Большой Боб - [2]

В субботу во вторую половину дня работает только мадемуазель Берта. Остальных мастериц отпускают. День был жаркий, и держу пари, что Люлю ходила в одной комбинации: она полная, плохо переносит жару, и вечно под мышками у нее на платьях круги от пота. Впрочем, слово «полная» может создать неверное представление. Люлю при ее крохотном росте кажется куда толще, чем на самом деле. Точнее было бы сказать, что она пухленькая, и я слышал, как друзья сравнивали ее с куклой. В ней и вправду есть что-то кукольное. Однажды — мы были знакомы всего месяца полтора — Боб спросил меня: «Вам не кажется, что у моей жены съедобный вид?»

Как всегда, нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Что он делал между половиной шестого и шестью?

— Ничего такого, на что я обратила бы внимание. Перед уходом, как обычно, дразнил меня — чтобы не выйти из формы. Помнится, налил себе стаканчик белого и спросил, не составлю ли я ему компанию.

Это была обычная шутка Боба. Мадемуазель Берта не пьет, не выносит даже запаха вина, и Боб, наливая себе, всякий раз предлагал стаканчик и ей. Она на него не сердилась. Если бы хоть день прошел без поддразниваний, мадемуазель Берта сочла бы, что ей чего-то не хватает.

— Вы же знаете, какой он был: бродил все время из комнаты в комнату и нигде надолго не присаживался. «Машину вывел?» — спросила хозяйка. Он ответил, что вывел; в этот момент он был занят: прилаживал какую-то деревянную рыбку к проволоке.

— Вы не знаете, он в тот день купил ее?

— Откуда мне знать.

— Раньше вы видели эту рыбку в доме?

Она не могла ответить. Люлю, когда я задал ей такой же вопрос, — тоже. Как ни странно, мне это представляется важным.

Насколько мне известно, вот уже пятнадцать лет, а пожалуй, и чуть больше, еще с довоенных времен, Дандюраны более или менее регулярно отдыхали в «Приятном воскресенье» в Тийи, а до этого выезжали на Марну, в окрестности Ножана.

Эти два места посещают совершенно разные люди. В Ножан, находящийся недалеко от Парижа, приезжают в основном парочки; день они проводят на реке, а потом до поздней ночи танцуют в людных, шумных кабачках, которых там великое множество.

В Тийи такой публики почти не встретишь. Большинство здешних постояльцев — супружеские пары; они привозят с собой детей. Жены сидят и вяжут на берегу под ясенями, мужья рыбачат.

Сперва в «Приятное воскресенье» приезжали одни рыболовы, они либо брали лодки напрокат у Леона Фрадена, либо оставляли свои под его присмотром. Но когда на Сене появились байдарки, молодые пары открыли для себя бьеф, и вскоре тут стало плавать несколько парусных лодок.

До позапрошлого воскресенья, 27 июня, Дандюраны принадлежали к группе так называемых байдарочников, а это значит, что воскресные дни они проводили в своей лодке из лакированного красного дерева, спускаясь по течению. Это времяпрепровождение как нельзя больше соответствовало характеру Боба, который кстати и некстати повторял остроту Альфонса Алле[1]: «Человек не создан для работы. И вот доказательство: от работы он устает».

Постояльцы «Приятного воскресенья» делятся на тех, кто, встав ни свет ни заря, отправляется на рыбалку и в предрассветных сумерках с ненавистью копается в моторе, который никак не желает заводиться, и на тех, кто не представляет, как можно вылезти из комнаты раньше десяти утра и вместо завтрака ограничиться стаканчиком белого сухого.

Дандюраны относились ко второй категории, и можно было смело утверждать, что тут они чемпионы; они даже несколько кичились тем, что встают позже всех.

Но так было до позапрошлого воскресенья, дня открытия рыболовного сезона. В субботу вечером, когда загорелись подвешенные на ветках лампы и вокруг них зароилась мошкара, а несколько пар устроили танцы под патефон, Боб, вместо того чтобы играть под деревьями в карты, налаживал спиннинг под руководством г-на Метенье, а уже с пяти утра тащился в кильватер его лодке от шлюза к шлюзу.

В то воскресенье я был в Тийи и, читая на террасе, несколько раз видел, как мимо проплывал в лодке Боб, голый до пояса, с носовым платком вместо шляпы на голове. Моя жена сидела неподалеку, болтала с Люлю, и я слышал, как та говорила:

— На него просто нашло. Буду удивлена, если это затянется надолго. Во-первых, он не способен вставать спозаранку. Во-вторых, очень скоро начинает испытывать, как он выражается, жесточайшую жажду, а чтобы ее утолить, ему необходим стаканчик прохладного белого вина.

Должен оговориться: я ни разу не видел Боба по-настоящему пьяным. Но и не помню, чтобы он мог долго обходиться, употребляя его словцо, без «глоточка белого». Люлю ему не препятствовала, напротив, сама с удовольствием пригубляла и под хмельком становилась уморительно бойкой и смешливой.

С какой же стати Боб решил перейти из клана сонь в клан рыболовов? Как раз это я и пытался выяснить, опрашивая, кого только удастся. В первое воскресенье Боб, понятное дело, ничего не поймал, вернулся перед самым полуднем и объявил, что ощущает «жесточайшую жажду»; спина и шея у него обгорели на солнце чуть не до живого мяса.

Когда я расспрашивал г-на Метенье, он задумался — не такой он человек, чтобы отвечать наобум.