Большой день в жизни Кости - [19]

И правда, хорошо нам тогда подавали, жалели нас. Домой радостные идем. Полные мешки кусков несем и сахарку немного. Только у самого дома Сергей мой чуть не утонул. Утром-то мы шли, еще ледок был на реке, а днем она разлилась. Брата водой и снесло. Его мужик знакомый, дядя Никифор, вытащил. А хлеб у брата в мешке весь промок. Ну, все равно мы радовались. Мокрым хлебом гуся накормили, корове дали, остальное мать положила на печку сушить. Чайку согрела, попили с сахаром. Хорошо! С тех пор мы с Сергеем матери помогали, хлеба приносили.

Прошло два года, поступил я в школу. И тут понял, что просить стыдно. Не по-настоящему понял, не так, как вы сейчас понимаете.

Вот вы все пионеры, с галстуками! — Петр Гаврилович, наклонив голову к плечу, полюбовался пионерами. — Даже вон тот мальчик, — он показал на Костю, — еще маленький, розовый совсем (Костя стал красным), а тоже важный — пионер, галстук носит. Если что плохо сделаете, вас в школе стыдят. По-хорошему стыдят, не обижают. Ты — пионер, ты такое сделал. Стыдно! А меня в школе только дразнили: нищенок, нищенок! Садиться со мной никто не хотел. Все бегут в бабки играть, а я один: «Ты, нищенок, не подходи к нам!» А побираться все равно приходилось — мать болела, работала мало, жить совсем не на что стало. Я утром в школе, а потом с Сергеем побираемся. Наберем кусков и прячемся до ночи, чтобы ребята из школы не увидели.

И стал я думать об одном: надо работать. Стану работать и не буду больше нищенком, последним человеком.

Услыхал я однажды, что недалеко от нас помещик один живет, чудак. Как увидит нищего, сейчас предлагает: «Сквозь стаю псов прорвешься — каравай хлеба дам». Ладно, думаю, пойду и я к этому помещику, авось прорвусь. Может, работу даст какую-никакую. Подхожу к забору, стучу в калитку. Выходит на крыльцо барин в картузе, в сапогах, с хлыстиком. Увидел меня, хлыстиком кому-то махнул, и во двор целый клубок псов выкатился. Бегают по двору, гавкают, желтые, злые… «Ну, — думаю, — держись, Петр!» Толкнул я калитку — как пущу палку вкруговую! Верчу палку перед собой, собаки отпрянули, я и прорвался к крыльцу! Ну, ухватила меня какая-то за пятку, да это не считается! — Петр Гаврилович озорно подмигнул ребятам. — Как только ступил я на крыльцо, хозяин приказал собакам: «На место!» А я стою перед ним смело, ничего не прошу. Барин мне хлеба краюху дал и полтинник серебряный, чистый. А я говорю: «Спасибо. Возьми меня, барин, в работники». — «Ладно, — говорит, — приходи завтра!» Да так и не взял. А то, что я прорвался сквозь стаю псов, это для меня даром не прошло. Смелее стал, и на войне пригодилось. Вот как отдохнем, я вам покажу место, где я сквозь немецкие посты прорывался.

Ну, кончил я школу, — продолжал Петр Гаврилович, — тринадцать лет мне было…

— Так рано? — удивились ребята.

— Так ведь школа-то была — пять классов! Кончил на все пятерки. Старался! Бежишь, бывало, в школу и думаешь: хорошо отвечу, учитель обрадуется, похвалит меня. Наш учитель меня не обижал, не корил, что я нищенок. Когда я кончил школу, он очень хотел, чтобы я дальше учился. В учительскую семинарию думал меня устроить. Я экзамен держал, выдержал отлично. Но за ученье надо было платить. А где денег взять? Так и не поступил. Стал опять работу искать. Подпаском был, на мельнице помогал, потом в городе работал, в пекарне. А в шестнадцатом году поступил на пороховой завод рабочим…

20. ЗАЩИТНИК РОДИНЫ

— И наступил семнадцатый год. Пошли наши рабочие штурмовать кремль в Казани. Там юнкера засели. Я тогда мало что в политике смыслил, но одно хорошо понимал: за то народ идет воевать, чтобы помещиков не было и хозяев и чтобы мы по-своему жизнь строили. А что юнкера, что помещики — одна кость. И я прошу: «Дайте мне винтовку». Дали. Один рабочий мне показывает, как надо заряжать. Зарядили. Он выстрелил, а я с испугу упал. Встал и говорю: «Теперь давай я сам!» Как выстрелил, как отдало мне в плечо, тут уж я вместе с винтовкой упал. Вот и выучился! — Петр Гаврилович захохотал своим частым, дробным смешком, ребята засмеялись тоже. — Пошли мы на штурм кремля. Ворвались внутрь, конечно, первым делом освободили арестованных. Как они нас обнимали! Как радовались! Сильно это на меня тогда подействовало!

Записался я добровольцем в Красную Армию. На голове шлем со звездой, сапоги на мне, ремень кожаный, винтовка в руках. Иду, земли под собой не чую! Кто был? Нищенок был, последний человек. А стал кем? Защитником Родины! Надел ты серую шинель, взял в руки оружие — и все в жизни оставил — дом, семью… Ты солдат! И глядишь ты на красное знамя, на свою святыню, и оно ведет тебя и зовет всю твою кровь, всю жизнь отдать на защиту Родины, и ты горд этим и счастлив.

Когда молод был, я не очень это все понимал, а вот теперь, в эту войну, особенно понял. Тяжело, невыносимо тяжело мне было оставлять жену и сына… Проснулась она от грохота. «Петя, — говорит, — гроза, закрой окно!» — «Нет, — говорю, — Катя, это война. Одевай Колю, спускайтесь в подвал, а я побегу в свою часть».

— И они остались? — охнула Ира Круглова.

— Что же было делать? — сказал Петр Гаврилович. — Раз война, я должен идти Родину защищать, а не свое семейство спасать.