сегодня… — Бибо виновато потупился.
— А ну выйдем. — Тука подтолкнул приятеля к выходу. И уже на крыльце, плотно прикрыв за собой дверь, потребовал: — Ну рассказывай, Бибо, рассказывай!
— Понимаешь, проснулся я рано, умылся, сделал зарядку, позавтракал и побежал сюда, на этот берег Шалуна, разбудить Сяпу-лежебоку. Только вошел в дом, сразу понял: что-то с Сяпой не так. Обычно на рассвете его даже вороний ор не разбудит: у Сяпы утром самый сладкий сон. А сегодня наоборот. Прихожу, а он бегает по своей кухне, лапами машет и кукукает. Присядет, на минутку задумается и опять давай бегать. Я тут возьми и ляпни: «Ты что, Сяпа, птичка?» А он мне: «Как ты догадался?» Я решил — шутит кыш. Говорю смеясь: «Если ты птичка, то я — бабочка. Значит, ты с завтраком, а я в дураках». Он, как это услышал, так вздрогнул и затих. Вот так с тех пор и сидит.
Тука оглянулся. Действительно, Сяпа сидел у окна и задумчиво смотрел в небо.
— Что будем делать? — спросил Тука. — Может, умоем его родниковой водичкой, выльем ее под ореховый куст и скажем: «Брошу под орехов куст, чтоб у Сяпы не болело, чтоб у Сяпы не щемило»?
— Это, конечно, не помешает. Но сначала надо докопаться до причины, почему он кукукает. Только как? Со мной он разговаривать не станет — обиделся. — Бибо почесал макушку. — У меня есть план: я сейчас навру, что иду за шишками для очага или к Асю за носками, а ты попробуй его выспросить, не болит ли у него живот.
Тука кивнул:
— Попробую.
Кыши вернулись в дом. Там Бибо взял корзину для шишек и, все перепутав от волнения, ласково сказал Сяпе:
— Сяпонька, я скоро вернусь. У тебя тут носки для очага кончились, так я к Асю за шишками схожу. — И ушел.
Тука медленно обогнул кухню, поправил на столе скатерть, передвинул с места на место чашки. Приблизившись к Сяпе, он дружески похлопал его по плечу:
— Привет, Сяпа. Это я, Тука. Воздух сегодня вкусный, хоть пей!
Сяпа вздохнул и жалобно кукукнул в ответ. Не дождавшись другого ответа, Тука заложил новый круг по кухне.
— Может, сыграем в шишки-камешки? — как бы между прочим спросил он.
Сяпа хлюпнул носом и сказал:
— Теперь я птичка, а птицы не играют в шишки-камешки.
— Понятно, — решил не спорить Тука, — птичка так птичка. Хотелось бы только уточнить, какая ты птичка? Соловей? Жаворонок?
— Ни то ни другое, ведь у меня нет ни слуха, ни голоса. Я думаю, — Сяпа задумчиво почесал лоб и брови, — что я — кукушка. Мне очень нравится говорить «ку-ку». — Сяпа опять немножко покукукал. И Тука покукукал с ним за компанию. — Знаешь, — тихо произнес Сяпа, — кукушки улетают на зиму в теплые края, а я засыпаю на зиму в теплом снегу. Это ведь почти одно и то же. И еще, — он застенчиво улыбнулся, — внешне мы с кукушкой похожи, как близнецы. У меня, как и у нее, пестренький животик. Видишь?
— Вижу, — согласился с Сяпой Тука, — живот похож, но… Но ты определенно не кукушка. Кто угодно, хоть страус, но не она.
— Почему? — широко раскрыл от удивления глаза Сяпа.
— Ну вот скажи, у тебя есть заветное желание?
— Есть.
— Какое?
Сяпа почесал ладошки и застенчиво сказал:
— Я хочу, чтобы у меня в доме появилось яйцо. Я бы за ним ухаживал, разговаривал бы с ним, а потом из него вылупилась бы маленькая кышечка. Моя дочка. Вылитая я. И у нас с дочкой были бы общие секреты. Это, наверное, очень приятно — шушукаться с дочкой о всякой ерунде.
— Вот! Яйцо! А кукушка? — торжествующе спросил Тука.
— Что — «кукушка»? — не понял Сяпа.
— Что «что»?.. Эта, брат, эгоистичная птица откладывает яйца в чужие гнезда! Бросает на произвол судьбы еще не появившихся на свет детенышей! Мало того, эту подлую черту характера она передает им по наследству. Ну так что? Кукушка ты или нет?
Сяпа сжался на табуретке и пригорюнился, наконец усвоив, кем он хотел стать. Ужас, да и только!
— Тука, а кто же я тогда? — робко спросил он.
— Не знаю! Пока не знаю, — вздохнул тот и предложил: — А давай пойдем в рощу. Погуляем, на вас, птиц, посмотрим, покумекаем. Жизнь сама покажет, что ты за птица. Согласен?
— Согласен, — кивнул Сяпа.
И они пошли. Тука энергично шагал по тропинке, ведущей к роще, поддавая ногой прошлогодние ольховые шишки. Он старательно насвистывал бодрый мотивчик и изредка тревожно поглядывал на Сяпу. Сяпа смотрел в небо — там летали ласточки.
— Слушай, а может, ты ласточка? А, Сяпа? — спросил Тука, перехватив взгляд приятеля.
— Нет. — Сяпа отрицательно покачал головой. — Хорошо бы, но ласточки летают очень высоко, а я боюсь высоты. И потом, у них грудки беленькие, а у меня?
— У тебя рябушками, — сказал Тука, и друзья пошли дальше.
— А вон вороны сидят на ореховом кусте. Ты, случайно, не…
— Нет! — отрезал Сяпа.
— Согласен, — сказал Тука.
Сяпа нахмурился и притих. Огибая ежевичные заросли, Тука заметил на одном из кустов брошенное гнездо ремеза. Он остановился, чтобы получше рассмотреть его. Аккуратное птичье сооружение, свешивалось с колючей ветки, слегка покачиваясь.
— Сяпа, смотри, какое удобное, уютное гнездышко. Совсем как ты любишь.
