Большой дом. Пожар - [14]

Со всех сторон раздавались зовы, крики детей, начинались разговоры, шумела вода; слышались ругательства и проклятия.

Омару было жалко, что его разбудили. Ему хотелось спать. И казалось, что он спит. В самых темных углах комнаты, где притаилась ночь, что-то тихо дрожало. Люди, кряхтя и вдыхая устоявшийся запах тяжелого, горького дыма, стряхивали с себя сонную одурь. Для спокойного сна было слишком поздно. День стоял на часах у каждой двери.

Омар удивился, услышав голос матери: она перешептывалась с кем-то, вероятно, с соседкой.

Айни говорила не переставая. Казалось, этот монотонный шепот никогда не кончится. Тон у нее был серьезный. Слова, произносимые ею, казалось, шли издалека, из другого времени. Это были самые обыкновенные слова, и только звучавшая в них упрямая жалоба, которую можно было принять за молитву, становилась назойливой, неотвязной, она преследовала, мучила дремавшего Омара.

Айни замолчала, и в комнате стало тихо-тихо. Нет, Омар уже не уснет. Широко раскрытыми глазами он вглядывался в полутьму.

Со двора в комнату заглянуло, разгоняя полумрак, веселое солнце. В свежем утреннем воздухе носился аромат кофе. В глубине комнаты сидела женщина. Или это померещилось Омару? Ведь он думал, что она ушла. Может, ему приснился сон? Айни говорила, говорила. Мальчик, которого все еще клонило ко сну, приподнялся. Он увидел два смутных силуэта, погруженных в полумрак, еще царивший в комнате, тогда как снаружи блистало яркое утро.

Айни стягивала платок, которым у нее была повязана голова. Хна позолотила ее седые волосы. Возле Айни стоял блестящий медный поднос с фаянсовыми чашками. В той части комнаты, где лежал Омар, были в беспорядке разбросаны одеяла, большое серое покрывало, овчины; они еще хранили отпечаток лежавших на них человеческих тел.

После короткого перерыва, вызванного пробуждением мальчика, разговор возобновился. Омар догадывался, что речь идет о замужестве его двоюродной сестры. Зина, наклонившись к Айни, сказала ей нечто, взволновавшее последнюю. Обе женщины вдруг замолчали. Омар ничего не понял. Они многозначительно кивнули в его сторону.

Вдруг Айни воскликнула:

— Я успокоюсь только тогда, когда буду знать наверняка.

— Я тебе все расскажу.

Омар все больше убеждался, что они говорят о его двоюродной сестре.

— Думают, — продолжала соседка, — что никто ничего не видел. А ее видели. Мурад хотел ее убить, но он только ранил ее. Сука! Сука!

Зина отвернулась, чтобы плюнуть: тьфу!

— Ты уверена? — спросила Айни. — Я слышала об этом. Но ни за что не хотела верить. Замужняя женщина должна смотреть на одного-единственного мужчину — своего мужа. А пока она в девушках, надо отделить ее толстой стеной от остального мира.

Айни, вероятно, была искренне удручена. Шутка ли, какие вещи она узнала! Но не надо показывать соседке своего огорчения, думала она. Омар смотрел на двух сидящих женщин. Он продолжал следить за ними, сам не зная для чего. Он угадывал, что его двоюродная сестра больна какой-то болезнью, но не понимал, душа ли ее поражена или тело. Повидимому, ей надо во что бы то ни стало исцелиться.

Он встал и направился к выходу, но не успел дойти до дверей, как мать остановила его:

— Куда ты?

— В уборную.

Айни снова начала страстно шептаться с соседкой Зиной.

Омар спустился во двор.

Уборная находилась внизу, в общей кухне. Едва он зашел туда, как у дверей тотчас же стала женщина. Никогда нет покоя. Одна дыра на всех! Просто невероятно. Омар принялся размышлять, стараясь не думать о женщине, которая сторожила его с искаженным лицом. Выходя, он столкнулся с ней.

— Тебя полдня надо дожидаться! — бросила она ему.

— Ступай на улицу, раз ждать не любишь!

— Омар! Омар! — крикнула Ауиша, вошедшая в кухню.

— Паршивец! — пробормотала женщина.

Она ринулась в уборную, на ходу поднимая юбку.

— Нет надобности видеть тебя, сразу слышно, что ты здесь, — съязвила Ауиша.

В кухне громко звякала посуда, которую обычно мыли в это время. Служанка убирала дом, обильно поливая водой двор и даже низ стены. Затем принималась подметать пол, с каким-то слепым остервенением размахивая метлой.

Омар шел по галерее, направляясь домой. Ему показалось, что за спиной кто-то делает ему знаки. Он обернулся: Зхур. Она стояла в глубине комнаты и вытирала свои голые руки. Это была дочь Зины, той самой женщины, которую он, проснувшись, застал за оживленной беседой с Айни. Молодая девушка была, казалось, чем-то смущена и взволнована. Омар решил идти своей дорогой. Пойдет ли она вслед за ним? Зхур собиралась что-то сказать ему, но он уже подходил к своей комнате. Однако он обернулся, чтобы взглянуть на нее.

— Омар, — тихо проворковала Зхур, — иди сюда, прошу тебя.

Она окликнула его три раза. На третий раз он подошел к ней. Зхур прижалась к нему. Теплота, исходившая от ее тела, охватила его всего. Вдруг она сильно ударила его коленом в пах. Омар слабо вскрикнул и, всхлипывая, упал на пол.

Зхур нагнулась над ним и закрыла ему рот рукой. Ему пришлось замолчать, чтобы не задохнуться; он стих. Рука молодой девушки скользнула по плечу Омара, и он услышал мягкое, как шелест шелка, движение тела, вытянувшегося рядом с ним. Удерживая дыхание, Зхур не шевелилась, будто спала. От нее исходил сладкий, теплый запах спелого и нетронутого плода. Вдруг ее забила дрожь. Она несколько раз пыталась приласкать мальчика, но не смогла преодолеть нерешительности, сковавшей все ее движения. Немного погодя она приподнялась и оперлась на локоть. Слегка наклонившись к Омару, она заметила, что он пристально смотрит на нее. Мальчик ощущал какую-то тайную связь с этим беспомощным девичьим телом. В душе росла смутная нежность и вместе с тем — потерянность, неловкость. И вдруг его охватило чувство умиротворенности, никогда еще не испытанное и все же казавшееся привычным. Странное чувство, тут же перешедшее в смятение, тоску.